Дневники Седова. Письма жене

Есть множество сведений и архивных материалов о Седове, но очень мало информации о его жене Вере Валерьяновне. А между тем, только она была для него музой и поддержкой во времена походов. Судьба её незавидна: всю их недолгую совместную жизнь она ждала Георгия и, можно сказать, более всего они общались в письмах.

Георгий Седов женился на Вере Май-Маевской за два года до экспедиции на Северный полюс. Свадьба была долгожданным событием: долгое время он не мог сделать предложение ввиду отсутствия средств к существованию. Два года Седов служил на Колыме, составляя карты. За это платили неплохие деньги и, наконец, в 1910 году их накопилось достаточно, чтобы сыграть свадьбу. Это произошло летом. Но уже 22 июля Георгий Яковлевич ушел в экспедицию на Новую Землю. Седов писал "своей Верочке" письма, в которых рассказывал, как любит её и все открытия на Новой Земле посвящает ей. В следующем году Седов работал над картами Каспийского моря, а спустя ещё год отправился к Полюсу откуда так и не вернулся.

Прошло четыре года. В памятный день 5-летия открытия Земли Императора Николая II (Северная Земля) Вера отправилась на приём в дом Петра Алексеевича Новопашенного, с женой которого была дружна. Там познакомилась Николаем Александровичем Гельшертом - в начале 1915 года он занимался поисками пропавших в Арктике русских исследователей Седова, Русанова и Брусилова. Николай Александрович проводил Веру Валерьяновну после приема домой, да так и остался. Стал её гражданским мужем и по свидетельствам очевидцев безумно её любил. Их связь продолжалась всего год. В 1919 Гельшерт был арестован чекистами на квартире Седовой и расстрелян.

С того момента Вера Валериановна Седова оставалась одна. До последних дней проживала в Ленинграде, не покидая его даже в суровые дни блокады. Умерла в 1962 году. Похоронена на Серафимовском кладбище в Петербурге. Под катом несколько писем, которые писал Георгий Седов жене во время полярной экспедиции...

Бухта св. Фоки на Новой Земле. 1913 г. 21 июля

Милая, дорогая моя Веронька. Судьба привела еще несколько строк тебе написать, не знаю только, дойдут ли эти строки до тебя. Дело в том, что я сейчас еду в научную экскурсию в Архангельскую губу, куда месяц тому назад уехал Николай Петрович Захаров командированный в России. Если я его застану там, то значит, эта весточка пойдет к тебе. Может быть, его лед еще не выпустил также, как и нас, держит до сих пор. Вот неудачный год, уже лето кончается, а льды все ее не дают возможности двигаться дальше. Думаю все-таки в начале августа выбраться из этого лабиринта льдов. Я совершенно здоров и бодр, милая детка, чувствую себя хорошо, только уж очень скучаю по тебе. Чем больше смотрю на твой портрет, тем сильнее скучаю и грущу. Люблю я тебя моя славная Веруня от всего сердца. Когда только я тебя снова обниму?!... Берегу себя для тебя. Милый мой капризный ребенок. Ц-ъ-е-л-у-ю. Посылаю карточку: езда на медведях. Сзади я.
Готовлю и дрессирую и три штуки, чтобы поехать на них к полюсу. Уже имею большой успех: дрова уже возят, следовательно, и к полюсу пойдут. Им уже теперь по 6 месяцев. К полюсу им будет немного больше чем по году. Они сильные. Теперь уже и то приходится вдвоем заряжать, а дальше будет, конечно, много хлопот с ними.
Как ты теперь Веруня, поживаешь? Теперь июль, ты где-нибудь купаешься, не правда ли? Как бы я хотел вместе с тобой поплавать и подержать тебя за ножки. Помнишь Каспий?! Хорошо было бы быть с тобой. У нас тут лед, лед и лед. Солнце светит, да не греет. Веруся бы лучше гораздо согрела, чем это бедное полярное полночное Солнце.
Ну, до свидания, милая, моя родная Веруня.
Сильно обнимаю, как могу. Крепко любящий твой скиталец.


1913 г. 10 августа

Дорогая, славная, милая, родная моя Веруся, моя светлая радость, моя чистая любовь. Счастье мое, жизнь и надежда. Низко, низко тебе кланяюсь и целую, целую без конца крепко, сильно, как только могу. Ничего тебе не пишу, ибо не уверен, дойдет ли это письмо до тебя, а жаль будет, если такие дорогие слова где-нибудь затеряются.
Штурман Сахаров Николай Максимович тебе все расскажет лично. Прими его, детка, он простой человек, но лучший труженик в экспедиции.
Посылаю тебе твоего урода Георгия с «Разбойкой».
Собака гораздо интереснее своего хозяина.
Целую, обнимаю милую Верусю. Весь твой любящий Георгий.
Петербург
Ее Высокоблагородию
Вере Валериановне
Седовой


1913 г. 14 июня. Новая Земля. Бухта св. Фоки.

Дорогой, милой маленькой Веруне.
От далекого одичалого, любящего ее путника Георгия.
Маленькая весточка:
Из Крестовой губы мы направились дальше на север к заветной цели, погоды не благоприятствовали и здесь, а впереди беловатый горизонт не подавал никакой надежд на открытую воду. Так и случилось, вскоре мы под 77о северной широты встретили густые, непроходимые льды. Защемило у меня сердце от досады. До боли стало обидно, что мне и здесь препятствуют. Но делать нечего покорился судьбе.
Три дня бился сквозь лед отважным «Фокой», который своими могучими скулами беспрестанно поражал огромные ледяные глыбы, как бы чувствуя, что мне это необходимо. Необходимо уйти как можно дальше от родной, милой Веруни, чтобы ее больше любить, чтобы ее ближе чувствовать, там, на широком просторе, далеко от злых людей, где нет грязи, где все чисто как хрусталь и прозрачно как в воздухе. Там под приветливыми лучами полярного Солнца я хотел любить ее – мою Веруню… Но мы не пробились. Не было никакой силы справиться с полярной стихией. Начали выбираться изо льдов обратно. Здесь нам попалось несколько медведей и так как это были первые медведи, то понятно мы на них накинулись со всей яростью. Все бежали, прыгая со льдины на льдину, за ними с ружьями. Проваливались и снова бежали. Была настоящая война. В коне концов сильно израненные медведи ушли в воду и исчезли подо льдом. Белые ледяные чайки стаей носились над нами и своим криком дополняли картину аврала.
Выбравшись изо льдов, попытались обойти лед кругом, но ему не было конца. Стояла уже поздняя осень – 2 сентября, морозы доходили до 10о. Лед быстро сковывался. Счел благоразумным повернуть на Новую Землю и там зазимовать и уже в 13 году продолжать путь. Тихую пристань нашли себе таким образом у Панкратьевых островов в бухточке, которую назвали «Св. Фоки».
20 сентября отдаю приказ о зимовке. Все начали готовиться встретить суровую полярную ночь. 18 октября покинуло нас милое Солнце на 101 день и унесло наше веселье, нашу жизнь. Наступила сплошная ночь. Без привычки жутко стало. Но мы уже хорошо устроились зимовать на пароходе. Зажгли яркие огни по каютам. Распаковали библиотеку, пианино, граммофон, все это устроили в кают-компании, где стало уютно и хорошо, как дома. Визе оказался чудным музыкантом, играл самые хорошие вещи по нотам, которые он привез с собой. Среди граммофонных пластинок встречаются песни самого разнообразного характера и жанра, начиная от Шаляпина в исполнении лучших оперных арий, до тетехи Маланьи. В библиотеке оказалось масса книг лучших русских и заграничных авторов, а также много книг для команды. Все это нам доставляло большое удовольствие и разгоняло скуку и уныние.

Я прочел всего Байрона, Шекспира и даже Дюма, часть Бальзака и др. По вечерам, если пройти по каютам и посмотреть, то увидишь семейное чтение книг. Для музыки были определенные часы: можно было играть от 2 ч. дня до 10 вечера. Огни тушились на судне в 12 ч. ночи, затем все отправлялись к Храповицкому читать мелкую печать (спать). Поднимались обыкновенно в 8 ч. утра. Завтракали: пили кофе, какао и проч. Затем работали. Работа заключалась в подвозке дров с берега (плавника) и льда от соседнего айсберга, для питьевой воды, затем в отгребании снега от судна. Этими физическими работами, по возможности занимались все, чтобы больше быть в движении и тем не допустить цингу. В бурные и ненастнее дни, когда свирепствуют здесь вьюги, мы играли в карты на два на три стола, на папиросы, которые нам пожертвовал «Лафермъ». Я свои все проиграл. Зато мне здесь все сказали, что мне везет в любви. Если б это было так? Если бы Веруня меня любила, я бы всегда готов был проигрывать не только папиросы, но и самого себя. Кроме того еще польза, я не научился курить, а то был большой соблазн. По большим праздникам устраивали в кают-компании Богослужение, которая приводилась в виде походной церкви. Сначала служил я, а потом меня заменил П.Г. Кушаков. Богослужение отправлялось с большим благоговением. Как то становилось после этого хорошо на душе и радостно на сердце. Живо переносишься домой и сидишь вместе с маленькой женкой за чашкой чая.
Держишь ее нежно за талию и целуешь маленькие, пухленькие розовые губки. И чувствуешь себя хорошо, хорошо, словно и не в экспедиции.

Молитва всегда благотворно действует на одичалых и огрубевших людей. Она смягчает их чувства и нежит сердце и душу. Ты хотя и не дикая, но, все же молись Веруня, и ты будешь чаще со мной, если это тебе приятно. Впрочем, ты ведь религиозная девочка и тебе об этом лишне напоминать.
Вечером в эти дни устраивали концерты, спектакли и даже балеты. На Рождество была устроена маленькая елочка в кают-компании. Художник сумел ей придать вид настоящей зеленой елки. Была приглашена вся команда. раздавали подарки в виде чарок рома, скляночки коньяка, шоколада и конфет, для команды были приготовлены чарки с водкой к которым были подвязаны конфеты.
Было пропето хорош несколько песен, затем играл Визе на пианино, потом граммофон исполнил много юмористических вещиц. В 10 ч. отпустили команду, а сами засиделись далеко за полночь. Судно в эту ночь было великолепно иллюминовано цветными фонарями, которые мы сделали с той бумаги, помнишь у Башкова брали с тобой?! Под Новый год торжественная встреча с шампанским и чудными блюдами. Доктор предложил тот за твое здоровье, все присоединились и кричали «Ура». Я предложил тост, кроме официальных, за супруг всех членов экспедиции тоже – «Ура». Ровно в 12 часов прогремели пушки 31 выстрел, а марш на рояле дополнил торжество… Судно горело в огнях, на мостике красовалась горящая корона, погода стояла чудная: 40 градусов мороз, метель, темная ночь. Звездное небо с божественным северным сиянием всех цветов радуги. Была какая-то волшебная картина, дышавшая Божьим величием. Мы были на палубе и любовались. Не доставало только тебя, моя крошка, где то ты была в этот торжественный день и как себя чувствовала. Друзья ли тебя окружали или недруги? Как бы я хотел все знать и видеть и даже чувствовать и осязать.

Во всяком случае, я мысленно был весь с тобой, под твоим нежным крылом. И в свою очередь своими, к сожалению не длинными крыльями, охранял тебя от всего злого, недоброго. Позабыл тебе написать по порядку, ведь 17 сентября было у нас тоже большое торжество. Я в этот день великолепно себя чувствовал. Расставил все твои портреты в каюте и принимал поздравления. Все видимо от души меня поздравляли с дорогим для меня праздником. Да иначе и быть не могло, потому, что я живу со всеми в большой дружбе. Была выпита в честь твою бутылка шаманского и кричали «Ура». Этот праздник отличался торжественностью еще потому, что он был первый в экспедиции. Вечер закончился танцами.
На Крещение гадали. Жгли бумагу. Мне вышел автомобиль и две сидящие в нем фигуры. Может быть, это ты и я в путешествии по хорошим местам после экспедиции. Вот хорошо было бы!

27 января был самый торжественный праздник (восход Солнца). Картинку я тебе посылаю. Кроме этого праздник кинематографировал. Ленты посылаю в Комитет, ты наверно все это увидишь в Петербург. Начали приготовляться уже с утра к этому торжеству, все части экспедиции устроили себе знамена, а я шествовал с полюсным флагом. В 10 ч. яства и напитки были уложены на карту с 16 собаками.
В 10 ½ все выстроились возле судна со своими знаменами, был сделан фотографический снимок, а затем в 11 ч. весь картеж двинулся на гору. Среди знамен были очень забавные: у геолога с молотком и горным компасом, у метеоролога с термометром и анероидом, надпись -50.2о, у врача с бациллой, у художника с надписью «Долой Челышева» и т.п.
В 11 ½ поставили знамена на горе и тут же разбили палатку. Погода была морозная, но, в общем-то, благоприятная. Разложили вино и закуску.

Ровно в 12 ч. по местному времени из-за горы блеснуло верхним светом красное Солнце – наша работа, наша жизнь. Можешь ты себе представить, как вдруг все оживилось, все вздрогнули от большой радости как один мускул, как один общий организм. Мы видели давно желанное Солнце. С обоих бортов гремели пушки, знамена склонялись, люди кричали, собаки лаяли. Все смешалось в радости и ликовании. Мы были идолопоклонниками. Да, действительно мы ими были, ибо без Солнца, я теперь вижу жить невозможно. Сто один день мы страдали без него, не видели его лучезарного света и теперь, понятно, есть чему радоваться. Праздник закончился танцами на горе под гармонику, а затем катались с крутых гор, где я себе как школьник разбил лицо. См. картинку. Вечером был на судне ужин и концерт. На Масленицу был также праздник катания с гор на лыжах и нартах, это ты тоже увидишь в кинематографе. Здесь все обошлось благополучно. По 4-5 человек на нарте, летишь со страшной быстротой на расстоянии около версты. Дух захватывает, до того быстро катится нарта. Последний день Масленицы закончили празднеством переименования судна из «Св. муч. Фока» в «Михаила Суворина». Судно все было расцвечено флагами, служили с утра обеденку. Дали команде по чарке. Я сказал «Слово», а затем «Ура» и салют из пушек. Вечер зашел далеко за полночь с пением, музыкой и танцами. Этим и закончилось наше веселье зимовки. В посту уже жили мирно и больше занимались делом, да и время было подходящее. Теплое сравнительно, а главное светло.

Все эти празднества и развлечения я прямо таки требовал устраивать, ибо это лучшая мера против цинги. И вот, как видишь, у нас ни один человек не заболел цингой. Конечно, при этом было хорошее питание и постоянная работа, кроме того мало лежали. Спать полагалось не более 8 часов в сутки. При таком порядке никакая цинга не возьмет. Баню, которая была устроена на судне, имели каждую неделю, тут же была и прачечная. Кизино мое белье держит в полном порядке, я еще и четверти не сносил его. Спасибо тебе милая за иголки. Представь себе на судне ни у кого не оказалось больших иголок, а они нам страшно нужны были для шитья палаток, парусов и вообще грубых вещей. Я сильно разнес боцмана, что она не захватила их в Архангельске. Помню, я ему приказывал. Без иголок было здорово коряво. Как вдруг я нахожу их в твоей коробочке, твоими милыми заботливыми ручками туда положенные. Я прямо таки ожил. Закипела работа. Уже успели две сломать. Остальные я берегу как свой глаз. Они мне необходимы на полюсе.

На судне же устроили пекарню. Имеем поэтому постоянно белый и черный хлеб и даже пироги. Пекарь оказался прекрасным, знающим парнем. Я им очень доволен. Бульон Скорикова, шоколад и печенье оказались на славу хороши. Собачьи же галеты приготовил неважные. Они питательнее, но очень сухие и пережженные, кроме того вместо овсяной муки, в них фигурирует просто овес, а овес собакам глотать мало удовольствия.
Вот приблизительно в главных чертах и вся наша зимовка. О деле тебе мало пишу, боюсь, чтобы тебе не было скучно читать, об этом подробно сообщаю в Комитет. Скажу тебе только одно, что: «нет худа, без добра». Мы зазимовали на Новой Земле и сделали большую научную работу. По многим отраслям науки. Все очень усердно работали, начиная с меня, конечно, и кончая последним матросом. А художник Н.В. Пинегин широко запечатлел полярную природу массой фотографических снимков, кинематографом и своей собственной кистью. Написал он несколько десятков прелестных этюдов. Все это составляет целый материал для результатов экспедиции. По возвращении домой, Бог даст, устроим чудную выставку.

В течение зимы убили 15 штук медведей и 4 маленьких взяли живыми в плен. Я был прямо-таки неустрашимым (ты, конечно, улыбаешься, но право же, это так Верунька, я ничуть не хвастаюсь, а хочу тебе говорить всю правду.) На карточке ты видишь меня и Варнака с огромным медведем, лежащим наполовину в берлоге. Его мы убили вдвоем с Варнаком, неизменным моим другом. Он немного при этом пострадал, ему в борьбе расцарапал медведь слегка голову и больше лапу. Я отделался лишь некоторым волнением. После медведя еще труднее было взять в берлоге 2 медвежат. Они кидались на нас как безумные. Варнак, недолго думая, кинулся на них и схватил одного за горло, завязалась драка, тем временем я в рукавицах бросился на другого и вязал его ремнем. Пока я связал своего противника, Варнак, паршивец, успел своему перекусит горло. Медвежонок мне слегка поцарапал руки … рукавицы.
После этого я взвалил на плечо медвежонка и 8 верст тащил его домой, он мне «дрянь», всю спину изгрыз и все добирался до головы, я то и дело осаживал его по мордашке стволом ружья. Кричал всю дорогу. Варнак шел сзади и охранял меня. С судна послали за медведем и медвежонком нарту. На другой день ели чудное медвежье жаркое. Потом еще много пришлось убивать. Убивал Кушаков и Пинегин. Медвежата сделались совсем ручными, едят все включительно до конфет. Кизино их кормит раз в день. Из 4 один издох, а три теперь прекрасно живут: «Васька», «Тороска» и «Полынька». Сдружились с собаками. Играют, как у себя дома, кувыркаются с гор и проч. Прелестные животные.
Один медведь, нахал, пришел к нам прямо к борту судна и начал ловить собак. Вмиг поднялось все судно. Я выскочил с ружьем и немедленно послал ему пулю. Передняя лапа вон. Собаки десятка два кинулись на него, и завязалась рака. Медведь на трех лапах очень плохо справлялся с ними, но все же собаки летели от него как груши. Варнак 2 раза лежал под низом, но товарищи быстро его выручали. Я был в 5 шагах от свалки, но стрелять не мог потому, что собаки его облепили и мешали это сделать. Клочки шерсти так и летели, некоторые собаки прямо-таки садились на него верхом и рвали за уши, но он их ловко сбрасывал на сажень и больше в сторону. Снег покрылся кровью. Жаль отсутствовал Пинегин с кинематографом, вот бы была хорошая картина. В конце концов, я выбрал удобный момент и всадил ему еще две пули, после чего медведь покончил свою молодую жизнь. Собаки не переставали его теребить уже мертвого. В результате 5 собак ранено, хорошая шкура и вкусное мясо. Медведь оказался молодым и страшно тощим, вероятно, голод заставил его быть таким нахалом.

Было еще у меня большое сражение во время ночной экскурсии (в декабре) на мыс Литке. Картина приблизительно была такая же, только с той разницей, что здесь участвовало 6 собак, я с ружьем и два матроса, один с ножом, а другой с топором, но зато не в нашу пользу была. Темная ночь, вьюга и медведь огромных размеров против нас. Он явился к палатке и начал тормошить нас. Собаки не могли его отогнать, пока не выскочили мы, да и вообще собаки без человека мене охотно бросаются на медведя, чем при человеке. В этой свалке медведь сделал большой прыжок на меня, но Варнак, хватив его за зад, быстро повернул в свою сторону его рассвирепевшую пасть. Матрос же в этот момент стоял наготове у меня за спиной с обнаженным ножом. Медведь уже имел 4 пули, кровь лилась с него ручьем, и все продолжал защищаться с яростью тигра. В конце концов пал. Собаки были здоровы, я отморозил пальцы, ибо наскоро выскочил без перчаток, и держал все время голыми руками железный ствол. К Рождеству привезли домой два чудных окорока. Эта сцена воспета мною в стихах в нашем журнале, который издается при экспедиции. Редактор Визе. Журнал отличается самым разнообразным направлением и жанром. Конечно, пишется больше в юмористическом духе. В особенности интересные святочные номера с рисунками, карикатурами и всевозможными объявлениями, адресами и телеграммами. На Рождество была одна интересная телеграмма из Кишинева:
«Сегодня на главной аллее в городском саду застрелился депутат Пуришкевич. Причина отверженная любовь курсисткой Шмилевич».
Этой телеграммы, признаюсь, являюсь автором.

Журнал называется наш: «Кают-компания». Команда издает журнал «Кубрик».
Вот приблизительно, Веронька, все, что могу тебе сказать о нашей зимовке. Перенесемся теперь в мою большую экскурсию на северную оконечность Новой Земли на нарте в 10 собак с одним матросом Андреем Инютиным.
Выехал я 19 марта и направился с описью по западному берегу до мыса Желания. Провизии взяли на 45 дней по расчету 2 ф. в день на человека. Пища состояла из мучного, мясного (Скорикова), жиров углеводов.
До мыса Утешения дорога была обыкновенная, работа шла своим чередом, никаких происшествий не было, да и берег малоинтересный. Подходя к мысу Утешения наткнулись в торосах на медведицу с двумя уже большими медвежатами. Немедленно пустили всех собак, завязалась драка, тем временем я развязывал ружье, а матрос доставал револьвер. Вскоре из медведя уже ручьем лилась кровь, в которую поперепачкались все собаки. Медведица сражалась как тигра, две мои пули не произвели на нее никакого, по-видимому, действия, она стала свирепее обыкновенного. Собаки, будучи голодными, в свою очередь обозлились ужасно. Сцена потрясающая. Медвежата быстро скрылись в торосах. Собаки их не преследовали, а все обрушились на медведицу. После пятой пули медведица сдалась и склонила свою главу к нашим ногам. Четыре собаки из десяти были порядочно ранены. После этого нашли в торосах медвежат, которые, бедняжки, далеко не уходили от своей матери и с высоких льдин следили, что будет с ней, с их матерью, с их кормилицей. Она была их мать мертва и нам, варварам, этого мало было, мы догнали детей и с ними покончили. Жалко, тяжело. Но, что же делать. Полярная жизнь не щадит ничего. Нам эти жертвы были необходимы, мы были голодны и боролись за свое существование…

Несколько дней жили у мыса Утешения. Определили астрономический пункт. Медведей частью поели, а остальное забрали с собой, шкуры бросили и следовали дальше. От мыса Утешения до г. Астрономической (100 верст). Погода стояла до того хорошая и теплая, что дала нам полную возможность любоваться величественным горным хребтом, взвивающимся красивой голубой лентой под облака и там тонущем в туманной дымке неба. Как много в этой дымке скрывается красота природы, само небо их оберегает для лучшего земного, достойного, угодного Великому творцу мира. Ну, вот дымка слегка расступилась, взглянуло на нас синеватое лазурное небо и на его божественном фоне, сквозь прозрачный воздух можно было рассмотреть маленькую головку, с черными большими бровями, светлыми чистыми, как бриллиант, глазами и розовыми, подернутыми сладостной влагой, жаждущей любви, губками. Это была Веруня. Я узнал мою маленькую Верочку и любовался ею. Я стоял, как соляной столб. Не мог оторвать глаз от чудного видения, я любовался, любовался и любовался, а Веруня исчезала, исчезала и, наконец, совсем исчезла за облаками. Я с поникнувшей головой продолжал теперь уже свой прозаический путь дальше. Часто поднимал голову на верхушки чудесных гор, но ее там не было …. Горная цепь, покрытая вечными снегами и льдами, ласкала своей привлекательной красотой мой взор, заставляя постоянно думать о божьем величии. От горы Астрономической и дорога и погода испортились и мы тянулись кое-как дальше с большими лишениями. На этом пути встречаются громадные ледники с мощным видом. Красивые эти ледники, но их красота, по-моему, довольно однообразная. Синева, синева, синева.
Зато, правда, они дышат мощью и величественностью.

20 апреля благополучно добрались до мыса Желания. Это первая в мире экспедиция, которая доходила сюда сухим путем. Здесь мы провели 3 дня. Сделали астрономические наблюдения. Прошли еще верст тридцать к югу уже по Карской стороне, произвели ой части съемку и вернулись к мысу Желания, где соорудили крест в память нашего пребывания с надписью: «Лейт. Седов. 20 апреля 1913 г. Астрономический пункт».
Здесь, в моем отсутствии, когда я с главными собаками ходил верст за 15 от лагеря на работу, посетил лагерь медведь. Человека загнал на скалу, собак разогнал прочь, негодяй, палатку, съел часть запасов и начал раскидать и портить имущество. Тогда матрос, видя со скалы, что дело плохо, медведь оставит нас без провизии на гибель, рискнул приблизиться потихоньку к лагерю, схватил с нарты ружье и всадил в нахала пулю, но только плохо зацепил его. Медведь раненый убежал в торосы, преследуемый собаками.

Здесь справлял я свои именины. Конечно, мы были, моя родная детка, вместе. Выписка из дневника: «23 апреля. День моего Ангела. Пасмурно. Ветер WSW три балла. Небо все покрыто облаками. Температура -4.0о. Кончился шоколад, молоко и фрукты. В час дня направили путь домой». Вот и все, Веруня, что значится у меня в дневнике. Пасху мы праздновали на пути к мысу Желания у астрономической горы.
Выписка из дневника: «14 апреля. Пасха Христова. Ясно. Штиль. Температура -12.0о. Удалось сделать все магнитные и астрономические работы. Завтра, если позволит погода, поплетемся – дальше. Пасха вполне пришла для нас радостная, так как принесла нам давно жданный ясный день, и мы сделали великолепные наблюдения, а лучшая еда, разве это не радость!?..
Завтрак:
Масло с остатками сухарных крошек, какао с молоком и внакладку (3 куска сахару клали в чашку).
По ¼ ф. шоколаду на брата.
В полдень кофе с молоком в накладку.
Ужин:
Масло с крошками сухарей. Бульон Скорикова с сушеной зеленью. Кофе с молоком. По плитке шоколаду на брата. Сушеные фрукты…
Что же теперь делать дорогая моя Веруня? Милая, хорошая моя детка. С кем и как ты встречаешь этот великий день? И как проводишь его? В горе ли, в радости или в тихом уединении своего родного уголка?.. Но как бы там ни было, а я, моя родная, ненаглядная Веруся, везде с тобой и делю твои горе и радость. Обнимаю тебя крепко и целую, целую от всей души и сердца… Христос Воскресе!
Твой любящий Георгий.


Христос Воскресе! и вы, дорогие мои старики, мама и папа. Брат Миша и сестры. Я знаю, что все вы меня сегодня вспоминаете и посылаете мне «Воистину Воскресе». Но до меня далеко. Сюда не долетит ваше поздравление. Но не беспокойтесь, я его чувствую…»
На обратном пути жизнь наша была трудна, больше мучительна – ужасна.
Около одного большого ледника (это будет одна из многих картин). Оторвало сильным ветром лед вплотную и унесло в море. Образовалась полынья шириною сажен 200. Эта полынья, благодаря большому морозу, покрылась тонким слоем льда (1 ½ вершка). Так как нам деваться некуда было, либо идти назад, либо жить по ту сторону полыньи, обойти нельзя, либо перенаправляться. Я решился на последнее. Сам пошел вперед, пробивая палкой лед и тем выбирая себе дорогу, а матросу приказал точно следовать с нартой по моим следам.

Я уже благополучно переходил на другую сторону и в душе радовался, что нам удастся переправиться. Как вдруг слышу крик. Оглянулся: вижу нарту, собак и человека, болтающихся в воде. Я поторопился, как только можно было на помощь, но, не дойдя до человека шагов 10, сам провалился по грудь. Матрос просит помощи, а я сам в ней нуждаюсь. Наконец я на животе кое-как выполз на лед, но в это время и матрос вылез самостоятельно. Я пополз к нарте, чтобы спасти хронометры и документы работ, а так же выхватить одно ружье и патроны для жизни, на случай все потонет, но так как я был в полтора раза тяжелее своего прежнего веса, то снова провалился близ нарты и ее еще больше погрузил в воду. Матрос хотел подать мне помощь и снова провалился. Картина была потрясающая. Не было никакой надежды на спасение. Лед обламывался, не за что было хватиться. Дул резкий холодный ветер со снегом, морозу – 12½о. Члены коченели. Но Господь, по-видимому, был к нам милостив. Мы выползли снова на лед, подобрались с большой осторожностью к собакам, вцепились за постромки обеими руками и я крикнул на собак изо всей силы, как только мог: «Пррр… (вперед). Собаки рванулись, и нарта вскочила на лед, а затем с большой осторожностью добрались до берега. Мы имели вид ледяных сосулек. Холодно было страсть как, но надо было работать, иначе пропадешь. Бегом пустились мы в путь и на мысу медвежьем раскинули лагерь, это 5 верст от места катастрофы и два дня здесь отогревались и сушились плавником.
Оказывается, авария случилась потому, что матрос, дурак, не повел собак по моим следам, как было приказано, а пустил их самостоятельно, а сам пошел сзади нарты. Собаки, видя меня на противоположном берегу, взяли кратчайший путь напрямую, тут их было уже трудно удержать, попали на более слабый лед и провалились. Если бы пошли по моим следам, то все было бы благополучно, ибо мы, таким образом, уже благополучно переправлялись. Там где проходит человек собаки и нарта и подавно пройдет, это я изучил на практике…


Милая Веронька!
Слишком мне много пришлось здесь подумать о тебе, да как думать с быстротой молнии. Я уже прощался с тобой и в последний раз обнимал тебя, моя родная. Я у этого ледника много страдал, но ЗАО оставил много нужных лучших чувств ему, поэтому назвали его ледником: «Вера». И так ты теперь не маленькая льдинка, а уже целая ледяная гора 5 верст длины. В этой аварии отморозил себе несколько пальцев на ногах. Эти отморожения несерьезны, теперь у меня они уже излечены.
15 мая благополучно прибыли, но почти полуживыми на судно. Я потерял в весе 36 ф. См. карточку. Искренно любящий Георгий.

На судне все нашел благополучно. Все были уже в сборе и ждали меня. Страшно беспокоились о нашей судьбе. За версту от судна нас встретили и офицеры и команда, собаки и даже медвежата бежали в толпе. С судна палили пушки. Николай Васильевич кинематографировал прибытие. Встреча была очень сердечная. Многие прослезились. Да мне и самому хотелось плакать от радости. Меня не узнали многие совсем с близкого расстояния. Я был черный как негр, и тощ как палка. Черный от того, что отопляли палатку ворванью и закоптили, а тощ от голоду и тяжелых условий дороги.
Вскоре были на пароходе. Я накинулся на хлеб, которого около месяца не было, но доктор сдержал меня. А мне есть хотелось ужасно. В конце концов, я улучил минутку и поел досыта. На другой день заболел и пролежал несколько дней.

В весе потерял я 36 фунтов. До сих пор ни в какие экскурсии не езжу, все поправляю свое здоровье. Привел себя совсем в нормальный вид. См. последний снимок. Все карты и деловые отчеты посылаю в Комитет, они, вероятно, будут печататься в «Новом Времени» и ты оттуда узнаешь о деловой стороне экспедиции. В этом году идем на Землю Франца Иосифа, а в 14 году на полюс, и в 14 же году осенью домой.
Потерпи еще годок моя миля Веруня. Прости твоего Георгия, который волею судьбы застрял здесь больше, чем обещал тебе. Я ведь скоро приеду, год пролетит незаметно…
Обниму тебя и прижму к своему любящему сердцу твое маленькое тельце.
Как ты поживаешь? Как проводишь время? В каких краях обретаешься? Все это меня очень, очень интересует. Но как узнать все это?! Как видеть твою жизнь!? Здорова ли ты? Не нуждаешься ли в чем-нибудь?... Думаю, что Господь Бог, как достойное свое дитя, хранит тебя, моя ненаглядная, милая, славная, дорогая. Скверная Верунька. При слове «скверная», ты скривила губки. Нет, нет – хорошая. Целую тебя крепко, крепко, обнимаю сильно, сильно, как могу. Часто вижу тебя во сне, и мне бывает тогда хорошо, хорошо. Но видел и нехорошие сцены и сгорал от ревности и горя. Ох! Боюсь я за тебя, Веруня… Впрочем все в руках Божьих.

Это письмо береги, оно, на случай моей смерти, даст тебе кое-какие средства. Ели в печати где-нибудь или в рекламах будут злоупотреблять моим именем, то законно не позволяй. За дом Романова будут, кажется, производить всех офицеров в следующий чин, боюсь, что мои враги меня затрут. При случае, ели не произведут меня, спроси об этом Варнека или Дриженко. От производства тебе будет прибавка жалованья. Если от Комитета будет идти на Землю Франца Иосифа к нам пароход, то ты, конечно, мне напишешь, родная. Посылаю тебе благословение, на защиту от врагов моего святого. Пусть великий Победоносец охраняет тебя от всех твоих недругов…
Как твой жакет? И как ты одеваешься теперь вообще? Хотел бы тебя видеть «Крошкой». Помнишь на Кавказе?..
Беля блузка, белая юбка, белые туфли, красный колпачок, красный кушачок, белые перчатки. Ясные добрые глаза, черные броши, пунцовые губки – вот и «Крошка» Веруся. Такой я тебя представляю сейчас…
Ну, прощай! Или до свидания, моя милая Веруня!
Весь твой и всегда с тобой горячо любящий Георгий.


Последнее письмо



Дорогая, милая Веруся!
Уходя на полюс, ничего тебе не пишу, так как лучшим письмом моим будут тебе служить мои дневники.
Крепко тебя обнимаю и нежно целую.
В случае моей смерти хлопочи пенсию себе в Морском ведомстве.
Твой образок и некоторые мои вещи тебе передадут П.Г. Кушаков или Кизино.
И так прощай, родная, крепко целую.
Любящий твой Георгий.
1914 . 2 февраля. Бухта Тихая.



Подписаться на обновления этого блога

Я в других социальных сетях: