С Днем ПОБЕДЫ! Слава, Память, Почёт и Уважение Ветеранам!
https://www.youtube.com/watch?v=kG2Wf1veT9A
Часть 1. Война.
Солдатская Любань…
* * *
Война.
Любань.
Долина смерти-
Мясной Бор.
Болота.
Голод.
Выстрелы
В упор.
Полгода
Адской круговерти.
И смерть
Друзей однополчан:
Сержантов и солдат.
Кровавый взрыв,
И ранен дед.
Телега,
Тряска,
медсанбат.
…………….
Ты помнишь,
дед мой,
Ветеран,
Свист пуль
И крик души
в атаке.
Как танк на танк
Шел на таран,
И солнце
в кровь
В каком-то мраке.
Был старшина
Неуязвим,
Переползал
От щели к щели:
Кто ранен –
жив,
Кто невредим
Вперед!
В атаку!
Мы у цели!
И поднимались,
матерясь,
ругались
Как умели.
Вперед шли
Смерти не боясь –
Не все
из роты
уцелели…
…Ты помнишь, дед мой,
Ветеран
Санбат
И красные бинты.
Как умирал сосед
От ран…
А прямо за окном -
ЦВЕТЫ
1985г.
- 1. Февраль 1945г.
Февральским морозным утром 1945 года Леонтий сошел с поездана вокзале города Барнаула, вдохнул полной грудью родной сибирский воздух. Почти три с половиной года не был он дома. Три долгих военных года! Казалось, что прошла целая вечность. Его никто не встречал, он специально не стал сообщать о своем приезде домой из госпиталя, где ему дали увольнение в запас, после трехмесячного излечения, на целых шесть месяцев! Шесть месяцев тишины, без войны! Шесть месяцев без стрельбы и потери боевых товарищей! Шесть месяцев дома, с женой и детьми!
Какое-то время Леонтий стоял, не двигаясь, наслаждаясь привокзальным городским шумом, на его груди, из-под расстегнутой шинели, виднелись две блестящие медали «За отвагу» и «За оборону Ленинграда».
Только сейчас, только здесь в Барнауле, он ощутил то, что война далеко, а дом близко, вот он рядом, каких-то девяносто километров! «Как долго он не был дома! Целую вечность! Манька – Марийка, дочка, уже во втором классе! Генке уже шестнадцать! А Фёдор с Николаем вообще уже – мужики! Николай тот уже и повоевал, по инвалидности комиссован, главное живой! Скоро-скоро свидимся!»- мысли вихрем неслись в голове.
Мимо пробегали гражданские, встречавшие своих солдат, военные, прибывшие, как и он, из госпиталей: кто-то в увольнение, а кто-то насовсем, по инвалидности на костылях. Суета вокзала его радовала, где-то рядом в этой суетной толпе смеялись и плакали, но это были слезы встречи, слезы радости. Из первых двух вагонов выносили на носилках тяжелораненых, эвакуируемых в Барнаульские госпитали, для многих из них война, возможно, уже закончилась.
«Ну, что же, до июля побуду дома, а там видно будет, может и война окончится, а нет - так на фронт! А сейчас бы, самое время, перекусить, да попутку до деревни или, хотя бы до Павловска, поискать» - подумал Леонтий и, прихрамывая на левую ногу, опираясь на палку - трость, вышел в город, на привокзальную площадь.
На площади было людно, поодаль стояли конные подводы из саней-розвальней и саней – кошёвок, да пару полуторок, наполовину крытых брезентом. Некоторые возчики, одетые в длинные тулупы, были явно издалека. В надежде встретить знакомых, Леонтий подошёл к группе пожилых возчиков, курящих самокрутки.
- Привет, мужики!
- И тебе, солдат, доброго здравия!
- Что, всё? Отвоевался, слава Богу? Али как?
- Али как! Вот как бы в отпуск домой на полгода. С госпиталя.
- Ну, это, слава Богу, живой остался! А там, глядишь, и война закончится, походу дела к лету фрица задавим! Кончилась его сила! Похоже, приперли мы его к стене-то! Так, солдат?
- Похоже, так! Но уж больно он сопротивляется, сволочь!
- Да и народу-то сколько положил! У нас в деревне в каждом доме, почти, похоронка. А где и две! Во, таки дела!
Мужики некоторое время курили молча.
- А ты, сам-то, с какой стороны будешь?
- Из - под Шелаболихи я, с деревни Новообинцево. Вот, думал, может, кто из земляков среди Вас есть, или с ближней деревни, или с Павловска.
- Да был здесь один с под Павловска, с Рогозихи, вроде. Кого-то привез встречать тоже. Вон его сани стоят у чайной, сам-то, наверно, для согреву зашел принять.
- Где воевал-то?
- Под Ленинградом. С января 42-го всё там, под Ленинградом.
- Долго в госпитале-то пролежал?
- С конца августа 44-го.
- Долго, однако! Серьёзное ранение.
- Да, в бедро попало. Третий раз за войну. Два раза-то более - менее, а вот в третий раз – хорошо задело. И главное опять в левую ногу, как на Гражданской. «Везучая» нога!
- Да, уж!
- Ну ладно, мужики, спасибо!
- За что спасибо-то? Это тебе, солдат, спасибо за службу твою.
- Прощевайте! Пойду в попутчики проситься, авось повезёт.
- Да повезёт, куда он денется!
Леонтий направился к чайной.
Внутри, в прокуренном зале, пропахшем пивными парами, несколько небольших компаний мужиков решали насущные вопросы за кружкой пива.
За крайним столиком сидел мужичок в сером тулупе, перед ним было полстакана с водкой и шматок сала с луковицей и хлебом, это явно был тот возчик из Рогозихи, который и нужен был Леонтию.
- Привет, земляк!
- И тебе, солдат, не хворать. – Рогозянин, степенно допил водку, закусил.
- Ты ведь, земляк, с Рогозихи будешь?
- С Рогозихи. А ты, вроде как, не с нашей деревни. Откуда знаешь про меня?
- Да мужики, там, у вокзала, сказали. Я с Шадры, с Новообинцево, значит. Вот напроситься хочу у тебя, до Павловска добраться. А там, уж, я и пешком доберусь до деревни, или в попутчики попаду к кому-нибудь.
Рогозянин не торопясь завернул сало, остатки хлеба и лук, в тряпку, сунул сверток в карман тулупа:
- Я-то не против, председатель даст добро, так по мне и поезжай.
Перекусить Леонтию не удалось.
Они вместе, с возчиком, вышли из чайной и направились к саням, количество которых заметно поубавилось, разъехались.
- Вона, и председатель с супругой идут. Она у него на курсах каких-то была в Новосибирске. Поговори с ним, мужик он нормальный, тоже бывший фронтовик.
От вокзала к ним подходили женщина и мужчина. Мужчина немного прихрамывал. «Видимо тоже ранение в ногу было»- подумал Леонтий.
- Добрый день, председатель! Земляка до Павловска не подбросите? Своим не стал сообщать, нежданно решил приехать.
- С Шадры он, с Новообинцево.
- Добрый, добрый, надеюсь! Отвоевал, значит.
- Нет ещё, на полгода, до июля, на излечение отпущен. Фамилия моя - Гуляев. Леонтий Сергеевич.
- Ну, что ж, усаживаемся в сани, по дороге поговорим. Не поспешая, часов пять до Павловска будет, так что время есть наговориться.
Застоявшаяся лошадь, резво взяла с места, быстро перейдя с шага на мелкую рысь.
- Добрая лошадь, легко идет.
- А ты где воевал-то, Леонтий Сергеевич?
- Да, с января сорок второго, все под Ленинградом, да около него. Вначале в кавалерии, а потом стрелком, пешим ходом да ползком.
- Да!… Не сладкое дело, война! Страшная и жестокая.
- А ты, председатель, видать тоже фронтовик?
- Да, весной сорок второго уже отвоевался. Комиссовали, подчистую.
На этом их, недлинный, разговор двух солдат и закончился, до самого Павловска Леонтий и председатель перебросились ещё несколькими короткими фразами: не любили фронтовики о войне говорить, не любили и не хотели. Укутанные в теплые тулупы, под размеренное покачивание саней, мерный скрип полозьев о снег, похрапывание лошади, попутчики периодически погружались в короткий сон.
К вечеру въехали в Павловск. В центре села остановились, чтобы размять ноги.
- Леонтий Сергеевич, я вот спросить тебя хочу: а Николай Леонтьевич из Шелаболихи, случаем не твой сын?
- Николай? Мой, старший сын. А, что?
- Да, дельный парень! Сейчас он – первый секретарь райкома комсомола Шелаболихинского района. Серьёзный, деловой! Отличный будет руководитель, хозяйственник! Я как-то в городе на совещании с ним познакомился. Молодой, боевой парень, он тогда ещё с костыльком ходил, прихрамывал. Да мы многие так, война пометила.
- Да, пометки на всю жизнь. Ну, спасибо, председатель! Приятно слышать такое, хорошее, о сыне! Ну, что ж, спасибо Вам, что подвезли! Может, ещё встретимся!
- А в Павловске есть кто свои-то?
- Есть! Переночую, а завтра и дома буду!
На следующий день, ближе к полудню, Леонтий вошёл в родную деревню. Толи казалось ему, что солнце светит ярче, а воздух чище и мягче, а от снежных сугробов исходит такая легкость, какую он уже давно не испытывал, что хотелось бежать вприпрыжку, как в далёком детстве, толи на самом деле было так. Комок подкатил к горлу, сердце стучало, готовое выскочить и бежать впереди него, глаза увлажнились.
Такого с ним ещё не было, а может, и было когда-то, давно - давно, в другой жизни, но затерлось, забылось…
(из книги В.Гулява "Любань. 1942")
