Из-за острова Путятин

Была такая старинная дунайская песня. Изначальное ее авторство, правда, приписывают северянам, которые осваивали первые ракетные подводные лодки. Были такие, 611 проекта, с одной ракетой в боевой рубке, дизельные. Но у нас пели о Путятине.

Об этом славном острове, что отгораживал базу 9-й дивизии подводных лодок от оперативного простора есть, кстати, и другая песня:

Там живут оленеводы
И рыбачат рыбаки...

Знаю, знаю, в широком хождении эта песня значится, как песня о Нарьян-Маре. Но на закрытом острове Путятин тоже стояли лишь оленеводческий совхоз да рыболовецкая артель. Правда, еще там было совершенно дивное, райское озеро. С девственно белыми лотосами и непугаными дефицитными в тех краях карасями, в противовес абсолютно не дефицитному крабу, кете, кижучу, трепангам, морским ежам и другой деликатесной нечисти.


Мы там знатно на карася рыбачили. С минером Колей и флагманским железным мускулом Серегой. Который, впервые увидев лотосы, слышать ничего не хотел о "красной книге", был захвачен идеей осыпать этими дивными цветами спортсменок с узла связи, и потому заплыл за ними, за лотосами, так далеко, что запутался там в первозданной флоре, чуть не утонул, с трудом выгреб к противоположному берегу, а там оказалось болото, топь, и он еще семь верст прополз на брюхе, прежде чем выбраться на нормальную твердь.

Выбрался он без единого цветка, весь в грязи, исключительно потому, что был отличный спортсмен, а выбравшись и выпив водки, сказал так...

Впрочем, стоп. Сегодняшняя байка - о других мужских играх, рождественских...

В общем, погромыхивая дизелями, наш 629 проект (три ракеты при дизелях) из-за Путятина выйти-то вышел. А вот войти... Когда, попугав кого надо, несколькими неделями позже «букаха» стала возвращаться в базу, свалились неприятности. А дело было под Рождество, как я уже сказал. И вечера на хуторе близ Диканьки, со всей его чертовщиной, летающими вакулами и галушками вряд ли привлекли бы внимание Гоголя, если бы он до того побывал на нашем борту...

Во-первых, мы всплыли в бродячем ледовом поле. Наворотили льда на миллион коктейлей. И верхний рубочный люк был завален льдом по обрез надстройки. Изнутри лодки под люком с ломиками матерились боцманята, снизу их взбадривал старший на походе начальник штаба: "Я что, в базу под перископом пойду?!". Изголодавшиеся курильщики безнадежно глотали густую слюну и советовали под крышкой, прямо в шахте, развести нормальный костер, чтобы растопить все льды Тихого океана.

Первым, кто понял, что мы через этот люк выйдем только к 9 мая, был Петрович. Тот самый, который дракон. Скромно, как и подобает мичману при начальнике штаба (который почему-то тогда пошел в море в роли командира), Петрович высказался, что на волю стоит пробиваться через концевые отсеки.


- А чего ты два часа молчал? - рявкнул на него НШ.

Дальше дело пошло веселей. Выбрались через десятый отсек, вырубили из рубки кубометры льда, откопались, бодренько доложились оперативному на берегу, что к проходу боновых ворот готовы, бьем копытами, хотим на праздник к своим мамкам.


- Ждите, - отхлебнул где-то горячего чаю бездушный к семейным ценностям оперативный. Вышел он на связь через час и обрадовал, что "добро" на проход ворот нам дано между двумя и тремя часами ночи, что само по себе было обидно. К тому же, означало, что курить нам у порога родного дома нужно еще семь часов, прежде чем распахнется дверь в бесконечное счастье.


- Кракопендры! - высказался по этому поводу НШ, чем снял часть напряжения. И добавил. - За семь часов при таком ветре нас вместе с шугой вынесет из залива Петра Великого и прибьет к Японии. Потому вот вам моя команда: "На якорь становиться!"..


Отдали якорь. Холодно, ветер, в море уже мерзко, оно уже не родное. И чтоб народ не изводил себя негативом, не поминал лихом большое береговое начальство, НШ наслал на экипаж учебно-аварийные тревоги, как старый, испытанный метод избавления от дурных настроений. Срабатывает всегда и никакого вреда, кроме пользы. Впадая из пожара в пятом отсеке в ликвидацию пробоины в первом, мы весело коротали время. Наконец, случилось:

- С якоря сниматься!

А сниматься не получается. То есть, шпиль крутит, вручную и в электрическую, но толку нет. Цепь девать некуда. Она в горловину цепного ящика не лезет.

- Что там у тебя, боцман?! - рычит с мостика НШ. - Час остался до прохождения боновых!..

- У меня тут 3,14! - докладывает Петрович. - Горловина цепного ящика замерзла. Пробка в ней. И ломом не достать...

- Я тебя!.. Ты меня!.. Они нас!.. Боцман, хоть х.. пробку выбивай, а с якоря снимайся!..

Короче, неистовствует НШ. Но как офицер инициативный, уже альтернативные вводные вниз сыпет:

- На камбузе! Воду греть! Кипяток давать! Лагунами наверх носить!..

И закипела жизнь! Боцман чем-то там пробку долбит, камбуз внизу пары поднимает, кок орет, старпом орет, лагуны кипят, моряки с кипятком по вертикальной шахте наверх взлетать умудряются. Дальше - из рубки сыпятся на оледеневший корпус, а по нему, как по ледяному катку - на бак. Первый лагун пошел. Второй пошел. Третий... Одна беда - кипяток до корпуса долетает, касается железа, щелкает и встает, новым наростом льда.


- Кок, у тебя пошто кипяток не горячий? - орет вниз НШ. - Кипяти, блядь, правильно!..

- Товарищ каперанга, - дергает его за рукав Петрович. - Давайте притопим нос?

- Боцман, ты почему здесь?! На бак, долбить! - И снова вниз по «каштану»: - На камбузе! Вы там долго телиться будете?! Мне что, спуститься?!..

- Не вижу вас на радаре, - проснулся где-то оперативный. - Доложите, где вы!..

- Да тут мы, в точке... Штурман, координаты!..

- Товариш каперанга, - теребит рукав альпака Петрович. - Давайте притопим...

- Пошел в отверстие цейлонского страуса, Петрович! Иди, выполняй задачу!..

- Наши координаты, тащ каперанга... - штурман снизу.

- Вода теплее, товарищ каперанга, - это Петрович.

- Я тебе сказал, пошел в!.. - машет рожком "каштана" НШ.

- Это вы мне?! - штурман снизу.

- Штурман, я дождусь от вас координат?..

- Мостик, это камбуз! Есть еще два лагуна! - бодрый доклад кока.

- Лагуны сюда! Штурман, передать координаты начальнику РТС. Начальник РТС, дать оперативному радио с нашими координатами и пусть заткнется...

- Так и дать, пусть заткнется?

- Я тебе дам! Откуда вас в РТС набирают...

- Тащ каперанга! Я вам хочу объяснить... - рвет жилы Петрович.

- Боцман, вы оборзели! Что вам надо? Вон с мостика!..

Махнув рукой, понимая, что ничего никому не докажешь, Петрович идет, куда послали. И уже с корпуса лодки, взорвавшись, тоже орет. Что-то неразборчивое, безадресное, куда-то в сторону Цейлона. Его слова рвет ветер:

- ...опт твою!.. ять, иже с херувимами!... это же второй ять ...класс приходской школы!.. вода, ять, теплей, ять, воздуха, жвакогалс тебе в петлицу!..

До сих пор не пойму, как из этого изорванного ветром крика НШ изъял суть. Стой Петрович у него над душой еще сутки, он бы так и посылал его. А тут не только понял, но и воспарил.

- Командир БЧ-5! Ответить мостику.

- Есть БЧ-5.

- Приготовиться перегнать двести литров из кормы в нос! Боцманской команде на мостик! Очистить надстройку! На камбузе, слышно меня? Дым в трубу, кипяток в исходное! Отставить пока кипеть...

Притопили нос. Ночь, прожектор, волна, красиво. Прожектор ползает там, где был шпиль.

- Вон она! - вскидывает рукавицу боцман. - Всплыла, сука!..

- А то как же она не всплывет? - ржет НШ и с силой тычет Петровича в бок. - Это же, боцман, законы физики! Их знать надо! Учишь вас, учишь...


Вскоре выбрали якорь и пошли в базу.

Думаете, на этом все рождественские приключения и чертовщина закончились? Как бы не так. Последний эпизод. Уже в родной бухте, когда прошли Путятин. Повалил снег. И практически вслепую, в этой белой темноте мы нащупали пирсы. Швартоваться НШ умел и делал это красиво. Сам, без буксира, подошел к причалу, притерся, дал команду отработать задним. Береговая команда бросила легкости, наши завели тросы, а все с мостика тем временем посыпались вниз. Менять робы на тужурки, альпаки на шинели, украшать белыми шарфиками небритые и не очень мытые шеи.

Завороженный снегом и ночью, я не торопился. Остался на мостике, чтобы внизу не толкаться, курил. Потому хорошо видел, как берег стал медленно уходить. Фонари с порхающими вокруг снежинками, пирс, береговые боцманята, которые, видя, что лодка куда-то снова пошла, опустили концы и молча стояли, провожая ее, как всегда, когда корабль уходит в моря.

Не получив последней команды "стоп, машина", лодка задом, тихонько отправилась к Путятину. Тут снизу появился НШ. Уже в парадно-выходной шинели, ослепительно белом шарфике, щегольской фуражке. Мы обменялись рукопожатиями, пожелали друг другу хорошего Рождества, и он по трапу, с дипломатиком, поспешил на корпус. Я ждал и дождался.


- А где пирс?! - я такого бесконечного изумления посреди моря до тех пор ни разу не слышал. - Где сходня?! Где всё?..

Это был последний, заключительный акт Рождественской ночи...