Арт-проект Recycle Group: "Какое время – такое и искусство"

В галерее "Триумф" открылась выставка проекта Recycle Group "Code 404". За последние несколько лет Recycle Group приобрела неофициальный статус лица русского современного искусства за рубежом: их регулярно приглашают выставляться нью-йоркские и парижские галереи, а Лондоне их работа украшает здание Школы Экономики. В Москве этим летом объект Ресайклов можно было увидеть в арт-парке "Символ" в рамках V Московской международной биеннале молодого искусства. Корреспонденты M24.ru встретились с художниками Андреем Блохиным и Георгием Кузнецовым. – Проект Recycle Art Group появился в 2008 году. Расскажите, как все началось. – Андрей Блохин: Проект появился даже раньше, кажется в 2006. Просто в 2008 году была первая выставка, которая так и называлась Recycle. После нее мы поняли, что проще работать в группе. – Тогда вы жили в Краснодаре. Как вас в Москву не перетащили? – Блохин: Одно время мы проводили здесь очень много времени, но все равно оставались любителями провинции. И даже сейчас, проводя часть времени во Франции, мы выбираем менее суетные города. Москва высасывает всю энергию, и я к этому городу отношусь очень насторожено. – Георгий Кузнецов: Здесь много времени улетает на перемещение и покупку материалов – все это нецелесообразно. – А почему Франция? – Блохин: Это как-то исторически сложилось. У нас были мысли на тему разных городов-мегаполисов, которые насыщены искусством, но побыв какое-то время в Нью-Йорке и в Лондоне, остановились на более спокойном и расслабленном Париже. Там нет такой дикой суеты, и потом – это центр Европы, все близко. Уже после у нас появилась там своя студия и ребята, которые помогают реализовывать наши проекты. Вообще технологии и техники зависят от целей и задач проекта, поэтому мы их каждый раз меняем. Это идейная составляющая наших проектов. Последнее время нам нравится использовать нанобетон, который может передавать очень мелкие текстуры и устойчив к любым погодным условиям. И хотя формула для него была придумана в Питере, мы заказываем его во Франции. Почему-то, даже используя каждый раз одни и те же химические элементы, у нас в России умудряются делать материал совершенно разного качества. – В Париже вы занимаетесь искусством в русской среде? – Блохин: Мы уже много лет работаем с одной французской галереей, поэтому, скорее, нет. – То есть вы считаете себя европейскими художниками? – Блохин: Мы себя не считаем особо никем: как можно считать себя каким-то европейским жителем, если живешь там только по несколько месяцев в году? Французом, по крайней мере, я себя точно не считаю и считать вряд ли буду. – Кузнецов: Если смотреть по составу художников в галереях, с которыми мы работаем в Париже, Лондоне или Нью-Йорке, то там кроме нас русских художников нету. Разве что в парижской галерее есть Борис Михайлов, классик украинской арт-сцены, но сам он уже давно живет в Берлине. – В чем секрет вашего успеха на международной сцене? – Блохин: У нас более-менее интернациональный язык, на котором мы говорим в своих работах. Он понятен жителям любой страны, и у нас нет никакой привязки к русскому контексту. Изначально мы базировали свои идеи на основе классики и ренессанса, то есть работали с основой основ европейского искусства. – Круг тем, с которыми вы работаете несколько лет, практически не изменился. Вам не кажется, что эти вопросы стали даже более актуальны для 2016 года, чем были в 2008-м? Нет ощущения, что вы опередили время? – Блохин: Дело даже не в том, что мы случайно опередили время. Нам всегда была интересна некая футурология, то есть история о том, как может выглядеть наша цивилизация через какой-то промежуток времени. Поэтому мы всегда рассуждаем про завтра. Так было в 2008 году, так и остается в 2016-м. Поэтому сама идея заключалась в том, чтобы опередить время. – Вы много работаете с символами, знаками и мемами, которые и так переполнили нашу повседневную жизнь. Это уже даже не ирония и не критика – от всего этого становится просто страшно. – Кузнецов: Это архивизация. Мы создаем артефакты нашей эпохи, поскольку она вся не материальна. То, о чем мы говорим – это фактически все виртуальное пространство, виртуальный мир, который, исчезнув, не оставит от себя следа. И поэтому мы пытаемся зафиксировать момент. – Когда вы начинали работать с этими виртуальными проблемами в Краснодаре – вас кто-нибудь понимал? Или вам было все равно, и вы работали сразу на московскую аудиторию? – Блохин: Это и сегодня не до конца понятно в Краснодаре, но, конечно, сейчас стало намного лучше. К примеру, ЗИПы (прим. Ред. – Арт-группировка ЗИП), с которыми мы вместе учились, основала Краснодарский Институт Современного Искусства (КИСИ), начали заниматься просвещением народа, а раньше ничего этого не было. Мы изначально хотели участвовать в международных выставках, и первый раз выставили свои работы на фестивале "Неформат" в Питере, а вовсе не в Москве. Просто так исторически сложилось, что в нашей стране современное искусство больше востребовано в столичных городах.

– Кузнецов: Сегодня в Краснодаре очень активная художественная жизнь, постоянно возникают какие-то новые имена и проекты. Например, появился первый вменяемый аукцион современного искусства "МОСТ", и андеграундная художественная среда бурлит. – …В то время как в Москве наступает какая-то стагнация, а институции, как говорят, в кризисе. – Блохин: В кризисе в целом все. Какое время – такое и искусство. – Кузнецов: Мне кажется, это проблема замкнутости среды. Поскольку люди, живущие на периферии, всегда более динамичные, они больше перемещаются, больше путешествуют по стране и стремятся к центру, а те, кто и так живет в центре, ограничиваются рамками одного города. – Вы следите за какими-то иностранными художниками? Не думали о совместных проектах? – Блохин: Первый наш совместный проект был сделан совсем недавно с фотографом Андреем Лосевым, который мы делали в Исландии: это были объекты масштабные лэнд-арта. А так мы в основном со всеми дружим, у нас нет такой задачи – делать с кем-то совместный проект. По большому счету, это задача куратора – собрать всех художников в кучу и посмотреть, что мы там понаваяли. Функция организации коворкинга лежит именно на их плечах, как, например, в Цюрихе на "Манифесте" (прим. ред. – одна из крупнейших биеннале современного искусства, которая проводится в разных городах), где художники сотрудничали с людьми разных профессий, работали вместе с поварами, часовщиками, полицейскими и так далее. Это классная и живая идея, потому что художникам важнее работать не друг с другом, а с людьми других профессий. – Кузнецов: Вообще, у нас есть много любимых художников. Но если на тебя кто-то оказывает влияние, ты начинаешь повторять его, а хочется делать что-то новое. Мы же в своих работах осознано делаем референс на классику. Искусство же всегда находилось на стыке философии и технологий. Даже масляная живопись когда-то была новаторством, и художник был не просто живописцем, но еще и технологом, химиком, анатомом и психологом. Ему необходим был широкий кругозор в разных сферах, чтобы суметь качественно реализовать свою идею. – Вас часто приглашают принять участие в московских выставках? Приходится кому-то отказывать? – Блохин: Каким-то институциям приходится отказывать просто потому, что нет времени или нет возможности представить работы: когда нас предупреждают за два месяца до выставки, наши технологии не позволяют создать новые арт-объекты в такой срок. Поэтому наш график продакшна расписан на год вперед. – Получается, у вас уже мануфактурное производство? – Блохин: Не мануфактура, а распределение обязанностей: когда материалы для работы надо заказывать за два-три месяца, тут уже хочешь не хочешь – вынужден рассчитывать свой график и придумывать идеи на полтора года вперед. Это как в автомобильной промышленности: все новые автомобили были придуманы за пять лет до того, как они появляются на рынке. – Самой серьезной вашей работой за несколько лет стал проект Conversion на Венецианской биеннале. Вы представили его в одной из церквей, при том, что его тематика была совсем не религиозной. Как вам удалось это реализовать? – Блохин: Это была большая инсталляция, которая была представлена в церкви Сан-Антонин. За полгода его посмотрело 137 тысяч человек, что для Венеции очень высокий показатель. По сути, мы давно хотели сделать выставку в рамках биеннале, и в прошлом году нам это удалось. Изначально это проект планировался для "Манежа", но выставка перенеслась. И мы подумали: почему бы нам не подать заявку на участие в биеннале? Нам помог Василий Церетели, потом подключились французские партнеры La Fabrique Barbot et Fournier, которые дали финансирование, и галерея Триумф. Мы нашли площадку и познакомились с кардиналом Доном Капуто. Идея проекта ему понравилась, и он сказал "Все классно! И "фэйсбук" давайте поставим в алтаре". – Кузнецов: Вернее, перед алтарем.

– То есть он понял вашу идею и не счел ее кощунством? – Блохин: Он очень умный, начитанный парень. Но все равно, конечно, когда делаешь выставки в церквях, проект утверждается в большом количестве институций: помимо кардинала есть еще "Супер Тенденция", которая отвечает за сохранность памятников архитектуры и еще множество организаций. Мы проходили согласование по всем вопросам: мало того, что в церквях ничего нельзя было сверлить, так из-за того, что под плитами находятся захоронения, на них ничего нельзя было ставить, поэтому каждая точка опоры согласовывалась отдельно. – В России с религиозными организациями все еще сложнее. – Блохин: Когда мы принимали участие в выставке в здании бывшего тверского Речного вокзала, мы повторили композицию "Тайной вечери" Леонардо да Винчи, но сделали ее вид сзади. Пришел какой-то батюшка и стал говорить, что мы исказили апостолов, а зрители стали с ним спорить. После выяснилось, что это батюшка обивал пороги думы, чтобы это здание снести, а на его месте построить монастырь, и когда здание отдали под музей современного искусства, он просто стал искать повод для провокации. – Кузнецов: По большому счету, у нас ни разу не было никаких конфликтов. В Европе-то, вообще, пожалуйста: то, что мы делаем, не идет вразрез с религией. Кардинал Дон Капуто даже дал большое интервью, где рассказал, как он видит связь современного искусства с религией, как понимает эту выставку. – Блохин: Было забавно смотреть, как старые венецианские бабули, которые очень скептически ко всему относятся, приходили специально посмотреть нашу выставку и одобрительно на нее реагировали. – Кузнецов: Мы не ищем острых углов и не работаем на политические или религиозные темы, потому что нам совершенно не нужна скандальная слава. И всегда спокойно относились к вопросам узнаваемости: мы просто долго и нудно делаем свою работу.