Президент Эстонии: Мне трудно понять, когда люди говорят, что у них было беззаботное детство в Советской Эстонии

Советская оккупация вызывала у нынешней главы Эстонии в детстве чувство негодования, сказала президент Керсти Кальюлайд в интервью молодым эстонским журналистам, работающим в Люксембурге - пишет rus.postimees.ee.

- Реальна ли угроза, что Россия нападет на Эстонию? И что вы будете тогда делать?

- Сегодня - нет. Потому что Эстония как страна НАТО может опереться на то, что когда Россия нестабильна,- а сейчас это именно так, по сравнению с тем, что было 15 лет назад - НАТО оценивает эти риски и принимает соответствующие меры.

Мы знаем, что в Эстонии сейчас, как в Латвии, Литве и Польше, находится батальон НАТО. Но только батальон. Это не военная защита, но это мессидж России: 18 стран НАТО находятся здесь.
И важно понимать, что они защищают здесь не Эстонию, они защищают самих себя. Очень часто говорится – и должна поправить политиков других стран, - что НАТО придет вам на помощь. Не придет. НАТО защищает здесь себя. У НАТО более чем 70-летняя история стопроцентного успеха. У нее никогда не было провалов при защите своих членов, даже во время холодной войны. Во времена холодной войны было то же самое: Советский Союз и западные союзники находились друг напротив друга, каждый вечер летали на самолетах вдоль границ и смотрели, что там происходит внизу.

Конечно, это неприятно. Было бы значительно лучше, если бы все страны хорошо ладили друг с другом, и мне бы очень нравилась демократическая Россия, с которой у нас был бы нормальный товарообмен, поскольку Эстония от этого только выиграла бы. Но, к сожалению, Россия настолько непредсказуема, что даже в экономических отношениях наши предприниматели говорят сейчас, что они не вернулись бы в Россию, даже если бы вновь появилась возможность вести там бизнес.

Речь идет о непредсказуемой стране, которая не признает собственноручно подписанных международных договоров. В известном смысле, для нас это даже хорошо, потому что если 15 лет назад нас считали врагом русских, когда мы говорили, что Россия не бесконечно безопасна и там могут произойти процессы, которые сделают ее агрессивной, поскольку она не вышла на демократический путь, то теперь все поняли, что это, к сожалению, так и есть. Поэтому нам проще привлечь внимание и поддержку наших союзников. Даже Европейский союз сотрудничает не только в экономическом плане, но и в плане безопасности, чего он раньше не делал.

И скажем честно, если ЕС занимается сотрудничеством в области безопасности, то тут, в регионе становится меньше тех рисков, о которых он думает. Опасность со стороны России явно то, о чем думают.

Когда у меня спрашивают, обеспокоена ли я, то я отвечаю: посмотрите, японцы живут в сейсмоопасном регионе, но строят небоскребы и вообще не беспокоятся, а скорее готовятся. И у нас тут так же: мы живем в геополитически сейсмоопасном регионе и мы тоже не беспокоимся, а готовимся. Но у нас есть одно важное отличие от японцев: ты можешь готовиться сколько угодно, но предотвратить землетрясение нельзя. А если готовишься и готов себя защищать, то, скорее всего, ты сможешь предотвратить нападение. И это наше явное преимущество: геополитически сейсмоопасный регион все же несколько приятнее, чем просто сейсмоопасный регион.

Мы с этим справляемся. Каждый день. А желание защищаться очень важно. Мы видим, что наши молодые люди хотят идти в армию и быть резервистами. Каждый прошедший службу гордится тем, что когда он смотрит e-riik, он видит, какое у него звание. И если начнутся учения резервистов или мобилизация, то они знают, в чем заключаются их задачи. У нас очень много членов дружины Кайтселийт, и совсем молодых. Например, в Вырумаа четверть школьников состоят в соответствующих организациях.

У нас тут очень ясное желание защищаться, и на этого ежа нет смысла нападать. Еж – наш неофициальный символ обороны. Маленькое животное, но очень колючее. Его просто не нужно трогать - неприятно, да и большого навара с него не будет.

Мы считаем, что Эстония очень хорошо защищена. Полгода назад, когда здесь еще не было батальона НАТО, очень многие иностранные журналисты видели здесь опасность конфликта, а сегодня эта волна спала. На Мюнхенской конференции по безопасности я обратила внимание на то, что по сравнению с парой лет назад, когда эта тема действительно была острой, была именно реальная угроза военного конфликта, а в этом году тема не была связана с географией: Россия пытается влиять на процессы выборов во всей Европе. Это было тем, о чем говорили больше всего, и это то, что является риском нынешнего года.

- Какие у вас есть самые приятные воспоминания из детства, что запомнилось больше всего?

- Самый запомнившийся момент – я не знаю, является ли он самым приятным воспоминанием, - это то, как мне было года три-четыре и мне объяснили, что то, о чем говорят дома, это наши дела и о них нельзя говорить в детском саду. Современным детям это сложно представить, но мы росли так, что за пределами дома мы жили одной жизнью, а дома знали, что где-то была другая, наша собственная Эстония, но мы не должны были говорить об этом в детском саду и в школе, хотя знали, что она была.

Я думаю, что эта тайна – самое яркое воспоминание из моего детства. И еще - недовольство тем, что если пошел в магазин и не знаешь русского языка, то продавец может не захотеть тебе что-то продать. У него было полное право не говорить с тобой на эстонском языке и это постоянно вызывало чувство недовольства. Поэтому мне сложно понять, когда люди говорят, что у них было невероятно светлое детство в Советской Эстонии.

По-моему, это невозможно, поскольку все знали, что что-то не так. Мне сложно понять, как в 1970-х или в 1980-х можно было расти в Эстонии так, чтобы не считать это важным для себя. Для меня это важная тайна детства. Даже моими любимыми книгами тогда были те, в которых рассказывалось о свободном мире, свободной жизни, свободном обществе.

Мне, например, нравились «Мы все из Бюллербю», где пели, что «теперь шведы ходят с грохотом», и размахивают шведскими флагами. Все эти вещи укладывались в рисунок свободного общества. У нас не было, а у них было. Причем, вся эта материальная сторона, которая была в Западной Европе, казалась такой неважной. Именно это: нельзя говорить то, что думаешь – было самым важным.

- Была ли какая-то конкретная причина, почему вам так говорили дома?

- Я думаю, что это как у всех других, поскольку у нас дома говорили о прежней свободе Эстонии и взрослые просто обращали внимание на то, что дети слушают откуда-то из-под стола, как спорят взрослые. Эти споры могли быть очень интересными.

Я помню, как мои родственники спорили о том, когда все же больше устанавливали ограничений - в советской журналистике или при Пятсе? Вполне закономерный вопрос где-то в 1970-х.

Более простые споры были о том, как могло получиться так, что во времена Эстонской Республики коровы давали больше молока, чем во времена колхозов. Тогда колхозные коровы обычно давали всего 4000 литров (в год), а взрослые говорили, что в Эстонской Республике те же коровы давали 7000 литров. Даже с такой информацией можно было попасть в школе – скажем так – под особый контроль. Многого было не нужно.