Собирался ли СССР напасть на Германию?

---

В свое время много шума наделали сочинения В. Суворова (Виктора Резуна) «Ледокол» и «День-М», где он на основании каких-то косвенных источников утверждает, будто советское нападение на Германию было запланировано на 6 июля 1941 г., причем даже не в связи с германским планом «Барбаросса».

 

Но прежде чем перейти к документальному подтверждению полной несостоятельности подобных утверждений, обратим внимание на общее состояние накануне гитлеровской агрессии советских Вооруженных сил, которые как раз тогда находились в стадии реформирования.

При общем значительном превосходстве в основных средствах вооруженной борьбы над Гер­манией и ее сателлитами советские Вооруженные силы оказались в 1941 году не в лучшей ситуа­ции: для полного укомплектования им катастрофически не хватало танков, самолетов и орудий. Одной из причин ошибок в реорганизации явился допущенный советским руководством фатальный просчет в определении сроков начала войны. Судя по тому, что завершение оснащения формируемых, полная штатная укомплектованность частей и соединений планировались в основном к 1942 году, советское военно-политическое ру­ководство принимало за аксиому, что в 1941 году войны удастся избежать.

 

Такой вывод Сталин сделал потому, что не верил в способность Гитлера открыть войну сразу на два фронта, повторяя глобальную ошибку германского кайзера Вильгельма II в 1914 году, и был убежден, что не закончив военный спор с Англией и не покорив британцев, фюрер не отважится на крупномасштабную войну с СССР.

 

Убежденность в этом советского лидера (активно подпитывавшаяся энергичными мероприятиями гитлеровской разведки и пропаганды по дезинформации) привела к тому, что основная часть намеченных мероприятий по укреплению обороны оказалась к началу войны незавершенной. Реформы хоть и шли полным ходом, но все еще только шли, что сильно снижало боеспособность советских Вооруженных сил. Они оказались не полностью укомплектованными, особенно командным составом, современной военной техникой и оружи­ем, имели низкую подвижность, обученность и слаженность, полностью неготовый к боевым действиям тыл.

Любой выпускник военной академии принимает за альфу и омегу, что в подготовке страны и вооруженных сил к отражению возможной агрессии, важнейшую роль играет оперативно-стратегическое планирование. То есть, разработка плана войны, предусматривающего порядок развертывания вооруженных сил, создание группировок войск для ведения военных действий и замыслы первых стратегических операций, а также план мобилизации, в том числе, промышленности.

 

Исходя из миролюбивой внешней политики

 

В процессе укрепления обороноспособности страны учитывались принципы внешней по­литики СССР, содержавшие два ключевых положения. Во-первых, Советский Союз не собирается нападать на кого-либо, стоит за мир и укрепление взаимовыгодных связей со всеми странами; если же наша страна подвергнется нападению, то враг будет сначала отброшен от ее границ, а затем наголову разгромлен решительным наступлением Красной армии. Второе положение было зафиксировано и в военной доктрине. В основополагаю­щем плане «развертывания вооруженных сил Советского Союза на западе и на востоке на 1940 и 1941 гг.» от 18 сентября 1940 г. в отношении «основ нашего стратегического развер­тывания на западе» было записано: «Активной обороной прочно прикрывать наши границы в период сосредоточения войск. Во взаимодействии с левофланговой армией Западного фронта силами Юго-Западного фронта нанести решительное поражение люблин-сандо­мирской группировке противника и выйти на р. Висла. В дальнейшем нанести удар в об­щем направлении на Кельце, Краков и выйти к р. Пилица и верхнее течение р. Одер».

В последующих, уточненных вариантах плана основополагающее положение об активной обороне, предполагавшей стремительное наступление, неизменно сохранялось. Но надо иметь в виду, что на оборону советские военные специалисты тогда смотрели лишь как на кратковре­менный этап военных действий, в котором участвует только часть войск, выделенная для прикрытия границы, пока идет отмобилизование и развертывание главных сил для реши­тельного наступления.

 

В отличие от наших намерений, в германской военной директиве по плану «Барбаросса» ни о какой обороне речь вообще не идет и прямо указывается: уничтожить силы Красной армии в западной части СССР и захватить территорию до рубежа Архангельск, Астрахань, то есть жизненно важные регионы страны.

 

Последующая разработка плана развертывания Советских Вооруженных сил касалась только изменения и распределения сил по стратегическим направлениям и уточнения их задач.

 

Вслед за изменениями внешнеполитической обстановки

 

К весне 1940 г. в результате присоединения к СССР новых территорий значительная часть советских войск вынужденно сменила дислокацию. Многие соединения оказались перемещены на бо­льшое расстояние от районов, где они должны были отмобилизоваться по прежнему плану на случай войны в Европе. Теперь Красная армия на многих участках оказалась лицом к лицу с армией Германии. Да и советские Вооруженные силы к этому времени значительно увеличились. План их действий, при­нятый в 1938-1939 гг., перестал соответствовать обстановке, которая стала угрожающей. Поэтому в Генеральном шта­бе под руководством его начальника Б.М. Шапошникова к лету 1940 года были разработаны основы нового плана.

В августе Б.М. Шапошников передал К. А. Мерецкову пост началь­ника Генерального штаба и дела, среди которых были и те, где излагались соображения по стратегическому развертыванию Вооруженных сил. Они-то и стали основой доклада, сделанного народным комиссаром обороны С.К. Тимошенко и начальником Генерально­го штаба К.А. Мерецковым Генеральному секретарю ЦК ВКП(б) И.В. Сталину в сентябре 1940 года.

Уже 14 октября «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных сил Советского Союза на Западе и Востоке на 1940-1941 гг.» были одобрены высшим политическим руководством страны, а в следу­ющем месяце нарком обороны дал соответствующие указания разработать конкретные оперативные планы. В феврале 1941 года, после завершения в Генеральном штабе мобилизаци­онной части плана войны, в округах приступили к разработке своих мобилизационных планов. Завершить все планирование намечалось в мае. Однако ввиду продолжавшегося вплоть до 21 июня формирования новых соединений и не прекращавшейся передислока­ции войск оперативное планирование все еще пребывало в рабочей стадии.

Согласно «Соображениям…», Советскому Союзу «необходимо быть готовым к борьбе на два фронта: на Западе - против Германии, поддержанной Италией, Венгрией, Румынией и Финлян­дией, и на Востоке - против Японии как открытого противника или противника, занима­ющего позиции вооруженного нейтралитета, всегда могущего перейти в открытое столк­новение». Допускалось выступление на стороне фашистского блока еще и Турции. Основным театром военных действий считался Западный, а главным противником - Германия. В последние месяцы перед войной ожидалось, что вместе с союзниками она развернет против СССР на западе 230-240 дивизий, более 20,5 тыс. орудий, около 11 тыс. танков и свыше 11 тыс. самолетов всех типов, что было близко к истине. Предполагалось, что Япония против СССР выставит 50-60 дивизий, около 9000 орудий, более 1 тыс. танков и 3 тыс. самолетов. Таким образом, по оценке советского Генерального штаба, на Западе и Востоке наши вероятные противники по суммарным оценкам могли иметь против Советского Союза 280-300 дивизий, примерно 30 тыс. орудий, 12 тыс. танков и 14-15 тыс. самолетов.

Начальник Генерального штаба Б.М. Шапошников полагал, что «Германия вероятнее всего развернет свои главные силы к северу от устья р. Сан с тем, чтобы из Восточной Пруссии через Литовскую ССР нанести и развить главный удар в направлении на Ригу, Ковно (Каунас) и далее на Двинск (Даугавпилс), Полоцк или на Ковно, Вильно (Виль­нюс) и далее на Минск». Считался возможным также удар со стороны Сувалок и Бреста на Волко­выск и Барановичи. Основными целями этих ударов, логично считали в советском Генштабе, является окружение и уничтожение советских войск в Прибалтике и Белоруссии и последующее наступление на Ленинград и Москву. Кроме того, ожидались удары германских войск из района Люблина на Киев, румынских и немецких - из Северной Румынии в целях окружения и уничтожения советских войск на Правобережной Украине. На северо-западе СССР предполагалось, что финские войска при поддержке немецких соединений будут наступать на Ленинград, Петрозаводск и Кандалакшу, а немецкие - на Мурманск.

«Основным, наиболее политически выгодным для Германии, а следовательно, и наиболее вероятным является 1-й вариант ее действий, то есть с развертыванием глав­ных сил немецкой армии к северу от устья р. Сан», - справедливо считал Б.М. Шалошников. Исхо­дя из декларированной руководством страны политики ненападения и концепции мощного ответно­го удара, то есть перехода в наступление после отражения натиска агрессора, Шапошников предлагал: «Считая, что основной удар немцев будет направлен к северу от устья р. Сан, необходимо и главные силы Красной армии развернуть к северу от Полесья.

Однако с таким вариантом не согласилось новое руководство Наркомата обороны во главе с Тимошенко и Мерецковым.

 

Стратегический план ведения войны с Германией строился на неверном предположении, прежде всего, самого Сталина о том, что в случае нападения немецкое командование будет стремиться в первую очередь к захвату экономически развитых районов Украины и Кавка­за, а не к прорыву к Москве.

 

В записке от 18 сентября 1940 г., написанной от руки будущим маршалом (а тогда генерал-майором, заместителем начальника Оперативного управления Генштаба) А.М. Василев­ским, утверждалось, что Германия нанесет главный удар севернее реки Припять. Основ­ным вариантом развертывания советских войск должен был стать такой, при котором «главные силы сосредоточивались бы к югу от Брест-Литовска».

Однако остальные варианты соображе­ний военного руководства по стратегическому развертыванию советских Вооруженных сил на случай войны, составлявшиеся в 1941 г. практически ежемесячно, коренным образом отличались от сентябрьского: в них развертывание главных сил противника ожидалось «на юго-востоке, от Седлец до Венгрии, с тем чтобы ударом на Бердичев, Киев захватить Украину». Это мнение усугубило исходившую из советских верхов ошибку в определении направления главного удара, и явилось одной из главных причин трагического исхода сражений лета 1941 г.

Советская военная доктрина, придававшая большое значение тылу страны, экономи­ческому фактору в вооруженной борьбе, сделала теоретически верный вывод, что война коалиции буржуазных государств против СССР, в силу его колоссальных ресурсов и возможностей, ни при каких обстоятельствах не может быть молниеносной. Но и срыв целей вражеской коалиции потребует длительного напряжения всех сил советской страны, больше того, сама война растя­нется на несколько лет. Именно из этого исходил И.В. Сталин, определяя ве­роятное направление главного удара противника на западе: он считал, что Германия будет стремиться захватить сначала богатые сырьем, продовольствием и экономически наиболее развитые районы Советского Союза - Украину и Кавказ, с тем, чтобы поставить их ресурсы на службу себе. Это вроде бы подтвер­ждалось и данными советской разведки, неоднократно сигнализировавшей о том значении, кото­рое придавали немецкие политические и военные руководители захвату этих регионов. По их мнению (как это звучало в сообщениях агентуры), оккупация Украины должна была лишить СССР его основной производственной базы, от которой зависел в сильнейшей степени весь перевод народного хозяйства страны на военные рельсы.

Все это утвердило Сталина в мысли, что основные усилия германских войск будут со­средоточены не на западном (московском) стратегическом направлении, а на юго-запад­ном украинском. В октябре 1940 г. он настоял, чтобы советский план войны исходил из того, что глав­ный удар на западе противник нанесет южнее Припяти, из района между Седлецом и границей с Венгрией, на Киев в целях оккупации Украины.

 

О «превентивном» ударе

 

В 1941 году под руководством нового начальника Генерального штаба генерала Г.К. Жукова, сменившего Мерецкова, рабо­та по уточнению документов оперативного планирования, естественно, продолжилась. Генштаб резонно был встревожен вопросом, как предотвратить завладение противником стратегической инициати­вы уже в приграничных сражениях. Поэтому в начале мая в Генштабе готовился доку­мент, в котором указывалось на растущую концентрацию немецких войск у советских гра­ниц, также справедливо подчеркивалось, что уже отмобилизованная и полностью боеготовая немецкая армия с развернутыми тылами «имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар». Чтобы предотвратить внезапность нападения и захват противником стратегической инициативы, в проекте документа предлагалось «упредитъ» немецкую армию в развертывании и разгро­мить ее на территории Польши и Восточной Пруссии «в тот момент, когда она будет нахо­диться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие ро­дов войск».

 

Вот на этот-то материал и ссылаются В. Резун и прочие апологеты превентивной войны, обосновывая якобы документально подтвержденные намерения советской стороны «вероломно напасть на гитлеровскую Германию».

 

Но следует сразу сказать, что этот документ представляет собой всего лишь черновики, испещренные мно­гочисленными исправлениями, на которых отсутствуют подписи должностных лиц. Разумеется, они позволяют реконструировать представления советского военного руководст­ва о характере действий Красной армии в будущей войне. Анализ этих документов под­тверждает изложенный в мемуарах советских военачальников факт, что советское военное руководство исходило из ошибочных представлений о начальном периоде войны.

 

О начальном периоде войны

 

«При переработке оперативных планов весной 1941 года, -свидетельствовал Г.К. Жу­ков, - практически не были полностью учтены особенности ведения современной войны в ее начальном периоде. Нарком обороны и Генштаб считали, что война между такими крупными державами, как Германия и Советский Союз, должна начаться по ранее суще­ствовавшей схеме: главные силы вступают в сражение через несколько дней после пригра­ничных сражений». О том же свидетельствует и А. М. Василевский: хотя руководство Генштаба и исходило «при разработке плана ... из правильного положения, что современные войны не объявляются, а они просто начинаются уже изготовившимся к боевым действиям про­тивником...», тем не менее «план по старинке предусматривал так называемый начальный период войны продолжительностью 15-20 дней от начала военных действий до вступле­ния в дело основных войск страны...».

Заметим, что в «Соображениях...» от 18 сентября 1940 года после постановки задачи войскам Западно­го фронта «ударом... нанести решительное поражение германским армиям, сосредотачи­вающимся на территории Восточной Пруссии», предписывалось: «В течение двадцати дней сосредоточения войск и до перехода их в наступление армии активной обороной, опира­ясь на укрепленные районы, обязаны прочно закрыть наши границы и не допустить втор­жения немцев на нашу территорию». Таким образом, «нанесение решительного удара» планировалось лишь на двадцатый день от начала сосредоточения, прикрывать которое следовало «активной обо­роной».

 

Отданные Генштабом командованию западных приграничных округов в мае-июне 1941 года директивы, а также с планы прикрытия, разработанные в округах непо­средственно перед нападением Германии, показывают, что устаревшие представления о начальном периоде войны сохранялись у командования РККА вплоть до трагических событий 22 июня.

 

Так, в директивах Генштаба, отданных в мае 1941 г. Киевскому и Западному особым во­енным округам, задачи на ведение обороны сформулированы недвусмысленно: «Упорной обороной укреплений по линии госграницы прочно прикрыть отмобилизование, сосредоточение и развертывание войск округа. Активными действиями авиации завоевать господство в воздухе и мощными ударами нарушить и задержать сосредоточение и развертывание войск противника». Далее определялось количество боеприпасов, которое разрешалось израсходовать до пятнадцатого дня мобилизации. Таким образом, составите­ли директив исходили из устаревшего и вредоносного положения, что не­мецкие войска по примеру советских также почему-то будут заканчивать сосредоточение и развертывание уже после начала боевых действий. Так, в «Записке по плану действий войск в прикрытии», составленной в ЗапОВО, авиации ставилась заведомо невыполнимая задача: «нарушить и задержать сосредоточение войск противника» (который уже атаковал сосредоточенными и полностью боеспособными дивизиями). В свою очередь, командование Прибалтийского особого военного округа, говоря о задачах разведки, указывало: «Цель разведки - с первого дня войны вскрыть намерения противника, его группировку и сроки готовности к переходу в наступление».

Таким образом, советское военное руководство исходило из заведомо ложного представления о начальном периоде войны, в соответствии с которым начало войны и вступление в сраже­ние главных сил противоборствующих сторон по времени не совпадают. Военные действия, по его мнению, в этот период должны были вестись ограниченными силами всего лишь с целью помешать развертыванию основных сил противника.

 

Ни в коем случае не провоцировать противника!

 

В то же время так и оставшиеся в черновых набросках «Соображения...» от 15 мая 1941 года дают основание предположить, что руко­водство Генштаба в лице Г.К. Жукова и А.М. Василевского было как минимум обеспокоено тем, что Германия имела очевидные преимущества в сроках сосредоточения и развертывания на границах СССР армии вторжения. «Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, - указывалось в документе, - она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар. Чтобы предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск». В документе предлагались и необходи­мые подготовительные мероприятия по отмобилизованию и сосредоточению войск. В одном из интервью незадолго до смерти, которое Г.К. Жуков дал авторитетному исследователю начального периода войны, доктору исторических наук Виктору Александровичу Анфилову (опубликовано «Военно-историческим журналом»), маршал заявил, что прежде чем представить документ И.В. Сталину, С.К. Тимошенко и Г.К. Жуков решили сначала проверить его реакцию на идею упреждающего удара, и когда очень осторожно завели об этом речь, то «получили недвусмысленный ответ в довольно резких выражениях». Сталин, ни много ни мало, обвинил военных в стремлении спровоци­ровать Гитлера на нападение, так как широкомасштабные мероприятия мобилизации, со­средоточения и развертывания войск, занятие ими оборонительных сооружений у грани­цы не смогут остаться незамеченными и будут использованы германской стороной как повод для агрессии, которая, разумеется, будет представлена мировому общественному мнению исключительно как законный военный ответ Германии.

 

Таким образом, в 1939-1941 годах СССР никаких планов войны против Германии не разрабатывал!

 

А записка не вышла за пределы Генерального штаба и была отправлена в архив, где ее только в 60-е годы и выловили дотошные исследователи типа В.А. Анфилова.

 

В ожидании дипломатического зондажа

 

Истолкование рассматриваемого документа как предложение Генштаба развязать войну не име­ет под собой никаких оснований вот еще в силу каких причин. Возьмем исходным посылом мнение о том, что составители майских «Соображений ... », учитывая воз­можность начала войны летом 1941 года, предлагали И.В. Сталину заблаговременно осуще­ствить необходимые мероприятия, которые позволили бы войскам Красной армии упредить противника в развертывании основных сил. Так вот, предполагалось, что столкновение с Германией может произойти только по инициативе последней, и, не будучи уверенным в том, что война все-таки начнется, руководство Генштаба планировало продолжать оборо­нительные мероприятия в том случае, если нараставшая напряженность в отношениях между двумя странами разре­шится как-нибудь иначе, мирным путем. Советское руководство, к сожалению, вплоть до 22 июня не верило в возможность вероломного нападения на СССР (уподобляясь страусу, зарывающему при опасности голову в песок и закрывая глаза на весь предшествующий опыт блицкригов германского вермахта в Европе). В данном случае политическое чутье явно изменило Сталину, искренне рассчитывавшему на то, что началу военных действий будет предшествовать выяснение отношений на дипломатическом уровне, в крайнем случае – какая-либо провокация со стороны Германии. Кроме того, доклады­ваемые Сталину разведсводки и спецсообщения содержали противоречивые сведения о планах Германии и сроках ее вероятного нападения на СССР. Например, резидент политической разведки НКВД в Берлине Амаяк Кобулов без всяких комментариев и резюме докладывал в Москву спецсообщения пользовавшегося его доверием агента «Лицеиста» (ловко подведенного к советской резидентуре гестаповского агента) о том, что прежде чем начинать войну, Берлин выступит с каким-то ультиматумом, например, передать Германии в управление Украину и районы кавказских месторождений нефти. И недаром в заявлении Советского правительства, которое утром 22 июня услышали советские граждане, акцент был сделан на тезисе о «вероломном» нападении.

Вспомним известное признание Г.К. Жукова: «Внезапный переход в наступление в таких масштабах, притом сразу всеми имеющимися и заранее развернутыми на важнейших стра­тегических направлениях силами, то есть характер самого удара, во всем объеме нами не предполагался. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Б.М. Шапошников, К.А. Ме­рецков и руководящий состав Генерального штаба не рассчитывали, что противник сосре­доточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день мощными компактными группировками на всех стратегических направлениях с це­лью нанесения сокрушительных рассекающих ударов».

Непосредственный свидетель и участник трагических событий тех лет, в 40-е годы начальник Управления спецопераций НКВД (затем МГБ) П.А. Судоплатов так откликнулся на развернувшуюся в начале 1990-х годов дис­куссию по поводу советских предвоенных планов. «Должен сказать, однако, со всей ответ­ственностью, - заявил он, - что плана так называемой превентивной войны с Германией не существовало. Жуков и Василевский предлагали упредить немцев в стратегическом раз­вертывании войск в случае начала Германией военных действий».

 

В заведомо проигрышном положении

 

Таким образом, советскому руководству, увы, в 1941 году не удалось найти адекватный от­вет на проблему, связанную с осознанием неравности стартовых условий двух стран при осуществлении отмобилизования войск и их развертывания, из чего вытекала необходи­мость признания заведомой проигрышности для советской стороны начального этапа войны в ситуации, когда превентивное нападение по политическим соображениям было исключено. Уже в мае 1941 г., после загадочного перелета заместителя Гитлера по партии Рудольфа Гесса в Великобританию, ситуация требовала не­медленных действий по форсированию соответствующих мероприятий, пусть даже ценой несоблюдения маскировки. Это была ситуация, о которой русский народ говорит: не до жиру, быть бы живу. И именно это имел в виду впоследствии маршал А.М. Василевский, когда говорил о необходимости «смелого шага вперед» к «Рубикону войны», на что Сталин не решился... Конечно, логику советского лидера тоже можно понять: выступить инициатором начала военных действий в тот момент, когда назревал, как опасались в Москве, англо-германский компромисс, означало бы для СССР не только отказаться от выгод, которые давал ему статус нейтрального государства, но и навязать себе войну с очень сильным и опасным противником, и даже стимулировать примирение между Берлином и Лондоном, чего так опасалась Москва.

 

Ведь в результате могло случиться так, что СССР пришлось бы вести войну не только против Германии и ее союзников, но и против более широкой коалиции госу­дарств, включая Великобритании.

 

Кроме того, политическое руководство и командование РККА полностью отдавали себе отчет, что страна и вооруженные силы еще не были готовы к войне. Экономика до сих пор не была пе­реведена на военное положение. Производство новых образцов танков, самолетов и других видов вооружения только разворачивалось. Красная армия находилась в стадии коренного реформирования. В этих условиях Советскому Союзу было крайне необходимо оттянуть на­чало войны хотя бы на один-два года.

 

А наступательную войну планировала даже Польша…

 

Как мы уже сказали, изложенные в «Соображениях...» от 15 мая 1941 года планы первых операций РККА носят наступатель­ный характер, что дало ряду историков вроде бы веский повод для обвинения СССР в подготовке нападения на Германию. Однако, подчеркнем, прямой связи между реальным характером действий во­оруженных сил и политическими целями войны нет. Наступление и нападение - разные вещи. Безусловно, Генеральный штаб и Наркомат обороны считали, что войска должны были быть готовы разгромить противостоящего им противника в любом случае, иначе зачем бы вообще они были нужны? Советское командование не планировало отступления в глубь страны в духе Отечественной войны 1812 года, рас­считывая с первых дней войны начать борьбу за стратегическую инициативу. Только такой вариант позволял надеяться на успешный исход столкновения со столь мощным против­ником, каким являлась нацистская Германия. И в этом не было ничего исключительного: все планы крупных держав – участниц как Первой, так и Второй мировой войн, были исключительно на­ступательными. Даже Польша, ставшая первой жертвой Второй мировой, планировала наступательную войну. Тем не менее ни­кому не приходит в голову обвинять Францию или Польшу в подготовке нападения на Германию только потому, что военные круги этих стран в случае войны планировали действо­вать «наступательным образом».

Таким образом, «наступательный характер» советской военной доктрины и документов плани­рования никак не может свидетельствовать в пользу того, что советским руководством будто бы было принято принципиальное решение о нападении на Германию летом 1941 года, или же служить аргумен­том в пользу некоей особой «агрессивности» СССР.

 

Поэтому неправомерно использова­ние иными историками выражения «наступательная война» в качестве синонима войны захватнической, агрессивной.

 

Очевидно, такие исследователи, используя выражение «на­ступательная война», имеют в виду исключительно способ действия вооруженных сил, вопрос же о целях войны они сознательно оставляют за скобками, исходя из неправомерных посылок.

Кстати говоря, политическое руководство нацистской Германии и командование вермахта, говоря об оценке военных намерений СССР, квалифицировали материально-техническое и кадро­вое состояние Красной армии как в целом неудовлетворительное и считали, что Советские вооруженные силы не в состоянии вести широкомасштабные наступательные операции. В то же время, зная о не­готовности СССР к войне летом 1941 года, германское руководство полагало, что в дальнейшем условия для нападения на СССР становились все менее благоприятными. Гитлеровская верхушка сознавала, что время работает не на него, а на Советский Союз, именно поэтому спешила с нападением. На совещании 27 сен­тября 1939 года Гитлер откровенно заявил: «Время будет работать в общем против нас, если мы его сей­час же не используем... В военном отношении время работает также не на нас». Не будем представлять Гитлера хроническим параноиком, во всяком случае, в 1941 году: с точки зрения захватнических устремлений Германии это была абсолютно адекватная оценка обстановки.

Такого рода военно-политические соображения, безусловно, повлияли на принятие в Берлине решения о подготовке нападения на СССР. В то же время в наци­стском руководстве все более крепло убеждение, что в обозримом будущем Совет­ский Союз не только не собирается предпринимать каких-либо агрессивных действий против Германии, но и не рискнет прибегнуть к превентивным наступательным действи­ям в оборонительных целях. Как свидетельствует очень красноречивый документ – дневник начальника германского генштаба Ф. Гальдера, Гитлер не раз выска­зывался в соответствующем ключе. 14 августа 1939 года на секретном совещании руководя­щего состава вермахта он прямо заявил, что «Россия не собирается таскать каштаны из огня для Англии и уклонится от войны». Позднее, 22 июля 1940 года, он опять со всей определенностью констатировал: «Русские не хотят войны».

Данную оценку разделял, в частности, ми­нистр финансов Германии фон Крозиг, который считал, что «СССР выполняет все усло­вия договора (о ненападении 1939 года. – А.П.) и не создает никакой угрозы Германии военной си­лой». Мнение самого Гальдера совпадала с мнением фюрера: «Россия сделает все, чтобы избежать войны». Непосредственно накануне агрессии, 22 мая 1941 года, Гальдер подчерки­вает оборонительный характер всей конфигурации группировки Красной армии в западных приграничных округах, отмечает «решимость русских удержаться на границе» и отсутствие признаков подготовки к наступлению. И недаром уже 7 мая 1941 года Геббельс записал в дневнике: «Русские еще ниче­го, кажется, не подозревают. Свои войска они развертывают таким образом, что их поло­жение отвечает нашим интересам, лучшего мы не можем и желать».

Справедливости ради заметим, что германские военные специалисты тем не менее не могли не рассматривать превентивный вариант действий Красной армии. В стратегической разработке оперативного отдела ОКВ по под­готовке и проведению кампании против СССР от 15 сентября 1940 года приводились возмож­ные варианты действий СССР в войне против Германии, в том числе и такой, при котором «русские захотят нас упредить и с этой целью нанесут превентивный удар по начинающим сосредоточиваться у границы немецким войскам».

 

Но даже авторы этого документа считали «не­вероятным, что русские решатся на наступление крупных масштабов, например на втор­жение в Восточную Пруссию и северную часть генерал-губернаторства... Видимо, на это не будут способны ни командование, ни войска».

 

Наиболее вероятным немецкие авторы счи­тали вариант, при котором русские армии «примут на себя удар немецких вооруженных сил, развернувшись вблизи границы...». Причем этот вариант фактически приветствовался как наиболее благоприятный для немецкой армии в связи с тем, что «после поражения в приграничных районах русское командование вряд ли сможет обеспечить организованный отход всей ар­мии».

Подобной оценки действий советских войск придерживалось командование вермахта и позднее, исходя из того, что Красная армия будет только обороняться. В директиве ОКХ по стратегическому развертыванию от 31 января 1941 года прямо говорилось: «Вероятно, что Россия, ис­пользуя частично усиленные полевые укрепления на новой и старой государственной гра­нице, а также многочисленные удобные для обороны выгодные рубежи, примет главное сражение в районе западнее Днепра и Двины... При неблагоприятном течении сражений, которые следует ожидать к югу и к северу от Припятских болот, русские попытаются за­держать наступление немецких войск на рубеже Днепр, Двина».

Ф. Гальдер 22 марта 1941 года оставил красноречивую запись в дневнике: «Я не верю в вероятность инициативы со стороны русских». В таком же духе высказывался генерал-фельдмаршал Г. фон Рундштедт. Это мнение под­тверждалось разведывательными сводками, поступавшими в Берлин. Так, даже в сводке № 5 от 13 июня 1941 года Генштаба сухопутных войск Германии отмечалось, что «со стороны рус­ских, как и прежде, ожидаются оборонительные действия».

Схожая оценка возможных действий Красной армии содержалась в донесениях германского посла и военного ат­таше в Москве. В частности, в мае 1941 года посол Ф.-В. Шуленбург (кстати, сторонник мира с Советской Россией) сообщал в Берлин: «Я твердо убежден, что в международной ситуации, которую он считает серьезной, Сталин поставил целью предо­хранение Советского Союза от столкновения с Германией. В ходе личной беседы с Гитле­ром Вызванный в Берлин Шуленбург заявил: «Я не могу поверить, что Россия когда-либо нападет на Гер­манию». Согласившись с этим, Гитлер поразил посла, выразив искреннее недовольство тем, что Советский Союз невозможно даже «спровоцировать на нападение».

В ходе секретных переговоров с министром иностранных дел Японии Ёсука Мацуокой в марте 1941 г. Гитлер и Риббентроп характеризовали позицию СССР соответствующим образом. Подчеркнем: такие источники предназначались отнюдь не для пропаганды и введения в заблуждение общественного мнения и содержат вполне адекватные оценки реальной обстановки.

Повторим, что рассекреченные в 19