Как мой дед на войне бросил курить
Вспоминаю теперь уже далекие шестидесятые годы. Жили мы на Дальнем Востоке, но когда отпуск у отца выпадал летом, ездили на Кубань, погостить к бабушке с дедушкой. Из Амурской области в Краснодарский край на поезде путь не близкий (на самолете уже тогда было дороговато). Семь дней до Москвы, еще день до г. Кропоткина. Но я, в том возрасте, дорогу переносил не то что легко, а даже расстраивался, когда эта дорога заканчивалась. В пути я все время проводил у окна. Красоты Сибири, Байкал, Бесконечная тайга скучать не давали. Транссибирская железная дорога проходит почти через всю страну.
Дом-изба в городе Кропоткине, где жили и бабушка, стоял на пересечении двух улиц. Старая «тютина» (дерево тутовника) рядом с забором создавала уютное место. Вечерами женщины приходили со своими табуретками и пели песни, чуть реже к ним присоединялись мужики и пели стоя. Очень красиво петь, в те времена, люди не стеснялись и делали это совершенно бесплатно. Сейчас такое пение можно услышать от Кубанского казачьего хора, но надо попасть на концерт, чтобы услышать вживую. Раз в неделю я, лежа на кровати, прослушивал великолепный концерт народного казачьего хора. Моя кровать стояла возле окна, а от окна до «тютины» было метров пять. Сейчас о таком можно только мечтать.
Дед был на пенсии, хотя выглядел как Илья Муромец только седой. Выращивал виноград. Как правило те, кто занимается виноградом, делают вино. Дед не исключение, но вино делал по своему способу. Вернее по способу своего фронтового друга-грузина Серго. Серго остался в Германии в братской могиле, а его способ приготовления вина появился на Кубани. Вино дед делал семилетней выдержки. Чтобы сделать такое вино выдержанными должны быть прежде всего люди. Раз в год, в день открытия охоты на перепелов, дед устраивал дегустацию своего вина.
Меня первый раз в жизни взяли на охоту. Я ходил сзади отца и как на футболе болел за него, но перепёлок больше всех настрелял мой дед. Я был очень удивлен дедовым мастерством стрельбы – ни одного промаха, ни одного подранка. Когда дед истратил последний патрон, сосед дядя Вова крикнул: «Ну, Архипыч! Тыть як усегда!» Другой охотник сказал моему отцу: «А батя твой не стареет. Опять всем нос утер!» На самодельной дедовой удавке болталось 24 перепела. Только на открытии охоты дед позволял себе бить столько дичи. На дегустацию собиралось много народу, а перепел птичка маленькая, но чертовски вкусна.
Вечером собрались друзья-соседи, друзья-фронтовики и друзья-охотники. Кто-то принес свое вино, кто-то принес вино «казенное» для сравнения. Все добытые перепёлки были быстро ощипаны. Когда в процессе приготовления участвуют все, времени на готовку уходит меньше. Я принял активное участие, за что меня все хвалили. Процесс пробы вин начался. Каждое вино было продегустировано по всем правилам и получило свои оценки. После этого официальная церемония плавно перешла в посиделки. Выдержанное вино одерживало победу. Сосед дядя Вова сходил за гармошкой. Меня отправили спать.
Спать не хотелось. Я потихоньку выбрался из окна и спрятался за кустом, послушать «взрослые» частушки. Чтобы себя не обнаружить, пришлось давиться со смеху молча. Удалось с трудом. Когда гармонисту потребовался перекур, кто-то сказал: «Архипыч, расскажи, ну как ты бросил курить на войне? Мы все начали, а ты бросил. Ты до войны дымил, как паровоз, губил свое могучее здоровье, ходил желтый и кашлем собак пугал. А с войны пришел, как огурец, и не куришь». Дед начал отнекиваться: «Да ну вас! я уже вроде бы рассказывал», но гости настояли на своем. Дед был отменным рассказчиком, в такие моменты он становился центром мироздания. Все затихли и приготовились слушать. Вино, прекрасный Кубанский вечер, большое звездное небо, все требовало откровения. Дед начал.
Далее повествование идет от первого лица.
Я, ребята на войну попал в сорок втором по мобилизации. Вас, молодых, в первую очередь загребли в сорок первом. Мне-то уже за тридцать было. Ты вот, Федор, школу кончил, год себе приписал и - на фронт. Так ведь? (Федор начал оправдываться, что сначала попал на курсы артилеристов-наводчиков) Да ладно, все равно на войну. Феденька, а правда что из твоего класса ты один из пацанов живой остался? (Федор кивнул, все немного помолчали)
Я-то работал пекарем, ну вы помните. Из пекарни не вылазил, печи не остужали. Хлеб получался не очень, но в то время было не до чистки печей. Фронт рядом, армию кормили. Когда фашист на Кубань попёр, и стало ясно, что Кропоткин будут оставлять, вот тогда меня мобилизовали и сразу на пекарню в полк. Месяц фрица не видел, не считая нескольких пленных, что разведчики добыли. Я хлеб пеку, а фриц по мне из пушек бьет. Он бьет, а я не могу - у меня нет пушки и руки в тесте. Тут и полевая кухня рядом, на ней работали старики да один пацан полуслепой. Щуплый, сутулый, ну не боец в общем. В очках конец струи видел, когда писал, а дальше струи - ни фига. Один раз шарахнул снаряд прямо рядом с кухней. Старому Тимофею ногу оторвало, а Щуплому осколки от очков прямо в глаза. И так ничего не видел, а тут вообще глаза вытекли.
Выбрал момент и пожаловался я командиру полка, ну почему я, здоровый мужик, у печки стою? Я ведь кабану на сто шагов с бердана пулю за ухо клал. Командир удивился. Он думал, что я пекарь - и все, а тут еще и охотник. На следующий день я уже в батальоне у Агеева (здесь фамилия вымышленная, просто не помню) Выдали «мосинку» с оптическим прицелом (дед поднялся и пошел в дом. Мое отсутствие он не заметил. Из дома дед принес оптический прицел). Вот с ним войну и прошел. Прятаться я еще на охоте научился. Винтовочка попалась мне что надо. К прицелу быстро приспособился. Вот и началась настоящая охота: я - на фрицев, фрицы - на меня. Один раз я слишком обнаглел (дед пальцем показал шрам на голове) зацепили гады. Да ерунда, шкурку с волосами выдрали вот и всё. Подчинялся я тогда только комбату. Командиры рот по очереди выпрашивали меня на свои позиции. В атаку комбат меня не пускал, как никак один снайпер на всю деревню. Да и в атаку тогда почти не ходили, дорого они обходились. Командир полка был старым, еще при царе какую-то академию закончил. Был генералом, а после тюряги стал майором. Людей берег как мог. Ну в общем, отобьем несколько атак фрицев и отступать.
Осенью у нас затишье началось. Фашист севернее нас на Сталинград пёр. Наш полк стоял на каком-то направлении, только это направление, похоже, фрицам не очень-то нужно было. Они сидят на месте, и мы никуда. Да и наш полк только считался полком. В боях народу побило много, а пополнения быстро иссякали. Особенно молодые неопытные, в первом бою либо в гроб, либо в медсанбат. На самом деле в полку народу на батальон не хватало. В общем, тишина и покой. Так, постреливали друг по другу. Разведчиков наших забрали куда-то. Знали только, что немец впереди, а сколько его, и что там у него, не знали ни хрена. Хотели сами разведку учинить, но ночью туман - в окопе заблудишься, днем в степи не пролезешь - видать всё. Так и прошло больше половины зимы.
Пришло радостное известие, что фрицев в Сталинграде окружили и добивают. Вот тут и пришел приказ - выбить немца с ближайших позиций. Артиллерии нет. Самолетов уже два месяца не видали. Ветер с моря дует. Погода - то дождь, то снег между туманами, какие там самолеты. Решил командир атаковать рано утром. В самый туман тихо без криков. Народ для атаки собрали весь. Всех, кто мог держать оружие, поваров, санитаров, водителей, связистов, всех снайперов, то есть меня. «Мосинку» мою любимую винтовочку отняли, унесли в штаб, выдали ППШ (автомат) Ночь не спал, как никак, утром в атаку, а я ни разу в нее не ходил. Страху натерпелся, ведь видел, когда наши в атаку ходили, как немец наших ребятушек бьёт, да и немцев сам лупил без промаха, когда они атаковали. Обкурился до зеленого цвета. Вы ребята, кто не воевал, не верьте там разным пи…нам, что на войне не страшно. Страшно было всю войну. Даже в госпиталях. И когда с разведчиками за линию фронта ходил кокнуть какого-то важного генерала, а потом ноги уносили и двух ребят оставили, очень было страшно. В мае сорок пятого думал, ну слава богу! Выжил. Думал, сейчас демобилизуют - и домой. Фигушки. В Германии нас долго держали, а потом в эшелон с оружием погрузили. Сколько дней ехали, не помню, а оказались мы хрен знает где. Только перед нами теперь не фрицы, а япошки. Опять война, опять страшно.
(В это время кто-то за столом спросил: «Архипыч, а как ты япошек стрелял, они же маленькие?» За деда ответил дядя Вова: «Да як сегодни перепелов, они иш-шо меньше» За столом раздался громкий смех. Все немного расслабились, но потом лица стали серьезные. Дед рассказ продолжил)
Ну, значит атака. Утром тихо пошли на немца. Туман непроглядный. Идем тихо цепью, ну как зайцов стрелять. Только зайцы сидят в окопах в касках с автоматами и злые, как собаки, весть о Сталинграде до них дошла уже. Природа вроде бы за нас, фрицу не видно ничего. За нас, но не вся. Мокрый снег на раскисшей глине под сапогами так и хлюпает. Кто-то из наших нарывается на фрицевский окоп, раздаются выстрелы и хлопки гранат. Тут же раздается команда: «Вперед!»
Я рванулся вперед. Не видно ни хрена, вот я в окоп фашистский и провалился. Ударился, упал автоматом и мордой прямо в грязь. Больно, но зевать некогда. Приклад у ППШ отломился, остался кусок острой деревяшки, но стрелять можно. Левый глаз залеплен глиной, но правый видит, что фриц в каске поворачивает свой автомат в мою сторону. Все происходит как в замедленном кино. Медленно стреляю, мой автомат делает один выстрел. Фриц медленно падает. С другой стороны немец в фуражке, офицер оказался, направляет автомат на меня. Жму на спуск, мой ППШ молчит заклинило от грязи. У фрица автомат щелкнул и не выстрелил. Судорожно, но медленно он передергивает затвор. Я медленно беру свой автомат руками задом наперед. У фрица оружие щелкнуло, но опять не стрельнуло. У него трясутся руки, он пытается заменить «магазин». И тут я его по фуражке со всей что было дури - ХРЯСЬ! Вся сила на удар и ушла. Выдернуть автомат, точнее все, что от автомата осталось, из его башки не получилось. Тут еще с него потекло бурым цветом. Мне хреново так никогда не было, я по стеночке окопа и сел прямо в лужу.
Слышу кто-то ко мне бежит по окопу, а взгляд от фрица оторвать не могу. Голос комбата: «Ну, … твою мать, был один снайпер и тому п...дец». Так я плохо выглядел в тот момент. Немцев оказалось мало, да и атаку нашу они прозевали. К тому времени выстрелы прекратились. Драпающих фрицев никто не преследовал, попробуй в такой туман преследовать? Да и задачу полк с успехом выполнил. Еле-еле выговорил: «Командир, живой я» Командир: «Ранен?» Я: «Нет, только ушибся сильно». «Так какого х…, ты тут расселся?» Потом улыбнулся, протянул раскуренную папиросу. Я затянулся. В это время комбат выдернул из башки у фрица мой автомат. У фрица задергалась рука с магазином. Магазином, в котором моя смерть осталась. Да из башки его как хлынет… (деда передернуло, и он аж поперхнулся рассказывая). Меня мгновенно стошнило. Комбат хлопал меня по спине и ласково издевался: «Это тебе не через прицел гансов шлепать. Тута тебе не тир. Ну что, сбылась мечта? Сходил в атаку? Гриша! Больше в атаку не пойдешь!» Хотелось послать комбата на …. Сказать, что и не мечтал в атаку ходить. Что в этой ё…й атаке чуть не обделался. НО, вместо слов из меня только хрип и стоны. Командир, после этой атаки, представил меня к медали «За отвагу». Только в той атаке страх до усёру, да желание выжить. Вот и вся отвага.
Представляете, за войну так и не ходил больше в атаку. Курить пытался, но все время рвало меня с табака. Через Сиваш наш батальон снаряды таскал. Туда несешь два снаряда по пояс в холодной воде. Назад опять в воду. Снова два снаряда. Две ходки сделал и упал от холоду. Думал, что хозяйство себе вместе с ногами отморозил. Ни хрена. Ноги на месте, и хозяйство между ними в полном здравии. Получилось так, всё, что морозил, оказалось здоровым. А вот выше. Короче воспаление легких, ну какое тут курево. Почти весь батальон в госпиталь попал. Пятнадцать человек померло. В похоронках им написали: «УМЕР» б…. Комбат, он тоже в госпиталь попал, скандал такой учинил. Чуть в штрафбат не отправили, а правды добился. Переправили похоронки: «Погиб при исполнении».
В сорок пятом шлепнул немецкого снайпера. Сразу заметил, что снайпер их ведет себя как полудурок. Винтовку из укрытия высовывает, прицелом блестит. Думаю, или пьяный, или с ума сошел. Ну я его и …. Когда подошел к нему, оказалось, лежит возле винтовки в немецкой форме белобрысый пацаненок «гитлерюгент» хренов с дыркой в башке. Такой каменюка на душе повис, что попробовал закурить. Вырвало, как и тогда. Так не курю больше, и вам не советую. Наливайте ребята. Будь проклята эта война! Давайте выпьем, чтоб её никакая сука больше не развязала. Ну, кто? Кто мне теперь этот камень с души снимет! Бога демобилизовали! Нового не назначили! Куда идти? Люди!
Последние слова дед не говорил, а кричал во хмелю. Дядя Федор вскочил с табуретки и обнял деда: «Архипыч! Родной успокойся! Не только тебе – всем до сих пор от этой войны хреново. Давай лучше выпьем, налито уже. Все выпили не чокаясь. Дальше снова заиграла гармошка. Песни пошли военные серьезные. Я почувствовал что мое тело затекло. Через окно вернулся на свою кровать. Уснуть долго не мог. Перед глазами – страшные картины из дедова рассказа. Я в то время был тоже белобрысым пацаненком. Но потом вспомнил как на охоту ходили и успокоился. Теперь я знал, почему дед ни разу не промазал.
Плугарев С.Ю.
(Плугареву Григорию Архиповичу в год 70 летия Великой Победы исполнилось бы 110 лет)