Титаник

Я узнал ее по фотографии. На вид ей около сорока, со вкусом по–европейски одета, на плече Niкon с хорошим объективом. Мы поздоровались.
— Куда пойдем? — cпросил я.
— Не знаю — сказала она, — я здесь в первый раз.
— Тогда в Ocean view кафе. Там неплохая домашняя кухня.
— Хотите что–нибудь поесть?
— Нет, — сказала она, — но если желаете угостить меня, закажите фужер красного вина.
— Мне нравится как вы пишете, — сказала она. Я хочу рассказать вам одну историю, которая, может быть, вам пригодится.
В тысяча девятьсот девяносто третьем году я окончательно решила уехать в Америку. Не то, чтобы мне очень нравилась эта страна, о США я толком ничего не знала, просто не оставалось другого выхода.
Я пыталась понять, что за место, где я буду жить. Тогда уже вовсю существовали прокаты видео кассет и прямо у нас в Доме Быта был такой прокат. Его держала еврейская пара, они потом смотались в Израиль. В основном прокат жил за счет порнухи, но нужно отдать должное оборотливым хозяевам, у них всегда был свежак из Москвы – американские фильмы с русским переводом. Я с ними дружила, делала кое какие для них работы и мне давали кассеты бесплатно.
По вечерам я сидела в своей, оставшейся после развода, квартире, на полу тихо играл мой глухой сын, смотрела эти фильмы и думала: "Ну, где там среди всех этих гангстеров, лимузинов, красавиц, небоскребов найдется место для меня с ребенком–инвалидом?"
А мой американец настойчиво звал меня и присылал aplication, которые я сознательно заполняла с ошибками,консульство их возвращало и он, разгадав мою уловку, нанял специальную девушку секретаршу, которая стала делать эту работу за меня.
В это время у меня закрутился безумный роман с одним мальчишкой, как оказалось потом — несовершеннолетним...
Когда началась эта перестройка, директор Дома Быта, где я работала фотографом, предоставила мне полную свободу действий. Я должна была только раз в месяц сдавать небольшую сумму денег в бухгалтерию, а основную, в десять раз большe, приносила и отдавала наличными директорше. Я сразу закрыла тему с этими фотографиями – ‘три на четыре без головного убора’, заключила договор с фирмой 'Беларуская невеста' и стала делать для них дорогие портфолио. Но основным было, конечно, художественное фото. Я устраивала фотосессии, выставки. Повалила всякая публика, пошли заказы. Места оказалось не достаточно. У меня появились деньги и я выкупила у администрации помещение, где в советские времена стоял цех индивидуального пошива обуви. Мои друзья художники уговорили меня не выбрасывать оборудование. Монструозные станки и приспособления они перекрасили все по своему, концептуально, расписали стены и мы стали прямо в цеху проводить выставки.
Вокруг студии закрутилась разная публика, иногда такая, что даже мне, девушке достаточно свободных взглядов, становилось страшновато. Но директорше все было до лампочки, я приносила ей теперь в два раза больше. Я прикармливала местных ментов и они, в случае конфликтов, прилетали мгновенно и всегда брали мою сторону. Один, обосновавшийся в Минске абхаз, предложил мне, я согласилась, поставить в студии кофейную машину, привозил ворованные на Коммунарке шоколадные конфеты россыпью, и сквозь запах кофе пробивался аромат марихуанны.
Звали моего любовника Давид. Это был необыкновенно красивый и необыкновенно глупый еврейский юноша.
Целая компания самодовольного крикливого молодняка притащилась однажды вечером в мою студию с какого–то дня поэзии. Голубоглазые евреи — моя слабость, а этот еще и молод, хорошо сложен. Он понимал, что глуп и научился скрывать изьян многозначительным молчанием. Я сразу увидела в нем отличную портретную натуру. Пригласила его посниматься. Ну, вы сами знаете что обычно происходит между фотографом и моделью. У фотографов существует множество трюков, приемчиков и всяких других фокусов, что бы раскрутить модель на секс. Для начала я попросила его раздеться до пояса. Боже каким он оказался красивым, этот мальчик из культурной еврейской семьи, где папа инженер, а мама учительница математики в средней школе.
Помните фотографию в школьном учебнике истории древнего мира: Давид с пращой. Там скульптура Микеланджело целомудренно обрезана по лобок. Сколько времени двенадцатилетней девочкой провела я над учебником истории, пытаясь заглянуть за рамку, и только в тридцать, уже побывав замужем, и родив ребенка...
— Что у тебя там, спросила я, когда без всякого стеснения, он опустил брюки до уровня рамки школьного учебника. Он все понял, обнял меня и стал целовать в губы. Я попыталась вырваться и довольно грубо толкнула его руками в грудь. У меня сразу же загорелись ладони от прикосновения к его телу.
Я давно заметила, что у художников и фотографов отдел мозга, который отвечает за речь и логическое мышление, развит плохо, за то все остальное... Поверите, руками я могу чувствовать как слепой. И прикоснувшись к чему–нибудь, я целый день ношу ощущение тепла, формы и фактуры в пальцах...
Он схватил меня за волосы. Я по отцу — чеченка. Если мужчина схватил меня за волосы, то может делать все, что ему захочется. Насытить его было легко, уже через несколько минут он застонал, но сама я насытится долго не могла и трогала и ласкала и целовала эту прекрасную тайну, которую наконец открыл учебник истории древнего мира для пятого класса средней школы.
В парке Горького в том году появился новый аттракцион, производства какой–то российской компании, которая делает космические корабли. Это была огромная лодка, которая раскачивалась как качели, и самой невыносимой в этом аттракционе, когда качели достигали максимальной амплитуды, была не верхняя точка, а нижняя. Когда я впервые увидела как надо мной нависло огромное судно с сотней орущих от ужаса пассажиров, то сказала: 'Ну, блин, Титаник.'
Мы так и прозвали с Давидом этот номер: Титаник. Я не кричала и не плакала. Я просто отдалась смерти. Это в русском языке смерть женского рода, а на языке моих предков по отцовской линии, смерть мужского рода. Вот ему я и отдалась. Давид что–то увидел на моем лице потому с такой страстью стал целовать меня...
Вы не могли бы заказть мне еще вина.
Мы стали ходит с Давидом на этот аттракцион каждый день, в конце–концов я привыкла и острота переживания притупилась. Стало неинтересно
К этому моменту нарисовалась еще одна проблема. Мой сын от первого брака родился глухим. Потом мне сказали, что возможной причиной была профессия отца. Он чеканщик. Свинец и прочие дела... Для глухих детей существут на Западе специальные компенсационные техники обучения. У нас же все это было в на уровне робких кандидатских диссертаций. Плюс общий бардак, который начался после перестройки. Короче, никаких шансов компенсировать дефект и воспитать глухого ребенка более–менее нормальным у меня не было. Нам светила стопроцентная олигофрения. У глухих это тяжелее, чем у слепых. Я поняла, что нужно сваливать.
А тут еще родители Давида. Они узнали о нашей любовной связи и однажды заявились ко мне в студию вдвоем в тот день, когда я затеяла у себя выставку каких–то совершенно отмороженных графиков из Прибалтики. Публика по студии слонялась отменная, дым коромыслом. Приперлись индуисты со своей музыкой, раскрасили и пустили гулять по выставке двух голых девок из своей компании. И тут — эта пара интеллигентных евреев. Я сразу поняла, кто они. Но боже мой, каким чудом эти странные существа с непропорционалыми туловищами, короткими руками и ногами, выпученными глазами и толстыми, как у негров губами, в очках с тяжёлыми стеклами, могли создать моего Давида.
Мама в семье была главной, она и сразу начала:
— Я совратила их мальчика.
Да он трахаться начал уже в восьмом классе в пионерлагере текстильного комбината, где папа работал инженером. И первой была вовсе не я, а старшая пионервожатая Валя Ширинская.
— Он несовершеннолетний, — она тыкала мне в лицо его паспорт.
Да откуда мне знать сколько ему лет. Выглядит он на все девятнадцать, а член у него вполне совершеннолетний.
— Ему нужно учиться.
Да не будет он нигде учиться. Он же вообразил себя великим поэтом, бардом. Пишет всякую графоманскую ахинею и таскается с гитарой по тусовкам. От армии вы его отмазали, или вы думаете, я ничего не знаю. Его приглашают на всякие концерты вовсе не потому, что он сочиняет что–то выдающееся, а только из–за его фактуры. Публике нравится, когда на сцене стоит и поет такой красивый экзотический юноша.
— Учиться.
Научите его сперва шнурки завязывать. Я знаю, что вы ему до сих пор завязываете шнурки. И наконец, он абсолютно глуп. Это хорошо, что у него приятный голос и слушать его, когда он разговориться можно, как слушают прибой. Он ничего не знает, несмотря на английскую спецшколу, репетиторов и всякие курсы, которыми вы его мучаете с самого детства. Оставьте его в покое. Он абсолютное совершенство и сама природа, как великий художник, не позволит вам ничего прибавить или изменить, чтобы не нарушить гармонию.
Все это я кричала его маме в ответ на обвинения. Весьма кстати заявилась жуткая компания байкеров. Я когда–то дала им место для салона художественной татуировки и мы дружили. Культурные евреи не выдержали напряга и ушли.
Как я втюхалась в своего дурака Давида. Я целый год фотографировала его как бешеная. Я фотографировала его в студии со спецосвещением и визажистами, я охотилась на него с мощным телевиком на улице, но самым интересным было снимать с ним порно.
Я никогда не жалела денег на фото технику. Вокруг нашего брачного ложе с задником я выставляла целую батарею фотоэлектроники и управляла ею дистанционно, потому что второй моделью была я. Я никогда и никому эти фотографии не показывала.
Знаете какие выдержки бывают у фотоаппаратов — одна тысячная секунды. Почему. Потому что красота не просто мгновение, это одна тысячная мгновения, и профессиональный художник должен успеть. Я понимала, что пройдет несколько лет и мое чудо, мой прекрасный еврейский мальчик, мое мраморное божество, мой Давид исчезнет, он превратится в своих папу и маму...
А между тем мой американский друг, мой будущий муж заявил, что хочет приехать, чтобы познакомиться со мной, и мне уже было некуда деваться.
Давиду я не стала ничего обьяснять. Сказала только, что прилетает американец по бизнесу и нужно будет потаскать его по городу, развлечь.
Когда я впервые увидела своего жениха в аэропорту, разозлилась. Он не был похож ни на кого из тех героев, переводного американского видео. Прежде всего он был абсолютно не фотогеничен — это я сразу определила, как профессионал. Одет он был по меньшей мере странно – все старое, мятое, потертое, стоптанное.
— Это же прямая дорога в старость — подумала я. Вот он приплыл за мной, Харон хренов. Ну, нет сперва я покатаю тебя на своей лодочке.
— Ну, что в оперный театр? — сказал Давид.
— Нет, — мстительно сказала я, — давай отвезем его на Титаник...
Там на Титанике, когда нас раскачало как следует, американцу стало плохо, Давид, по привычке полез ко мне со своей любовью и у меня не было сил, что бы его оттолкнуть. Когда лодка остановилась, американец пришел в себя и стал плакать. Сквозь слезы он говорил что–то и Давид, который хорошо знал английский, перевел мне, что американец не понимает почему я так к нему отношусь, что он полюбил меня с первого взгляда по фотографии, что он потратил на меня и моего сына уже кучу денег, что я торможу оформление и зачем–то затащила его на этот дурацкий русский атракцион, и что он не знает, кто этот мальчишка рядом со мной. Мне стало его жалко и я подумала, что сегодня вечером нужно будет отблагодарить его, а Давид может погулять. Но вечером в номере гостинницы, американец разгадал мои намерения и сказал, что это не в правилах его семьи, его религии — половая жизнь без брака, что близость между нами возможна будет только после свадьбы...
Поженились мы дома, то есть в апартаментах которые он снял к приезду невесты.
Кольца мой жених купил сам – простые, желтые, золотые кольца и мое оказалось на размер больше, чем нужно.
К нам домой пришел пастор. Со стороны жениха были его родители, а с моей стороны был мой маленький глухонемой сын.
Перед приходом пастора жених сказал мне, что я все равно ничего не пойму из того, что пастор будет говорить, но когда он сожмет мою руку условным сжатием я должна буду сказать: Yes, I Do.
Tак я и сделала. Mы стали мужем и женой.
Когда гости разошлись, мой муж включил телевизор. По телевизору шел какой то старый фильм о войне и мы, как идиоты, сидели и смотрели его до конца. Потом он пошел в душ и долго возился там, мылся, чистил зубы. Позже я узнала, что перед сном он делает себе клизму. Я не решалась лечь в постель и стояла посреди комнаты в подаренной мне родителями мужа ночной рубашке. Муж вышел из душа голый, держа в руке полотенце, как Давид пращу.
Oн обнял меня и поцеловал в губы, я попыталась его ласкать и там, где в школьном учебнике заканчивается фотография скульптуры Микеланжело, обнаружила толстый жировой волосатый валик. У меня случилась истерика. Муж стал успокаивать меня, гладить по голове и сказал, что это ничего, все нормально, что секс можно отложить до следующего раза.
Ибо сказанно в притчах соломоновых: не торопи жену к любви, пусть она дозреет сама и упадет к твоим ногам как плод.
Он сложил руки на животе, как белочка, пошептал что–то в потолок, поцеловал меня в плечо, взял подушку и ушел спать в другую комнату.
На утро мой американский муж ушел на работу, а я осталась одна и затеяла стирку с уборкой.
В какой то момент я вдруг поняла, что обручального кольца на пальце нет. Паника началась жуткая, я бросилась искать. Я все пересмотрела, вывернула на пол мусорные ведра, кольца не было. Я прекратила все занятия, сидела и ждала мужа. Когда он вернулся, мы взялись за поиски снова. Мы вскрыли стиральную машину. В толстой пластиковой гормошке мы нашли чью–то заколку для волос и все. После безуспешный поисков муж мне сказал, что купит еще одно кольцо.
На следующий день я продолжила стирку. В те времена я еще была трепетная беларуская жена и все вещицы заботливо складывала, а носочки заботливо выворачивала. И представьте мое изумление когда из мужниного носка выпало кольцо и покатилось по полу.
Когда муж пришел с работы, я сказала ему, что кольцо нашлось. Муж обрадовался и сказал в шутку, что поскольку кольцо нашлось, наши супружеские отношения reset и он предлагает снова сыграть свадьбу. Я накрыла на стол, поставила вино, зажгла свечи и он, изображая пастора, произнес спич и попытался надеть мне на палец кольцо, но кольцо не налезало.
— То есть как не налезало, — в недоумении спросил я, — золотое кольцо уменьшилось после стирки в размерах?
— Не знаю, сказала она и отстраненно и посмотрела в окно за моей спиной.
— Ну, вот и вся история, — сказала она.
— А как сын? — спросил я.
— В университете учится, на государственной программе.
Mы помолчали.
— Прощайте, — сказала она.
— Увидимся, — сказал я.
— Нет, больше не увидимся, а account на ФБ я сегодня закрою, — сказала она.

Написал rabina1950 на microproza.d3.ru / комментировать