Великой Победе – 75 лет
Предлагаем читателям историю, рассказанную спустя сорок четыре года после окончания войны, 79-летним немецким антифашистом Эрихом Вильгельмом Крамером, бывшим узником концлагеря Зонненбург, приехавшим отдыхать в Пицунду в 1980 году.
ПОБЕДИТЕЛЕЙ ОЖИДАЛА СМЕРТЬ
...Осень 1943 года, концлагерь Зонненбург.
– Однажды после работы блокфюреры стали сгонять заключенных на центральную площадь – аппельплац, где обычно проходил «развод» по работам и где лагерное командование собирало узников для особо важных, объявлений. Отворились кованые лагерные ворота, и во двор вкатилось несколько крытых брезентом тупорылых грузовиков. Первыми выпрыгнули рослые молодые эсэсовцы с собаками на поводках, за ними – автоматчики. Образовав коридор, они стали выгонять изможденных людей в полосатой одежде. «Русские, русские!» – прополз шепоток по рядам заключенных.
Было их человек сорок. Молодые и старые, бритые наголо, едва волоча ноги, шли по черному коридору, равнодушно глядя себе под ноги. Впереди был среднего роста смуглый юноша. Его угольно-черные глаза беспокойно разглядывали наши ряды. Идти ему было трудно, левая нога плохо сгибалась. Но, несмотря на это, шел он прямо, развернув плечи и высоко подняв голову.
Комендант лагеря гауптман Альфред Рунге объявил: «Командир руссише. Западный блок. Старший – этот, – ткнул черным стеком шедшего впереди всех. – Лейтенант. В окопах был командиром – пусть и здесь командует!..»
Русские попали в интернациональный барак, где находился и Эрих Крамер. Бельгийцы и французы, которым разрешалось получать продуктовые посылки, молча окружили русских, предлагая кто кусок колбасы, кто сало, кто сигарету. Тяжело оглядев лагерных старожилов, Лейтенант, поколебавшись, взял сигарету из протянутой бельгийцем пачки. И тотчас же все русские потянулись к сигаретам.
Сделав две-три затяжки, Лейтенант спросил на ломаном немецком: «Кто вы? Откуда?» Бельгиец Роже, прежде работавший на шахтах Рура, закуривая из той же пачки, на таком же ломаном немецком ответил: «Я – бельгиец, Франсуа – француз, Станислав – поляк, Эрих Крамер – немец». – «Немец?» – «Лейтенант» обжег горящими глазами Крамера. И было во взгляде столько ненависти, что у Эриха, старого антифашиста, не раз вступавшего в драки с фашистами, невольно сжалось сердце. Эрих отошел в сторону. Лейтенант так и не подал ему руки в тот вечер.
Комендант лагеря, большой любитель лошадей, отобрал из советских военнопленных тридцать человек для работы на конезаводе. Среди них были грузины, армяне, азербайджанцы, чеченцы, несколько донских казаков. Старшим назначил Лейтенанта. Ежедневно с утра до ночи они скребли, чистили холеных рысаков, прогуливали и «проминали» их, вновь чистили, мыли. И не дай бог кому-нибудь из узников переохладить или, наоборот, «запалить» лошадь. Виновник попадал в руки фельдфебеля по кличке Боксер, у которого были железные кулаки и ременная плетка, заплетенная стальным проводом. Те, кто попадал в его руки дважды, не нуждались в «душегубке».
Однажды после работы фельдфебель отделил Лейтенанта от группы и приказал следовать за ним. Лейтенант молча кивнул головой и крикнул: «Манукян! Ко мне!» – и когда Ашот Манукян подошел, тихо произнес: «Если не вернусь, знай: моя фамилия – Сангулия. Я абхазец».
Комендант расхаживал по роскошному кабинету центрального блока, изредка поглядывая на узника. Приближался день рождения фюрера, и он решил устроить веселое представление в честь вождя.
Узник стоял, опустив руки по швам, следил глазами за расхаживающим гауптманом, как того требовал порядок. Ни один мускул его лица не выдавал страха или волнения.
– Как вам нравятся мои лошади? – спросил комендант, остановившись против узника.
– Хорошие скакуны, – ответил Лейтенант, не задумываясь. – Но в наших горах кони легче на ногу. Немецкие тяжеловаты в скачках.
Ответ произвел впечатление на Рунге, привыкшего к тому, что удостоенные «чести» беседовать с ним обычно старались заискивать перед гауптманом.
– У вас есть возможность оказать услугу немецкому командованию. Вы будете участвовать в скачках с доблестными воинами великой Германии. Вы можете даже выиграть скачки. Но лучше вам проиграть, – добавил Рунге, усмехнувшись. – Проигравшим я обещаю хорошее содержание и легкую работу.
Вечером в бараке было шумно. Французы, бельгийцы, поляки наперебой предлагали варианты, рисовали перед русскими узниками перспективы сытой жизни, если они проиграют.
– Что скажет Эрих? – спросил вдруг Лейтенант.
– Разве мнение немца интересует кого-нибудь? – горько ответил Крамер. – Что бы я ни сказал, все вы – против нас!
– Нет! – ответил Лейтенант. – Все – против тех, – мотнул он головой в сторону центрального блока. – Тебе больно за немцев. Значит, ты с ними.
Он обнял Крамера за плечи и запел: «Если жив в тебе мужчина, ты не должен стоном выдать боль раненья своего».
– Так я впервые услышал эту абхазскую песню мужества, – вспоминал Эрих Вильгельм Крамер. И посоветовал Лейтенанту так, как поется в этой песне. На следующий день он ответил коменданту, что русские согласны участвовать в скачках. И даже предложил Рунге для придания особой остроты скачкам выдать узникам советскую военную форму. Это, мол, прибавит азарта воинам «тысячелетнего» рейха» и сделает их победу еще более весомой.
В день состязания было солнечно. Зеленое поле ипподрома, обрамленное черной полосой свежевзрыхленной земли, слепило глаза. На центральной трибуне – почетные гости и сам комендант Альфред Рунге, облаченный в черный мундир с серебряными галунами.
Гауптман был в прекрасном настроении. Прямо напротив трибуны, на зеленом поле ипподрома, выстроились обе команды.
Рослые, кровь с молоком упитанные воины рейха, затянутые в черные мундиры, были исполнены торжественности момента, великолепны в своей уверенности в победе.
Русские (комендант вынужден был признать это), тоже выглядели неплохо. Особенно Лейтенант. Гауптману казалось, что этот кавказец тоже был в приподнятом настроении. Ну, впрочем, это и понятно: ведь, в сущности, сегодня ставят на карту свою жизнь и будут бороться за нее.
И они, действительно, ощущали торжественность момента, эти тридцать советских людей, впервые после долгого перерыва надевших советскую военную форму и вновь почувствовавших себя бойцами. Утром, отгладив обмундирование, они как бы вновь почувствовали себя на переднем крае. «Лейтенант» обошел строй, молча обнял каждого. К чему здесь слова?
Слабый хлопок стартового пистолета, как сигнал атаки, громом отозвался в их душах, и шпоры бросили лошадей вперед. Первый круг всадники шли плотным строем, на втором и третьем часть немцев вырвалась вперед, и трибуны бурно отозвались на этот маневр. Но уже на четвертом круге небольшая группа всадников в советской форме с Лейтенантом во главе стала быстро и уверенно преодолевать разрыв.
Гауптман оценил этот игровой момент русских. Молодцы! Спорт есть спорт! Пусть покажут, что они полны решимости победить. Это лишь разожжет азарт в солдатах рейха.
На шестом круге семеро советских вырвались вперед и взяли лидерство в свои руки. И только трое фашистов, багровея от натуги и злобы, вонзая шпоры в лошадиные бока, удерживались на одной линии с ними. Сзади их подпирала довольно большая группа русских, а там, растянувшись на полосе, напрасно пытались выйти вперед доблестные воины рейха. Трибуны грозно заревели.
На восьмом и девятом круге семерка русских значительно оторвалась от преследования, и уже ни у кого не оставалось сомнения в том, что они не уступят этого первенства даже ценой собственной жизни.
Слабые звуки колокола, известившего об окончании соревнования, прозвучали как приговор. Ипподром ревел, лагерная охрана готова была броситься на победителей и растерзать их. Но комендант Рунге подал знак, и тотчас же плотное кольцо автоматчиков окружило русских военнопленных.
Их били сапогами, резиновыми дубинками, топтали ногами. А после, все так же не выпуская из кольца, привели на лагерный аппельплац и выстроили у стены крематория. Растерзанное обмундирование клочьями свисало с бойцов, кровь запеклась на лицах, но они продолжали улыбаться.
Гауптман Рунге медленно прошелся вдоль шеренги русских, остановился перед Лейтенантом, покачал головой и, резко взмахнув плетью, ударил его по лицу. Багровый рубец будто разрубил щеку Лейтенанта от глаза до губ.
Раздалась команда. Охрана вскинула «шмайсеры». Советские воины, обнявшись, стали исполнять какой-то непонятный танец. В нем были элементы и русского, и молдавского, и армянского, и было какое-то странное для присутствующих торжество. Эрих понял, что русские исполняли перед лицом смерти танец Победы.
Они еще не знали, когда придет Победа, но они уже праздновали ее!
Рунге махнул платком. Лейтенант запел. Голос его в какое-то мгновенье перекрыл треск выстрелов, и русские услышали впервые по-русски спетые слова:
«Если жив в тебе мужчина,
ты не должен стоном выдать
Боль раненья своего».
Комендант не досмотрел казнь до конца. В центральном блоке был накрыт стол для гостей, и он уже поднимал бокал за силу и мощь немецкого оружия, во славу великого рейха.
Вдруг на пороге кабинета выросла фигура фельдфебеля: «Герр гауптман! Там... расстрелянный поет!»
Комендант переглянулся с гостями. На это стоило посмотреть. И они двинулись к площади.
Над горою трупов, опершись спиной о стену крематория, вновь стоял истекающий кровью человек в форме советского офицера – расстрелянный и словно бы вернувшийся с того света Лейтенант. Он пел.
И коменданту показалось, что он понимает слова этой песни. Рунге бросился к нему, выхватил парабеллум, дважды выстрелил прямо в поющее лицо. Лейтенант дернулся, затих, стал медленно сползать по стене. Но когда гауптман направился к строю охраны, за его спиной вновь послышалась песня.
Русский, привстав на колено и придерживая голову руками, пел!
Добивали его штыками. Чтобы на сей раз заставить замолчать наверняка.
***
– Вот как я впервые познакомился с этой песней. Эрих Вильгельм Крамер покрасневшими глазами взглянул на Тото Аджапуа. – Я знаю, что Лейтенант был из Абхазии, фамилия – Сангулия. Тех, кто вместе с ним пришел к финишу первыми, звали Михаил Канашвили, Леван Кажарадзе, Ашот Манукян, Минсултан Алиев, Михаил Спринчану, Николай Донских.
Ровно 44 года спустя, в начале апреля, белой кипенью цветут вишни и персиковые деревья. Я услышал эту историю в зале Дворца культуры абхазского селенья Лыхны, куда собрались колхозники, чтобы узнать о подвиге своего пропавшего без вести земляка. И когда на экране засветился портрет юного героя, за моей спиной раздались рыдания. Это плакали родственники Александра Сангулия, после стольких лет неведения встретившиеся наконец с ним. С его мужеством, с его подвигом, с его песней, расстрелянной дважды.
Валентин ДОЛЬНИКОВ, с. Лыхны, Абхазская АССР, с небольшими сокращениями подготовила к публикации М.БАРЦЫЦ Новый День, 09.05.2011