Александр Минкин, Европа — это кто?
Говорят: Европа — враг России. Европа развратна (гейропа). Европа — это НАТО и их легионы. Европа — это какая-то ПАСЕ, которая нас то ли оскорбила, то ли обидела...
Все говорят «Европа, Европа», а никакой Европы нет.
Географически она есть (и мы в ней по самый Урал). А человечески?
Англия — Европа и Албания — Европа. А что у них общего? Ничего. Богатая Германия и бедная Греция... Но и внутри одной страны единства вовсе нет. Во Франции (которая из Норильска или Изборска кажется территорией разврата) десятки тысяч выходят на митинги и демонстрации против однополых браков...
России тоже нет. Географически, конечно, есть. А по-человечески? Кострома и Чечня, сын учителя и сын губернатора — это вообще разные планеты.
Но есть слова — общие для всех людей Земли. Есть безупречно светлые слова. Например, Гагарин. Есть абсолютно черные. Например, Освенцим. Если взрослый человек не понимает смысла этих слов, он либо дикарь, либо недоумок.
27 января исполнилось 70 лет с того дня, как Красная армия освободила Освенцим. Президент России не был приглашен. Можно сказать, что так решила Европа. Но всюду в Европе есть люди, которых это шокировало.
«МК» перепечатывает статью, которая вчера вышла в сердце Европы — в газете «Le Matin Dimanche» (французская Швейцария, полмиллиона читателей).
Читая маленькую чужую заметку «ПОЗОР ОСВЕНЦИМА», вы, может быть, почувствуете, что Европа – это советский офицер старик украинец Петренко и швейцарский мальчик Матьё. Обоих ужаснул Освенцим; они встретились в Москве и плакали, потому что в Европе был Освенцим. И они навсегда останутся Европой, что бы ни вытворяли здесь политические животные.
Александр МИНКИН
ПОЗОР ОСВЕНЦИМА
Автор - Эрик ХЁСЛИ, журналист, профессор Университета Женевы и Технологического университета Лозанны.
Этой встречей я обязан сыну. Когда ему было 13, он где-то прочел, что из солдат-освободителей, которые первыми вошли в Освенцим (Аушвиц), один до сих пор жив. Сын, много читавший о холокосте, попросил у меня невероятный подарок: устроить встречу с этим свидетелем бесчеловечности.
Русские друзья, историки, журналисты, помогли в поисках советского офицера, вошедшего в ворота Освенцима 27 января 1945 года. Василию Яковлевичу Петренко тогда было уже 90 лет. Прикованный к постели, он жил в Москве один в маленькой квартире; каждые два дня к нему приходил соцработник.
Встреча пришлась на жаркий летний день. Василий Яковлевич с трудом сел, каждое движение было ему тяжело. Бледное лицо глубокого старика; но когда начал рассказывать о тех событиях, разволновался, глаза сверкали. Рядом на стуле висел офицерский китель с боевыми наградами. «Тебе повезло, парень: ты застал свидетеля худших дел человечества, — сказал он, прежде чем мы успели его поблагодарить. — А для меня большая честь видеть молодого иностранца, который добрался сюда, чтобы со мной встретиться».
Он стал рассказывать о своей жизни. Мы боялись дышать. Один из шестерых детей в украинской семье. Четверо братьев и сестер погибли во время революции и Гражданской войны. Самый младший брат, Степан, погиб на фронте в 1943-м.
Служба в Красной армии, война... Несмотря на молодость, Василий получает чин полковника. Ранения, госпиталь. И снова фронт. За форсирование Днепра получил высшую награду, которую часто давали посмертно. Василий Петренко — Герой Советского Союза.
В январе 1945 года полковник Петренко (ему было тридцать три) командовал 107-й стрелковой дивизией, пробивался через Польшу на запад под артобстрелом и бомбежками.
«26 января, — говорит ветеран, — на связь вышел наш разведчик. Он с ужасом кричал в трубку: «Что же это такое?! Огромная территория, бараки, живые скелеты... Нам нужны врачи, врачи, врачи! Срочно врачей!» На нашей военной карте Освенцим был обозначен как «опорный пункт» немцев. Больше никаких деталей. Я прыгнул в первую же машину и подъехал к воротам.
Было удивительно тихо. Пахло гарью. За колючей проволокой — горы трупов. Несколько выживших заключенных — кожа да кости — вышли из бараков. У ворот еле стоял высокий тощий человек; думаю, моего возраста, хотя казался глубоким стариком. Он не говорил ни слова, только еле-еле хлопал в ладоши, это он благодарил нас. Оказался бельгийцем. Я тогда даже записал его имя. Это было... Это было...»
Василий Яковлевич замолчал, не мог говорить. В московской квартире повисла долгая тишина. Перед мальчиком-иностранцем плакал генерал-лейтенант, Герой Советского Союза. Плакал беззвучно, слезы текли, лицо дрожало, и он смотрел нам в глаза... Потом взял себя в руки, скрепился, не сразу справился с голосом, и рассказывал дальше. (Мы заранее приготовили вопросы, но они не понадобились.)
Петренко сказал, что после войны искал в архивах, изучал мемуары советских и зарубежных военачальников (включая Паттона и Монтгомери) ради одного принципиально важного вопроса. Он хотел понять: знали во время войны эти стратеги о концлагерях или нет?
«Я понял, что Генштабу было известно про Освенцим. Но его освобождение ни для нашей армии, ни для союзников не имело значения. Мы попали туда, ничего не зная. Почти случайно».
Это открытие так потрясло Петренко, что он посвятил большую часть жизни изучению и защите памяти о холокосте. Идея сделать 27 января Международным днем памяти — это его идея...
И вот 27 января 2015 года польский президент пригласил немецких, австрийских, украинских, французских и других коллег на место преступления против человечности. Была приглашена и президент Швейцарии. Но президента России не пригласили. Представитель народа, который понес наибольшие жертвы, пережил наибольшие страдания и который освободил лагерь, приглашен не был. Россию просто вычеркнули из этой истории. Но где были 27 января 1945 советские солдаты, мы точно знаем. А где, извините, были швейцарские? О других и не говорю. Польский министр вдобавок сказал, что «Аушвиц был освобожден украинской армией»...
В 107-й стрелковой дивизии полковника Петренко сражались представители многих национальностей. В том числе украинцы, но большинство русских. Но разве дело в национальности? Дело в том, за что и против чего они сражались.
Слушая выступления европейских лидеров, видя на экране телевизора лица президентов, стоящих в воротах лагеря смерти, я думал о Василии Петренко. Его взяли в заложники. Историю, самую страшную и священную, взяли в заложники. И я порадовался тому, что Василий Яковлевич покинул сей мир, не увидев этой подлости.
Перевела Екатерина ДЕЕВА.
Оригинал
Читайте также:
Сгоревшая библиотека как символ новой жизни
В судьбе ИНИОН есть логика
Надежда Савченко: «Если я умру, даже некоторые сторонники обрадуются»
Что происходит с украинской летчицей в СИЗО
Самопоедание прогнозов
Курс рубля непредсказуем