С тех пор осталось…
Мгновенная вспышка памяти детства: столовая у нас на даче, незнакомый мужчина в полковничьей форме. Входит отец и, протягивая руку, представляется: «Генерал-полковник Щербаков». – «Полковник Чупиков», – отзывается мужчина, пожимая руку отца. Дальше кто-то из домашних торопливо забирает меня, пятилетнего, попавшего в столовую случайно и некстати.
Оказалось, что Чупиков – командир гвардейского авиационного полка, куда после ускоренного окончания авиашколы был зачислен лётчиком-истребителем мой старший брат, младший лейтенант Александр Щербаков. Узнав, что полковник на несколько дней вызван в Москву по делам службы, отец пригласил его домой, чтобы в неофициальной обстановке по-товарищески попросить: честь семьи требует, чтобы младший лейтенант Щербаков служил как все. Не знал никаких поблажек и исключений, а то ведь жизнь есть жизнь и бывает всякое. Так гласит семейная легенда, и возникла она не на пустом месте. Определённо знаю, что гвардии полковник просьбу заместителя министра обороны выполнил.
***
Ночь коротка
Спят облака,
И лежит у меня на ладони
Незнакомая ваша рука.
…
Утро зовёт
Снова в поход…
Покидая ваш маленький город,
Я пройду мимо ваших ворот.
Когда услышались эти строки «Случайного вальса» Евгения Долматовского, положенные на музыку Марком Фрадкиным? Раз услышались – и не ушли.
Начало 1950-х, спектакль Театра имени Ленинского Комсомола «Так и будет» по пьесе Константина Симонова в постановке Ивана Берсенева.
На сцене – объяснение в любви между девушкой, почти девочкой, и немолодым офицером, у которого семью отняла война. Самые главные, самые трудные слова уже сказаны, двое стоят молча, бережно держа друг друга за руки, а слова и мелодия «Случайного вальса», несколько секунд как возникшего, продолжают звучать…
Сцена видится так, будто пришёл из театра вчера, а ведь семьдесят лет минуло. Пьеса хорошая, и песня хорошая, и играли артисты, наверное, замечательно – юная красавица Ганна Матвеева и Владимир Всеволодов во всей его поздней благородной мужской стати.
А вот что они играли?
Театр концентрирует время особенно чутко, а, наверное, любое время, помимо прочего, оставляет после себя что-то, за что – по справедливости – ты должен благодарить судьбу. Даже самое тяжёлое время. Во всяком случае, оставляло.
Матвеева и Всеволодов играли надежду, верность, ожидание счастья – да? Играли самозабвенно и чисто.
Неужели это с тех пор – осталось?
***
В конце 50-х годов кто-то из аппаратных мыслителей сочинил формулировку, которая то ли в очередной партийный документ, то ли в уста самого Хрущёва была вложена (цитировать за давностью лет не решусь, но за смысл и интонацию – ручаюсь): «Нам не нужны ни такие украшательские фильмы, как «Кубанские казаки», ни такие очернительские романы, как «Не хлебом единым». Взвешенность, объективность, беспристрастность. В общем, спасибо партии. Кто бы иной подсобил.
С романом Дудинцева просто: он и сегодня в живом контексте нашей лучшей литературы. А вот кино Пырьева… В «Кубанских казаках» – роскошное изобилие колхозного рынка, притом что люди в стране живут трудно и голодно. «В шесть часов вечера после войны» – герои вообще изъясняются стихами под грохот пушек. Стоп. Стоп! Что, стихотворные тексты впервые в драматургии? Кому-то можно, кому-то нельзя?
Конечно, стихи Виктора Гусева могли бы быть получше.
Только вот… фильм «В шесть часов вечера после войны», где так мало войны реальной, не кажется мне сегодня фальшивым. Как не кажется фальшивым изобилие послевоенного колхозного рынка, мелькание счастливых смеющихся лиц, хотя на самом деле кругом было не до смеха.
И рывок – после названных фильмов, после нескольких последующих неудач – рывок к «Идиоту», к «Братьям Карамазовым» представляется органичным, сильным и страстным. К романам о людях, идущих до предела, до края, до черты.
И как жить людям, дошедшим до края, если не найдётся художник, которому важно, необходимо сказать, что будет Победа и достойная жизнь после Победы – будет. Сказать – независимо от того, дадут ему за это Сталинскую премию или нет.
Даже если художник догадывается, что не все его предсказания сбудутся. А может, и не догадывается вовсе. Есть же такой жанр – сказка. Извечный народный жанр.
Не нужны нам ни украшательство, ни очернительство?
А иной раз вдруг возьмёт да окажется: ещё как нужны.
* * *
У Юры Воронова, главного редактора «Комсомолки» начала шестидесятых и «Литературной газеты» в 1989 – 1990 годах, поэта-блокадника, есть стихотворение «Улица Росси».
Она небольшая. И нет ленинградца,
Который сумел бы на ней затеряться.
Поэт вспоминает блокадную зиму, больницу, насквозь промёрзшую, и еле дышавшего соседа, который тогда предложил:
Что в первую пятницу после Победы
Все в полдень на улицу Росси приедут.
Юрий Петрович Воронов был верен договорённости, но на месте встречи никого не застал.
И в последующие годы – повторялось всё то же.
Всё то же... А время без устали мчится.
Я в чудо не верю: его не случится.
Но в первую пятницу после Победы
Я снова на улицу Росси поеду.
Мне надо с друзьями тех лет повидаться...
На улице этой нельзя затеряться!
Чем дольше живёшь, тем острее понимаешь, как важно, чтобы в жизни человека, блокадника ли, иного любого, была своя улица Росси. Может случиться, никто на неё не приедет. Но чтоб была.
Константин Щербаков