«Жить тут можно, но не долго…»

Как арестованный губернатор Хабаровского края Сергей Фургал и его друг Николай Мистрюков с правозащитниками в Лефортово встретились

— Жить тут можно, но не долго, — шутит арестованный губернатор Хабаровского края Сергей Фургал, обвиненный в организации убийств. И добавляет: — У меня нет причин для грусти! Я вообще ничего не боюсь. Бравирует? Пожалуй, это первый заключенный «Лефортово», который бы вел себя настолько спокойно и уверенно в СИЗО, имеющем с давних времен дурную славу самого жесткого изолятора страны.

И как же сильно отличается от него Николай Мистрюков — тот самый, который проходит по одному с ним делу и на показаниях которого и строится обвинение. Да-да, нам наконец удалось увидеть Мистрюкова. До этого несмотря на слезы супруги, которая обращалась в ОНК, он, со слов сотрудников, отказывался даже показаться правозащитникам на глаза. Он жив, но совсем не здоров. Раздавленный психологически, с тяжелейшим диагнозом он, похоже, потерял всякую надежду.

Две арестанта, две беседы. И одно на двоих уголовное дело.

Фургал пришёл к нам на беседу бодрым шагом. В спортивном костюме (тюремную робу носил первые два дня). Поскольку сотрудники «Лефортово» не любят прелюдий, начинаю беседу с главного:

— Нам из-за карантина запрещают проверять камеры, так что мы не можем посмотреть, какая у вас там обстановка. Опишите свои условия. Есть ли все необходимое в камере?

— Сижу один. Камера самая обычная. Есть холодильник. Есть телевизор, но он не работает, потому что нет антенны.

— Во всех карантинный камерах нет антенн. Может, чтобы новые заключенные какое-то время не получали совсем никакой информации (поскольку тут сидят известные персоны, об их делах рассказывают по ТВ и в газетах).

— И я так подумал. Вот газеты мне принесли, но старые – аж за 9 число. Я на тот момент еще на воле был. Так что про себя там ничего не нашел. Ощущение, что я оторван от реальности. Сейчас обо мне говорят? Ругают? Забыли?

— Точно не забыли. Но я вот про радио забыла спросить – оно ведь по правилам внутреннего распорядка СИЗО обязательно должно быть в каждой камере. И не просто быть, а работать.

— Оно и работает. Только тут какой-то канал – с утра до вечера крутят детскую передачу, где всякие вопросы в стиле «Хочу все знать». Белиберда всякая. Сегодня краем уха про вакцину от коронавируса услышал по радио.

— Не боитесь заразиться?

— Нет, я вообще ничего не боюсь. До задержания каждую неделю проверялся, сдавал тесты. Я ведь имел контакты по долгу службы с очень большим количеством людей. Но не заразился. А вот родной брат (я самый младший, а он – старший) умер от коронавируса… подключили к аппарату ИВЛ, но не помогло.  Делали после смерти вскрытие, диагноз подтверждён на 100 процентов.

— Что у вас с руками? Они все в красных пятнах.

— Аллергия, проявилась на второй день в «Лефортово». Я же сам врач по образованию, так что полагаю, что это крапивница. Думаю, это на латекс, на перчатки, которые в суде надевал. Но если аллерген другой, то есть большой риск, что аллергия разовьется в анафилактический шок. Мне давали тут два дня таблетки и мазь. Сегодня почему-то не принесли.

Члены ОНК попросили сотрудников связаться с медиками, чтобы те выдали все препараты.

— Может, на еду? Как она вам тут, кстати?

— Еда как еда. Скажу так – в жизни надо все попробовать. Но долго на ней протянуть сложно, как медик говорю. С точки зрения насыщенности витаминами и аминокислотами она бедная. Но зато калорийная.

Надеюсь, будут передачки.

— Неужели до сих пор не было?

— Да, ни писем, ни телеграмм, ни посылок, ни передач (теплая одежда – это вот только кофточка, что на мне), ни денег на лицевом счету. И это странно. Не думаю, что обо мне все забыли. На суде адвокат сказал, что СИЗО не принимает передачки из-за коронавируса, но вроде родные были тут, узнавали сами. Не очень понимаю ситуацию.

— На прогулки выводят?

— Да, с этим все нормально. Жалко, что тут спортзала нет. Но я и в камере (она же три на четыре?) делаю зарядку. Как в песне.

— Высоцкого? Надо только перефразировать «если вы в своей квартире, лягте на пол три-четыре» на «если вы в камере 3 на 4, лягте на пол три-четыре». Хорошо, что вы не потеряли чувство юмора.

— И не собираюсь. Коллектив сотрудников тут хороший. Дружный, я бы сказал. Все цивильно. На «вы» обращаются.

— Книги принесли?

— Принесли «Атлант расправил плечи».

— О! Они ее всем новеньким, похоже, предлагают. 

— Этого я уже не знаю. Но я отказался от такой книги. Попросил фэнтези легкое, чтобы отвлечься. А вообще я люблю читать серьёзную историческую литературу приближенную к реальности. Такие книги, как «Амур-батюшка» (роман Николая Задорнова о тяжёлой жизни крестьян в 60-е годы прошлого века» — прим.автора).

— Вам могут родные книги заказать в книжном магазине и тут их примут.

— Спасибо за разъяснения! Сын знает мои предпочтения, может, закажет. А вообще я сейчас в основном отсыпаюсь за все последнее дни. Много ведь событий было.

— Психолог вам, как я понимаю, не нужен. К тому же, его все равно сейчас нет в штате.

— А какой смысл в нем? Если просто время провести. А так я по диплому невролог, разбираюсь в высшей нервной деятельности. Могу сам поработать тут психологом, раз нет специалиста.

— Снова юморите?

— Я не вижу оснований для грусти.

«На вас оказывали давление в местах принудительного содержания с целью вашей отставки с поста губернатора? – спросил другой член ОНК. Сотрудники прервали, сказали, что вопрос не относится к условиям содержания. Но губернатор успел ответить:

— Нет, здесь не оказывали. В другом месте требовали этого, да.

«В тюрьме как в тюрьме» — сказал нам напоследок губернатор, и поблагодарил за то, что мы проверяем условия содержания заключенных. Сам он раньше тоже контролировал состояние «мест не столь отдалённых», но в качестве главы региона. При нем построили самую молодую колонию для пожизненно осуждённых «Снежинка», где я недавно побывала. В любом случае при самом плохом раскладе ПЖ Фургалу не грозит: как объясняют юристы, из-за сроков давности не могут дать по высшему пределу.

***

Странности с заключенным Николаем Мистрюковым стали происходить незадолго до ареста Сергея Фургала. Они приятели, вместе начинали как предприниматели, потом вместе стали делать политическую карьеру. Его посадили еще в ноябре прошлого года по все тому же обвинению. Но губернатора не трогали, поскольку, видимо, не хватало прямых показаний на него. И вот Мистрюков их дал… Перед этим он писала ему странные письма, просил адвоката, а потом отказывался от защиты (и так много раз). Жена умоляла членов ОНК проверить – жив ли вообще. Он, по словам сотрудников ФСИН, отказался два раза выйти  из камеры, даже чтобы просто показаться на глаза. На этот раз все произошло ровно также.

— Он не хочет, мы не можем тащить его силой, -заявил сотрудник. — Общение с членами ОНК — право, а не обязанность.

— Запищите это на видео и покажите нам, — попросила я. — Мы должны убедиться, что это он и что он живой и здоровый, без травм и ранений. На днях писали, что его вывозили в целях безопасности на конспиративную квартиру.

— Где же может быть более безопасно, чем у нас? Его вывозили, но только в больницу. Это дважды было. А видео показать прямо сейчас не можем, у нас нет такой технической возможности. Пишите запросы.

…Между тем в СИЗО с плановой проверкой прибыл депутат Госдумы Иван Сухарев (он читал мою статью Мистрюкове). По камерам его не пустили, ссылаясь на карантин, а общаться с заключенными запретили, ссылаясь на то, что в законе это не прописано. Но долгое его общение с руководством возымело эффект: Мистрюкова неожиданно к нам вывели!

— Передумал, решил все-таки поговорить с вами, — пояснили сотрудники.

Я прошу заключенного снять маску. Да, это он. Но как он изменился! Постарел лет на 20. А какие измученные глаза.

— Вы действительно отказывались от общения с ОНК?

— Да, но я не понял, кто вы. Мне не разъяснили. А потом уже пришли и рассказали подробно, чем вы занимаетесь. Если бы знал, то не отказывался бы.

— То есть вам не передавали, что мы пришли по обращению супруги, которая с ума сходит от страха за вас?

— Передайте ей, что все хорошо (сжал губы, глаза заслезились)

— Вас пытали? Били?

— Нет, я не избит. Пытать можно психологически. Стены тут такие… (по соседству, через стенку — СУ ФСБ – прим.автора)

В СИЗО нормально, кормят хорошо. Только не оказывают лечения. У меня диагностирован рак нескольких органов малого таза. Диагноз переподтвержден. Каждый день дорог. Прогнозы не дают.

— Вас вывозили на освидетельствование на наличие заболевание, препятствующего содержанию под стражей (по постановлению Правительства № 3)?

— Да. Три недели назад, и до сих пор не ознакомили с результатом.

Когда вывозили в онкоцентр, там я был в наручниках, наверное, потому было соответствующее отношение.

— Какое?

— Как к подопытному. На мне студентов тренировали. Они все процедуры проводили без обезболивания. Это было невыносимо. (голос дрожит). Спина мокрая была вся (видимо, от крови – прим.автора). Если мне скажут, что нужна срочная операция, я откажусь – не смогу такое перенести больше. Я многое делал для своего края, налоги платил в бюджет большие, но, видимо, заслужил все это.

— Никто не заслуживает мучений. Мы направим жалобу в Минздрав. А в СИЗО дают обезболивающие?

— Нет. Мне и моих лекарств-то не дают. Я ослеп на один глаз, второй тоже начинает терять зрение. Отслоение сетчатки. Нужен курс лечения, препараты дорогостоящие. Но они только дадут наконец разрешение на лекарства, как что-то происходит. А жена живет в Хабаровске, пока она доберется в Москву – рецепт уже не годен по срокам. Так я и не получал вех нужных мне препаратов. Острая боль постоянно присутствует.

— Мы очень вам сочувствуем и напишем обращение в медуправление ФСИН России.

— Спасибо.

— Жена нам говорила про ваше странное поведение. Приводила в пример отказы от адвокатов, которых вы сами же просили.

— Да, я отказывался много раз хотя просил. Это происходило после общения со следователем. Он меня убеждал, что адвокат не нужен. Я не выдержал всего.

Мистрюков, видимо, имел в виду свои показания. Говорить больше с ним мы не стали — заметно было, что еще чуть-чуть и нервы сдадут. И боль видна была по глазам, затуманенным и мокрым.  Страшная болезнь нередко съедает заключенных, которые начинают «есть» себя сами своими мыслями и переживаниями. Но тянуть с диагнозом, не лечить должным образом такого арестанта, не давать обезболивающие и на фоне этого давить, чтобы дал показания…  По идее  все это и есть преступление.  Виновен он или нет – решит суд. Но в любом случае разве можно остановить зло злом?

Ева Меркачева

Оригинал материала: «Московский комсомолец»

«Московский комсомолец», 14.07.20, «История одного протеста: почему Москва не может усмирить Хабаровск»

Такая активность масс явно не по зубам федеральным властям

На пятый день массовых протестов против ареста губернатора Хабаровского края выяснилось, что жители краевой столицы протестуют абсолютно неправильно. «Такие митинги в городе не нужны, — сообщил землякам эту крайне важную информацию мэр Хабаровска Сергей Кравчук. — Они противозаконны и пагубно влияют на здоровье всех тех, кто принимает в них участие… Есть и законные способы, через которые можно выражать свои протесты и доносить до власти свои пожелания».

Вот так всегда: самые полезные советы почему-то всегда даются с опозданием. Нет чтобы Сергей Анатольевич высказался в самом начале протестной кампании, когда хабаровчане впервые высыпали на улицы. Вышел бы к людям и подробно, детально объяснил, в чем они не правы. И как нужно протестовать правильно. Глядишь, и вняли бы горожане мудрым наставлениям, не стали бы усугублять беззаконие.

Но то ли поджилки у господина мэра оказались недостаточно прочными… Хотя чего, право, бояться? Тоже ведь какой-никакой избранник народа. Да и партия, от которой он избирался, «Единая Россия», если верить ВЦИОМ, по-прежнему самая популярная в стране. То ли не смог Кравчук сразу сообразить, какие формы протеста презентовать в качестве юридически корректной альтернативы.

Правда, разъяснений насчет таковых форм не последовало и теперь. И немудрено. И в самом ведь деле задумаешься, что предложить на замену, дабы не нарваться на упреки в изощренном издевательстве. Согласованный митинг? Но, во-первых, согласования пришлось бы ждать не менее 10 дней: именно такой минимальный срок разделяет по закону даты подачи заявки и проведения самой акции.

А во-вторых, Кравчук в том же своем заявлении ясно дал понять, что он такой митинг ни за что бы не согласовал — ввиду сложной эпидемической обстановки. «По статистике, один носитель коронавируса заражает шестерых-семерых в толпе, — тревожится градоначальник. — Хорошо, если там (на митингах. — А.К.) не было больных, но я в этом не уверен».

Что еще остается? Писать письма? Но кому? Президенту? Он, как всем известно, в дела следствия не вмешивается. Ну а следствию и подавно бесполезно: оно руководствуется строго УК и УПК, не отвлекаясь ни на какие «просьбы трудящихся». Ну, иногда еще, поговаривают, политической целесообразностью. Но это — неофициальные данные.

В общем, при всем богатстве выбора альтернативы спонтанным уличным акциям у общества, увы, нет. Отказаться от них все равно что уподобиться герою известного и не вполне приличного анекдота про мудрого кавказца и его неразумного отпрыска, поменявшего подаренный пистолет на часы. Любимого, кстати, и Владимиром Путиным. Приведем адаптированную версию этой истории в исполнении самого президента:

«У бывшего офицера сын приходит к нему, он сына спрашивает: «Сынок, у меня здесь кортик был. Ты не видел кортик?» Он говорит: «Пап, не ругайся. Я его поменял у мальчишки из соседнего двора на часы». Он говорит: «Покажи». Посмотрел. «Часы хорошие, молодец. Знаешь, завтра придут к нам бандиты и грабители, меня убьют, маму убьют, сестру твою старшую изнасилуют, а ты выйдешь и скажешь: добрый вечер, московское время 12 часов 30 минут».

Президент, понятно, говорил совсем о другом — о необходимости крепить оборону Родины. Но бородатая хохма вполне применима и к теме инструментов политической борьбы. Если лишить народонаселение права на массовый уличный протест, ему и впрямь на любые выкрутасы власти останется отвечать только: «Московское время 12 часов 30 минут».

Впрочем, как показывает хабаровский опыт, отобрать это право невозможно. Обратите, кстати, внимание: слова мэра о «противозаконности» митингов противоречат фактическому положению дел. Незаконные митинги вообще-то пресекаются в рамках закона. Однако хабаровские протесты не встречали — по крайней мере до сих пор — какого-либо противодействия со стороны властей. Не было возбуждено, насколько известно, ни административных, ни тем более уголовных дел.

Иначе говоря, ничего противозаконного в этих акциях «компетентные» органы, получается, не усмотрели. Хотя на весьма похожие всплески недовольства, случившиеся год назад в Москве, во время кампании по выборам в Мосгордуму, реакция была совершенно иной: дубинки, сломанные конечности, отбитые внутренности, аресты, уголовные дела. Но странно это лишь на первый взгляд. Как уже писал автор этих строк, разрешено по логике власти то, что она не в силах запретить.

Справиться с московскими протестами годичной давности, когда на улицы вышли доли процента населения мегаполиса, она смогла без особых проблем. По крайней мере проблем технических. Число же хабаровских «бунтарей» составляет, по самым скромным оценкам, 10 процентов жителей города, и такая активность масс чиновникам явно не по зубам. Участников таких акций они могут лишь мягко корить за пренебрежение своим здоровьем и производимый шум.

«Нам поступило более двух десятков звонков с жалобами граждан на шум, — печалятся в хабаровской мэрии. — У пожилых людей давление, выпускники не могут выспаться перед экзаменами…» Можно, конечно, посочувствовать бабушкам, дедушкам и выпускникам, но шум этот — прямое следствие конституционного устройства страны. «Единственным источником власти в РФ является ее многонациональный народ» — гласит Основной закон. И много еще чего сказано про федеративное устройство.

Ввиду этих принципов неестественно было бы как раз отсутствие шума. Если б «источник власти», два года назад обеспечивший триумфальную победу Фургала на губернаторских выборах, теперь, видя, как «народного губернатора» сажают в наручниках в самолет-«воронок», лишь понимающие кивнул: «Москве виднее!»

Подобное прощание описал еще Салтыков-Щедрин в своей «Истории одного города»: «Была теплая лунная ночь, когда к градоначальническому дому подвезли кибитку. Беневоленский твердою поступью сошел на крыльцо и хотел было поклониться на все четыре стороны, как со смущением увидел, что на улице никого нет, кроме двух жандармов. По обыкновению глуповцы в этом случае удивили мир своею неблагодарностью и, как только узнали, что градоначальнику приходится плохо, так тотчас же лишили его своей популярности».

Похожим беспечальным образом расставались до недавних пор со своими начальниками и жители современной России. Однако, как видим, вопреки расхожему афоризму кое-что в нашем Отечестве меняется не только за десять, но даже за 200 лет. И с этим фактом власти — в особенности власти федеральной — придется считаться.

Андрей Камакин