Айзеншпис ставил Виктору Цою в пример "Ласковый май"

Банальнее всего было бы отделаться реминисценцией о наследии в виде Димы Билана, которое оставил после себя Юрий Айзеншпис. Однако не Биланом единым, как говорится, хотя и о нем сегодня, безусловно, пойдет речь. «Советский и российский музыкальный менеджер и продюсер» — сухой и краткой формулировкой представляет Айзешписа энциклопедия. 15 июля ему исполнилось бы 75 лет. Когда он умер 15 лет назад, казалось, что в свои 60 он был и выглядел почтенным старцем. А сегодня представляется: всего-то 75 могло быть, возраст не юноши, но вполне еще деятельного человека…

ДИМА БИЛАН: «Иногда между нами возникал серьезный диссонанс»

Масштаб и суть личности Айзеншписа намного шире и драматичнее дистиллированной формулы музыкальной энцилопедии. Слабое сердце и изношенный организм стали тяжелым багажом, вынесенным из почти 17-летнего заключения в советских тюрьмах, куда Юра попал в 1970 г. не за музыку, а за «валютные махинации». Оттого и выглядел старше своих лет.

Трагедия его жизни в том, что человек «оттрубил по полной» за то, что спустя буквально месяцы после его освобождения в 1987 г. было и вовсе декриминализировано: страна вступала в новую эпоху. С него сняли все обвинения, но не вернули украденных лет свободы. Можно было только догадываться, что и как переживал в своей душе Юрий Шмильевич, наблюдая на каждом шагу расцвет и вольницу тех самых пресловутых «махинаций» — банки, обменники, биржи, свободную куплю-продажу валюты, — за что лично он расплатился четвертью своей жизни. 17 лет тюрьмы, 17 лет свободы на финальном отрезке… Магия чисел.

Он умер 20 сентября 2005 г., а 21-го в огромном шатре на Васильевском спуске Дима Билан держал в руках награды первой церемонии MTV Awards как «Лучший артист» и «Лучший исполнитель». Юра, даже находясь в больнице в плачевном состоянии, очень ждал этой знаковой церемонии, думал о ней больше, чем о своем здоровье. Для него было важно, чтобы на первой в истории российского MTV церемонии Билан, его последний и самый любимый из всех подопечных, был «заслуженно отмечен»…

«Это ваши награды, Юрий Шмильевич!» — не сдерживая слез, с трудом выдавливал из себя слова растерянный старлет при затихшем зале. А потом все встали и сотрясли пространство мощной овацией — аплодисментами Юрию Айзеншпису. Достойная, щемящая, красивая кульминация трудной, драматической, очень насыщенной жизни — если рассуждать критериями циничной драматургии. А вообще, конечно, драма, трагедия и боль…

Шпис, как кратко и добросердечно называли его в тусовке, был, конечно, не розовым и пушистым. Как и в жизни, которая его побила, в нем были жесткость, настырность, хватка и, как писали в известных характеристиках у Штирлица, «беспощадность» — но не к «врагам рейха», а ко всему, что мешалось под ногами и путало планы. При этом нельзя было отказать Шмильевичу и в дружелюбном расположении, общительном обаянии, искренней человеческой участливости. Все зависело от обстоятельств. Жизнь…

Алла Пугачева как-то пошутила: «Юра хочет, но не знает как». Наверстывая упущенное за 17 лет заключения, Айзеншпис не только учил и наставлял подопечных, но и сам жадно учился и впитывал все новое. Набивал шишки. Не только себе, но, бывало, и другим. Но если даже и не во всем знал «как», то очень старался. И у него часто получалось, и очень неплохо. Иначе бы зал не встал 21 сентября 15 лет назад, отдавая дань и провожая в последний путь яркого и видного человека и деятеля.

В своем «резюме» менеджера и продюсера Юрий Айзеншпис оставил солидный список артистов и групп, с которыми работал или сотрудничал на разных этапах своей и их жизни и карьеры: «Кино», «Технология», Линда, Young Guns, «Динамит», Никита, Катя Лель, Саша, «Моральный Кодекс», Влад Сташевский. И Дима Билан, конечно, — его лебединая песня.

В одном из интервью «ЗД» Дима вспоминал:

— В первый раз мы встретились в 1998 году в казино, куда я зашел с моими друзьями: столкнулись в дверях, когда он выходил с певцом Никитой. Я подумал: «Вот бы здорово было работать с ним!» Прошло 4 года, и моя мечта сбылась… Я бы назвал его человеком эпохи, персонажем вне времени, сумевшим объединить несколько поколений, пронести через них свой опыт и в каждом найти своего героя. Он был очень креативным человеком, и я мечтал работать с ним именно потому, что его артисты всегда делали по-настоящему современную и актуальную, новаторскую музыку.

При этом Билан не скрывал и сложностей во взаимоотношениях, поскольку и он, и продюсер были «людьми своенравными»:

— Были ситуации, когда я входил с Айзеншписом в конфронтацию, и иногда между нами возникал серьезный диссонанс. Например, я очень долго и упорно отстаивал свой первый альбом, спорил о том, каким он должен быть. Однажды мы так поссорились, что я выскочил из его машины прямо на светофоре, громко хлопнув дверью, с криком: «Я больше никогда не буду работать с вами!» И ушел довольный, весь из себя гордый… Потом, конечно, конфликт был исчерпан.

Не все конфликты в жизни Юрия Айзеншписа бывали, однако, исчерпаны или заканчивались компромиссами, которые удовлетворяли бы «спорящие стороны». Мир шоу-бизнеса насыщен амбициями, личностными эго, жесткой борьбой за место под солнцем, беспощадностью. Сантиментам часто там не место. Формула «только бизнес, ничего личного», пожалуй, и есть тот «системообразующий фактор», на котором во многом и держится вся эта громоздкая конструкция за ширмой своего главного продукта — лирики, романтики да сентиментальных слюнопусканий всех этих песен, плясок, хитов с их расписными носителями-певунами-певуньями, звездными и звезданутыми.

Вспоминая сегодня Юрия Айзеншписа, мы решили поговорить с артистами, у которых с продюсером, что называется, «не зашло». Не для того, чтобы вульгарно позлобствовать, а для полноты картины мира и личности, поскольку каждое свидетельство, показание, воспоминание дополняют живой краской сухую формулировку энциклопедии о жизни и деятельности яркого человека — менеджера и продюсера.

ИГОРЬ ЖУРАВЛЕВ: «Свободу мы ценили больше, чем деньги»

Группа «Альянс» в конце 80-х переживала в своей карьере мощный рестарт. Возвращение, или «камбэк», коллектива, восстановленного Игорем Журавлевым после некоторой паузы, было отмечено приходом в коллектив новых клавишников Кости Гаврилова и Олега Парастаева и хитом «На Заре», который взорвал хит-парады и звучал, что называется, из каждого утюга.

Вернувшийся в 1987 г. к активной жизни после освобождения Юрий Айзеншпис искал место и объект приложения сил для своей деятельной натуры. Еще в 60-х, полюбив всей душой рок-н-ролл и Элвиса Пресли, он был главным поставщиком дефицитной тогда музыкальной аппаратуры для первых подпольных рок-групп, включая культовых «Соколов». В новый, сильно изменившийся с тех пор шоу-бизнес Юрий и решил активно внедряться, осваиваясь в новой реальности.

Игорь Журавлев вспоминает:

— У нас был с ним один только разговор в 1989 г., но довольно длинный. Он мне рассказывал про свою жизнь, про свою судьбу, про то, как обеспечивал группу «Соколы» аппаратурой, благодаря чему они были самыми обеспеченными технически из тех первых групп, которые появились тогда в Москве. По тем временам купить гитары Vox, как у «Битлз», было что-то фантастическое. Он им покупал. Жили они на Соколе, поэтому и назывались так. Репетировали в знаменитом «генеральском доме», в подвале. В общем, он мне много чего рассказал, в том числе про тюрьму: что сидел как король на именинах, курил каждый день «Мальборо», что для обычных советских людей было недостижимой мечтой, что оттрубил «пятнашку», хотя ему вообще грозила смертная казнь. Статья-то была расстрельная — «валютные махинации с подрывом советской экономики»… Но он откупился. Видимо, заплатил кому-то и обошелся «пятнашкой»… И он все это мне рассказывал. Меня, конечно, это немножечко напугало — уголовный флер, налет, который присутствовал в этом разговоре.

— При каких обстоятельствах состоялся этот примечательный разговор?

— Юра был на концерте в МДМ, и этот разговор состоялся после концерта. Я шел в гримерку, он поймал меня за кулисами, остановил и с ходу начал говорить, рассказывать не останавливаясь. Я стою, думаю: блин, не очень удачный момент он нашел для этого. Не просто так, конечно, все это он рассказывал — пиарился, чтобы произвести впечатление. Открывал свои карты, объясняя, кто он такой, что за ним стоит. Он уже тогда ездил на «Мерседесе», выглядел весьма солидно по тем временам. Искал, как применить свои силы, умения, опыт после освобождения.

— Он объяснил, почему именно вы? Из-за хита «На Заре»?

— Скорее всего. Не знаю, что его могло пленять. Возможно, новизна в аранжировках и вообще в музыке. Он понимал, что вот это сейчас как бы на острие. Но мы уже были без Парастаева, автора этой песни (об истории «Альянса» и работе с Олегом Парастаевым Игорь Журавлев рассказал «МК» в большом интервью 25 июня, после смерти Олега. — «ЗД»), разошлись с ним. Мы тогда уходили совсем в альтернативную сферу экспериментов с этническими опытами, в такую элитную среду. Для себя я понимал, что ему это будет совсем не интересно. Ему нужна группа другого масштаба и другого направления — более народная.

В общем, он нас сватал. Я как бы вошел в его положение и понял, что он с нами ошибется, не на тех ставит. Желая ему более успешного выбора, я не стал отвечать сразу, взял как бы паузу на размышление и перевел его на нашего менеджера Игоря Кожемяко. Игорь потом несколько раз упоминал, что Айзеншпис интересуется, спрашивает о нашем решении, и тогда я сказал, что все-таки нет, мы в другую стезю пойдем. Я вообще всегда опасался каких-либо договоров, соглашений, контрактов. «Альянс» всегда стремился к наиболее свободному плаванию, хотя было много предложений. Свободу мы все-таки ценили больше, чем деньги.

— Когда вы узнали, что Юра вместо вас «взял» «Кино», у тебя не возникло досады?

— Наоборот. Даже некоторое облегчение: наконец нашел и перестанет нас сватать. Он же Кожемяко долго дожимал, и Игорь даже жаловался, что доставать начинает. Так что гора с плеч у меня упала. Но, с другой стороны, были уже опасения за «Кино», за Витю Цоя.

— Опасения какого плана?

— Что «Кино» сейчас пойдет в тираж, и чем для них это закончится — неизвестно. Такие были чувства.

— Что значит «пойдет в тираж»?

— В раскрутку по законам шоу-бизнеса — не «выйдет в тираж», а пойдет, когда у тебя уже миллионы поклонников, болельщиков.

— Они же и так уже были…

— Не в таком масштабе все-таки. Вспомни, у них же сразу пошли хиты вроде «В наших глазах». «Кино» стало приобретать широчайшую популярность. Достаточно вспомнить концерт в Лужниках.

— Да, это был фестиваль «ЗД» на празднике «МК» 24 июня 1990 г., последний концерт Цоя перед гибелью. Там и вы выступали в первом отделении… А в чем все-таки опасения по поводу «тиража»?

— Резко взлететь и не заболеть звездной болезнью. Для этого должны быть невероятная стойкость, выдержка и серьезная прививка. Такое встречается очень редко. В этом смысле Витю спасала кочегарка (место официальной работы Цоя в Ленинграде во времена «рок-подполья», которое теперь стало мемориальным местом. — «ЗД»). Когда человек познал все стороны жизни, ему легче, он привитый. Но что было бы дальше, не случись этой трагедии с Витей, одному Богу известно…

— Полагаешь, что без Айзеншписа популярность «Кино» не имела бы такого масштаба?

— Думаю, популярность бы и дальше росла, плавно, но такого вертикального взлета не получилось бы. Они были, конечно, достаточно популярны, как и другие группы Ленинградского рок-клуба, чему еще раньше очень поспособствовал фильм «Асса». А Юра дал все-таки вертикальный взлет, быстрый. Можно сказать, мгновенный. Я знаю из кулуарных разговоров, что Юра Айзеншпис ставил Вите в пример «Ласковый май» — мол, все равно вы до них не дотягиваете. Это и подвигло Витю написать ту песню со словами «Я не люблю, когда мне врут» («Муравейник») — просто линейный ответ «Ласковому маю», совсем в стиле «постсоветского диско».

Помню, на этом концерте в Лужниках стояли великие тогда продюсеры: Смольный, Непомнящий. Между ними был разговор: если бы мы сюда сейчас даже Леонтьева, Пугачеву, Преснякова, все сливки свезли, то все равно бы не собрали столько народу, сколько пришло на Цоя. Это было феерично. Ты же помнишь! Олимпийский огонь, все трибуны забиты, все поле забито. Немыслимо. Ни один футбол столько не собирал. В первой части помимо нас были «Алиса», «ДДТ», «Домино». У нас к тому времени уже был готов проект «Сделано в белом».

— С Айзеншписом пересеклись на том концерте, не поболтали?

— Нет. Потом уже, в 90-х годах, мы встречались на каких-то концертах. В последний раз я его видел в ЦМТ, на фестивале «Поколение-94». Вид у него уже тогда был не очень здоровый, и взгляд на меня был не очень добрый, скажем так. Мне кажется, у него осталось не очень хорошее к нам отношение — мы же не поддались, а это, видимо, не входило в его режиссуру.

— Надо было иметь стойкость, чтобы «не поддаться» тогда, не так ли?

— Конечно. Дело в том, что в «Альянсе» изначально не ставилась задача стать народной группой. Собственно говоря, именно из-за этого мы и с Олегом Парастаевым в свое время разошлись. Он пытался поставить все на коммерческие рельсы, а я сопротивлялся, говорил, что у нас другие планы, которые мало кому понятны, но они наши. Это очень трудно кому-то объяснить. Есть такая задача — воспитание вкуса у публики, вот и все.

Поэтому мы и не собирали какие-то стадионы, всегда были пристегнуты к кому-то. Сольных концертов особо не было, всегда с кем-нибудь. Было несколько концертов с «Кино» в Москве. Нас ставили в первое отделение, разумеется. Из нашей публики там было 15 процентов максимум, и они сразу были видны, эти 10–15 процентов, которые пришли на «Альянс», а остальные 85–90 — на «Кино». И очень трудно было играть, когда зал скандирует: «Ки-но», «Ки-но» — после первой песни, после второй… Но было очень приятно, когда после третьей песни уже не кричали, а слушали, а после пятой песни мы понимали, что вот, «вонзили искусствишко в массу», как гласит шутливый арт-фольклор.

РОМАН РЯБЦЕВ: «Забрал провонявшие штаны»

Говорят, что время лечит, но экс-«технолог» Роман Рябцев по-прежнему весьма критически оценивает опыт работы «Технологии» с Юрием Айзеншписом, считает его не лучшим их решением. В отличие от «Альянса», который «не поддался» на предложения Юрия Айзеншписа, уступив пальму первенства группе «Кино», суперпопулярные в 90-е «российские депешА», группа «Технология», сами напросились к продюсеру на смотрины.

— После «Кино» — группа «Технология». Все-таки Юрий Айзеншпис умело держал руку на пульсе, не так ли?

— Сразу оговорюсь, что «Кино» все-таки не было его проектом, он был концертным директором скорее. Считаю ошибочным мнение, что при Юре произошел некий «вертикальный взлет» популярности «Кино». Возможно, шумиха в прессе — действительно его заслуга, но «Кино» было и так уже популярно по всей стране. Когда я учился на втором курсе института в 1987–1988 гг., «Кино» уже звучало из всех дырок. Из групп Ленинградского рок-клуба они резко выделились именно после альбома «Группа крови», который уже в 1988 г. перетасовал показатели музыкальных палаток (где торговали ходовыми кассетами. — «ЗД») по всей стране.

На самом деле все было иначе: когда Айзеншпис вышел из тюрьмы и был безработный, то пошел в культурный центр «Панорама» при Гагаринском райкоме комсомола — устраиваться на работу. А группе «Кино», при том что они были в Ленинградском рок-клубе, надо было как-то легализоваться в официальной госструктуре, поскольку они хотели работать не только на клубных концертах на улице Рубинштейна в Питере. Такие были порядки в стране. Тогда началась перестройка, и комсомольцы начали зарабатывать деньги организацией концертов. Вот «Кино» и приписалось к этой «Панораме» Гагаринского райкома комсомола. Это мой район, я там тоже бывал, в этой «Панораме». И Айзеншписа в приказном порядке, собственно, и назначили концертным администратором, сказали: «Будешь заниматься «Кино».

— Познавательная ремарка, но и администрировать можно по-разному. У Юры, кажется, неплохо получалось. А в «Технологию» его тоже кто-то назначил?

— Никто не назначал, тут уже было другое. После того как разбился Цой, Леня Величковский на нашем собрании сказал: «Знаете, что это значит? Во-первых, жалко Цоя. Во-вторых, у Айзеншписа сейчас нет группы». Все еще были под впечатлением феерического выступления «Кино» в Лужниках на празднике «МК» (в июне 1990 г. — «ЗД»), где Юра просто ходил павлином как главный герой дня, еще героичнее, чем сам Цой. И все считали, конечно, его очень крутым и чуть ли не самым главным — такое он создал себе реноме. Хотя при такой группе, как «Кино», любой мог тогда раскрутиться без особых усилий и мыслительных потуг.

— На какой точке карьеры находилась тогда «Технология»?

— У нас уже было записано шесть песен, практически все хитовые, снято четыре клипа. Но Величковского тема Айзеншписа очень завела: мол, надо его окучить, пока на него другие не налетели. И Леня начал окучивать очень плотно. Домой к Юре ездил, объяснял, какие мы офигительные. Позвал его на наш концерт. Айзеншпис очень впечатлился тем, как толпа люберов под нас скандировала, а потом бежала за нами, а мы от них свалили.

— Люберов?

— Да, они были наши первые фанаты. Наши первые вещи были у них практически гимнами: «Странные танцы», «Кнопка», «Полчаса». Айзеншпис увидел реакцию публики и понял, что тут можно подзаработать. Мы стали чуть ли не по три раза в неделю ездить к нему домой, сидеть-обсуждать, договариваться.

— Что обсуждали: музыку, концепции, тренды?

— Какую музыку?! Условия: кто, сколько, как, кому. Он сказал, что за нас возьмется. Стали прорабатывать контракт, совершенно жуткий и грабительский. Мне как автору хитов, например, предлагалось 7,2% с концерта. Долго бодались. Договорились в итоге на 60 — ему, 40 — нам, на всю группу, но он обещал, что эти деньги будет вкладывать в нашу раскрутку. Поначалу что-то сделал, чуточку вложил, а потом начал вкладывать исключительно в себя любимого.

— То есть возникло недовольство?

— Ну, он просто ничего не делал по раскрутке. Он убедил, что будет снимать нам клипы, размещать их везде — обычная менеджерская работа. После долгих упрашиваний был переснят с грехом пополам старый клип на «Странные танцы», переснят убого, при проявке половина пленки запоролась, клип смонтировали из остатков, каких-то перебивочных планов. Все получилось ужасно и совершенно не стоило своих денег. По телевизору его толком так и не крутили. А спрос на нас был большой, и Юра просто начал продавать нас оптом за очень низкую сумму — по 5 тысяч рублей за концерт. Не помню, какой тогда был курс, но 5 тысяч рублей стоил японский видеомагнитофон.

— Возможно, как опытному продавцу ему было виднее, за сколько вас можно реально продать?

— Ему было виднее, как из нас выжать по максимуму, ничего в это не вкладывая. Проработали мы с ним в итоге года полтора: 1991-й и часть 1992-го. Он нас продавал за эти копейки, причем не по стадионам, как гласила легенда, а забивал нас во всякие стандартные ДК и филармонические залы на 600–800 мест. Стадионы были крайне редки, и в основном с кем-то еще на сборных тусовках. Зато доходило до 4–5 концертов в день, начиная практически с детского утренника. А денег как не было, так и нет. Причем инфляция тогда была дикая. Мы очень раздражались, что он продает нас так задешево, потому что реально могли стоить дороже: не надо было просто давать по четыре концерта в день, а один, но за нормальные деньги. Элементарная логика. А у него — логика сиюминутная: побыстрее выжать, а дальше хоть трава не расти. Стратегии не было никакой.

— Неужели не находишь ни одного положительного аспекта в вашем сотрудничестве?

— Для нас это стало временем упущенных возможностей. Он даже не давал нам толком сделать второй альбом, сидеть в студии, работать. Все было сделано фактически в гостиничных номерах, в наушниках на гастролях. Мы закатили скандал после каких-то очередных гастролей, когда все свалились с температурой 40. Сказали, что нам надо подлечиться и сделать, наконец, второй альбом, потому что уже смешно было в 1992 г. кататься с одним альбомом, первые шесть песен которого были записаны еще в 90-м. Альбом при этом мы писали за свой счет.

— Помню ваш сольный концерт в Москве, он прошел блестяще, я бы даже сказал, с лоском. Все были довольны, вы с Юрой выглядели счастливой и сплоченной командой, в «ЗД» вышла духоподъемная рецензия…

— Да, после того, когда мы закатили скандал — почему у нас нет сольных концертов в Москве? — он устроил нам сольник в Лужниках со съемкой Первого канала, или как он тогда назывался? Все шло нормально, но тут он говорит, что работаем мы бесплатно, наш гонорар с трех концертов идет телевизионщикам в оплату за съемку. Ладно, думаем: съемка все-таки, Первый канал. Месяца через два он говорит: звонили телевизионщики, денег не хватает, надо еще доплатить, поэтому очередной концерт — бесплатно. Потом — еще один бесплатно, и еще. Потом гастроли в Краснодаре, где у нас 8 концертов, и он объявляет, что они все — бесплатно, потому что телевизионщикам надо еще доплатить. Тут мы окончательно поняли, что из нас делают дурачков, причем жестко и с особым цинизмом. И дали тайком от него девятый концерт, чтобы хоть что-то заработать себе в этом Краснодаре.

— Фильм-то остался? Ценнейший раритет, как и концерт Цоя в Лужниках…

— Есть какие-то отрывочные куски в Ютьюбе, полностью нигде не видел. Честно говоря, не особо уже интересно искать. Не вижу никакого резона для себя как музыканта… Когда мы задали вопрос об обещанной раскрутке, спросили, куда деваются 60 процентов, которые мы отдаем, он закатил истерику, сказал, что мы свиньи неблагодарные, будем кататься, пока не искатаемся, а потом он нас бросит. Собственно, после этого разговора бросить решили мы. Ну и началось: запугивание бандитами, хватание за сердце — мол, вы меня в гроб загоните. Соответственно, были бандиты, были «стрелки».

— На заброшенных пустырях, как в кино?

— Нет, в его квартире на Соколе, которую он купил на деньги от «Кино».

— Чем угрожали — все отрезать?

— Они сами ничем не угрожали, а Айзеншпис обещал нас похоронить. Но после того, когда мы спокойно изложили свои претензии, бандиты нас выслушали, повернулись к нему и сказали: «Юр, ты не прав, ты ребятам должен». И тут он, конечно, обалдел. Эпическая была сцена. Он заверещал, схватился за сердце — ну как же, мол, они такие-сякие… Бандиты говорят в итоге: «Короче, пацаны, отдайте ему, чего он вам купил, а ты, Юра, должен им столько-то денег». Айзеншпис не побрезговал отобрать у Володи Нечитайло кожаные штаны, которые он привез ему из Парижа, все пропотевшие и провонявшие за полтора года. Потом эти штаны были замечены на ком-то из группы Young Guns, кстати, которую он пытался сделать, но в итоге ничего не получилось — к вопросу о том, кто, как и кого делал…

В чем Юра действительно был хорош и полезен — это в дружеских отношениях с журналистами. И у всех создавалось впечатление, что он действительно гениальный продюсер. А у «Технологии» на самом деле было только два продюсера — я и Величковский.

— И что с деньгами, которые вам отписали бандиты?

— Юра сказал, что у него денег нет, а есть куча рекламной продукции: плакаты, открытки, весь мерч. Короче, забирайте. И был целый «КамАЗ» этой рекламной продукции, которую мы под дождем разгружали на свою базу и чертыхались. После этого у нас друг к другу никаких претензий не было, тем более что его бандиты встали на нашу сторону.

— Вы не раз потом сталкивались, помню, на фестивалях «ЗД», и обходилось без побоищ, однако…

— Все было корректно, если мы где-то пересекались. Даже общались по каким-то вопросам. Он пытался заниматься еще казахским мальчиком по имени Рахат, позвонил мне, попросил написать песню для него и для Сташевского, которым он как раз тоже начинал заниматься. Он же на самом деле не Сташевский, а Твердохлебов, сын его бухгалтерши, и появился, когда мы его бросили. Его же знаменитая фраза: «Да я любого безголосого сделаю звездой», — и взял первого, кто подвернулся под руку.

— Но была красивая легенда о встрече на дороге под дождем, и звезду таки из него сделал…

— Есть хороший афоризм, который, кажется, придумал Алибасов: «Встретимся у кассы». Одно дело — звезда, которая крутится в телевизоре с проплаченными клипами, а другое — звезда, которая без всяких клипов собирает залы за такие суммы, которые проплаченной звезде и не снились. Образ Сташевского во многом создан благодаря Мише Хлебородову и прочим клипмейкерам, которые тогда снимали ему клипы и всё придумывали. А фанатки? Ну, в пубертате на кого только не западают. Девочкам главное — подсунуть правильный романтический образ.

— Музыку, творчество вы все-таки обсуждали на ваших встречах?

— Нет, абсолютно. Он один раз приехал на студию, когда мы писали песню. Послушал и сказал: «Ой, мне кажется, вот сюда бы хорошо пошел саксофон». На что я обалдел и сказал: «Юра, сидел бы ты со своими советами». Он и сел: «Ну ладно-ладно, — говорит, — я же ничего не понимаю». Потом, когда в каждой песне Сташевского слышал саксофон, я понял, что свою мечту он таки осуществил.

— Юра был поклонником музыки 60-х: Литтл Ричард, Билл Хейли, Элвис Пресли…

— Да, там без саксофона никак. Но ты представляешь саксофон в «Технологии»? Трендец просто.

— А Билана ты тоже склонен расценивать скептически?

— Заслуга Айзеншписа в том, что он нашел и открыл Билана, конечно. Но у Билана настолько хорошие природные и профессиональные данные, что кто бы им ни занимался, у него бы получилось. С Димой, на мой взгляд, ему очень повезло, как с нами в свое время повезло. Там нужно было только чуть-чуть подтолкнуть. Когда артист хороший, надо только не мешать. Он на Билане учел все ошибки работы с нами и с другими. В отличие от нас, он Билану сразу стал снимать клипы, а то, что клипы работают, он понял на Сташевском. Тут звезды сошлись.