Ева Меркачёва. Свидание с Николаем Мистрюковым – его показания повлекли арест Фургала

Николай Мистрюков – это тот самый, кто проходит по одному делу с губернатором Хабаровского края Сергеем Фургалом и на чьих показаниях строится обвинение по Фургалу.

И нам, членам Общественной наблюдательной комиссии Москвы (ОНК) наконец удалось увидеть Мистрюкова. До этого несмотря на слезы супруги, которая обращалась в ОНК, он, со слов сотрудников, отказывался показаться даже правозащитникам.

Он жив, но совсем не здоров. Раздавленный психологически, с тяжелейшим диагнозом он, похоже, потерял всякую надежду.

Странности с заключенным Мистрюковым стали происходить незадолго до ареста Фургала. Они приятели, вместе начинали как предприниматели, потом вместе стали делать политическую карьеру.

Мистрюкова посадили еще в ноябре прошлого года все по тому же обвинению в организации убийств. Но губернатора не трогали, поскольку, видимо, не хватало прямых показаний на него. И вот Мистрюков их дал…

Перед этим он писал жене странные письма, просил адвоката, а потом отказывался от защиты (и так много раз).

Жена умоляла членов ОНК проверить – жив ли он вообще. Он, со слов сотрудников ФСИН, отказался два раза выйти из камеры, даже чтобы просто показаться на глаза. На этот раз все произошло ровно так же.

– Он не хочет, а мы не можем тащить его силой, – заявил сотрудник. – Общение с членами ОНК – право, а не обязанность.

– Запищите его на видео и покажите нам, – попросила я. – Мы должны убедиться, что это он и что он живой и здоровый, без травм и ранений. На днях писали, что его вывозили в целях безопасности на конспиративную квартиру.

– Где же может быть более безопасно, чем у нас? Его вывозили, но только в больницу. Это дважды было. А видео показать прямо сейчас не можем, у нас нет такой технической возможности. Пишите запросы.

…Между тем в СИЗО с плановой проверкой прибыл депутат Госдумы Иван Сухарев.

По камерам его не пустили, ссылаясь на карантин, а общаться с заключенными запретили, ссылаясь на то, что в законе это не прописано. Но долгое его общение с руководством возымело эффект: Мистрюкова неожиданно к нам вывели!

– Передумал, решил все-таки поговорить с вами, – пояснили сотрудники.

Я прошу заключенного снять маску. Да, это он. Но как он изменился! Постарел лет на 20. И какие измученные глаза...

– Вы действительно отказывались от общения с ОНК?

– Да, но я не понял, кто вы. Мне не разъяснили. А потом уже пришли и рассказали подробно, чем вы занимаетесь. Если бы знал, то не отказывался бы.

– То есть вам не передавали, что мы пришли по обращению супруги, которая с ума сходит от страха за вас?

– Передайте ей, что все хорошо (сжал губы, глаза заслезились).

– Вас пытали? Били?

– Нет, я не избит. Пытать можно психологически. Стены тут такие… (По соседству, через стенку – СУ ФСБ.)

В СИЗО нормально, кормят хорошо. Только отказывают в лечении. У меня рак нескольких органов малого таза. Диагноз переподтвержден. Каждый день дорог.

– Вас вывозили на освидетельствование на наличие заболевание, препятствующего содержанию под стражей (по постановлению Правительства № 3)?

– Да, три недели назад – и до сих пор не ознакомили с результатом.

Когда вывозили в онкоцентр, там я был в наручниках, наверное, потому было соответствующее отношение.

– Какое?

– Как к подопытному. На мне студентов тренировали. Они все процедуры проводили без обезболивания. Это было невыносимо (голос дрожит).

Спина мокрая была вся (видимо, от крови). Если мне скажут, что нужна срочная операция, я откажусь – не смогу такое перенести больше.

Я многое делал для своего края, налоги платил в бюджет большие, но, видимо, заслужил все это.

– Никто не заслуживает мучений. Мы направим жалобу в Минздрав. А в СИЗО дают обезболивающие?

– Нет. Мне и моих лекарств-то не дают. Я ослеп на один глаз, второй тоже начинает лепнуть. Отслоение сетчатки. Нужен курс лечения, препараты дорогостоящие. Но только дадут наконец разрешение на лекарства, как что-то происходит.

А жена живет в Хабаровске, пока она доберется в Москву – рецепт уже не годен по срокам. Так я и не получал вех нужных мне препаратов. Острая боль постоянно присутствует.

– Мы очень вам сочувствуем и напишем обращение в медуправление ФСИН России.

– Спасибо.

– Жена нам говорила про ваше странное поведение. Приводила в пример отказы от адвокатов, которых вы сами же просили.

– Да, я отказывался много раз хотя просил. Это происходило после общения со следователем. Он меня убеждал, что адвокат не нужен. Я не выдержал всего.

Мистрюков, видимо, имел в виду свои показания. Говорить больше с ним мы не стали – заметно было, что еще чуть-чуть, и нервы сдадут.

И боль видна была по глазам, затуманенным и мокрым. Страшная болезнь нередко съедает заключенных, которые начинают «есть» себя сами своими мыслями и переживаниями.

Но тянуть с диагнозом, не лечить должным образом такого арестанта, не давать обезболивающие и на фоне этого давить, чтобы дал показания…

Разве это не преступление?