Главный редактор журнала «Мономах» в Ульяновской области хорошо известна. Тонкая, мудрая, восприимчивая к чужим бедам, отзывчивая на каждую просьбу о помощи. Но что мы знаем о ее личном? Ее жизнь, история ее рода достойны романа и кино. И о том, и о другом – в нашем материале. Холмы Бурятии Этот рассказ – о самом счастливом путешествии из всех, какие мне дарила жизнь. Щедрый и незабываемый подарок связан с романом «Тарбагатай», к которому я шла через душевные муки и сомнения. Мне хотелось написать семейную сагу и положить в её основу историю собственного старообрядческого рода Чебуниных за три столетия, но как протянуть нить от глубоко личного к общечеловеческому? Как рассказать о любви, соединяющей родственные души? Моё сердце было переполнено любовью, и она разливалась на всех: на близких и малознакомых людей, на папиных охотничьих лаек, на чувственную природу. И это помогло мне справиться с непосильной задачей. Что бы ни происходило в истории: войны, катастрофы, революции – человек, вовлечённый в земной круговорот, ищет путь к спасению. На этом пути – тысячи преград, преодолеть которые помогает родовая пуповина. Жаль, что я поздно это поняла. А когда поняла, вспомнила, где она зарыта: лично для меня – в Бурятии, на берегу озера Щучье, куда в начале ХХ столетия пришёл из Тарбагатая мой дед Илларион, семейский старообрядец, и поставил сруб на пустынной земле. Видимо, сам Господь поддержал моё горячее желание принести покаяние по отношению к собственному роду: тираж книги мгновенно разлетелся – у неё оказалась счастливая судьба. В сентябре 2022 года при поддержке Президентского фонда культурных инициатив начались съемки документального фильма по роману «Тарбагатай», и руководитель проекта Наталья Цуканова пригласила меня в далекое путешествие по родным для меня местам. Богоматерь Казанская. XVII век. Оклад XVII в. Ветка Повествование романа охватывает огромное географическое пространство, и нам предстояло пройти дорогами главных героев, связать Ярославль, Суздаль, Москву, гомельскую Ветку, Тарбагатай, Щучье озеро, Селенгинскую долину, Байкал в единую нить – родовую пуповину. Улан-Удэ Утомителен и долог перелёт из Москвы в Бурятию, но есть в нём одна особенность: он проглатывает ночь. Мы вылетели в 22.40 по московскому времени, а поскольку разница во времени с Улан-Удэ пять часов, вскоре прилипли к иллюминаторам в ожидании рассвета. Пассажиры, часто летающие ночным рейсом, обычно ждут этот волнительный момент – встречи ночи и утра. Это у нас, на земле, рассвет наступает медленно, постепенно заполняя живой мир несмелым светом, а в воздухе, на большой высоте всё иначе: в какой-то момент на фоне тёмно-фиолетового неба вспыхивает маленькая огненная точка и начинает быстро растекаться, как внезапный пожар, поглощающий ночное пространство. Сон улетучивается мгновенно… Большой Куналей. У ворот дома О.Г. Жимаревой Самолёт Москва–Улан-Удэ начинает снижение ещё над Байкалом. Облака расступаются, чтобы обнажить потрясающее место – богатую дельту Селенги с многочисленными широкими рукавами и крутыми боками. А далее предстаёт перед нами древняя земля, такая древняя, что её холмы, испещрённые морщинами, напоминают мать Чингисхана, носящую в бессмертном своём чреве своевольного сына. Вокруг аэропорта – маленькие неказистые домишки. «А где же город?» – испуганно озираются мои коллеги. На стоянке нас давно ждёт водитель ГТРК Бурятии Сергей. С ним мы проведём 10 счастливейших дней – он окажется не только терпеливым и тактичным человеком (кто бы ещё вынес наши бесконечные восторги и просьбы: «…здесь остановите… и здесь… ой, там!»), но и классным экскурсоводом. Бурятский театр оперы и балета в Ула-Удэ В этот же день, немного покемарив в гостинице, мы идём на главную площадь столицы Бурятии познакомиться с достопримечательностью города – необычным памятником В.И. Ленину в виде огромной головы с усеченной шеей. Разрез глаз вождя очень напоминает бурятский. У меня есть своё любимое место в столице Бурятии – театр оперы и балета, где прошло моё детство. Я должна была связать свою жизнь с балетом – не получилось, но страсть к этому прекраснейшему из искусств осталась. Увидев на афише «Лебединое озеро», я помчалась в кассу театра. Увы, все билеты давно проданы. В бывшем храме святого Афанасия,частный музей о. Сергия И вот я стою у входа с протянутой рукой: «У кого есть лишний билетик?» Мне повезло в самый последний момент. Вижу любимые стены, мозаичный потолок и до боли знакомый занавес (оказалось, его недавно вернули на сцену после реставрации) и едва сдерживаю слёзы. Признаться, я не очень надеялась увидеть Одетту, хоть немного похожую на легендарную Ларису Сахьянову, но чудо произошло – японка Харука Ямада танцевала так блистательно, что затмила всех моих кумиров. Щучье озеро Рано утром (в Ульяновске в это время только начинается ночь) мы отправляемся на родину моего отца, в село Ягодное, расположенное в живописном месте, где в Загустайской долине вольготно разлеглись восемь озёр. Самое ближнее – Щучье, оно примыкает к отрогам Хамар-Дабана, за которыми прячется Байкал. Щучье связано подводными токами со старшим братом, поэтому оно такое же чистое и прозрачное. Немногие жители Бурятии знают, что отсюда существует короткий путь до Байкала через Хамар-Дабан – всего около 80 километров (если ехать по Кяхтинскому тракту до Улан-Удэ, а потом по Баргузинскому тракту до Байкала, придётся проехать 260 километров). Мой дед Илларион в июле 1930 года был проводником у новосибирских учёных-орнитологов и провёл их через хребет до Байкала кратчайшим путём. Озеро Щучье в Бурятии с северной стороны Илларион Ионович первым приехал на Щучье в 1915 году и поставил на берегу озера сруб. Трудная это была работа, да и решение покинуть село Тарбагатай, где две сотни лет жили его предки семейские, далось нелегко. Но какая красота открывается взору, когда оглядываешь северный берег озера Щучье, уходящий хребтами к Байкалу! Здесь всё одухотворено. Дед воспринимал природу как своенравную женщину. Моему отцу передалась его любовь к тайге, сопкам, зверью, охотничьим собакам. Каждый год в октябре он брал отпуск и уходил в тайгу соболятничать. Нас, дочерей, научил метко стрелять, ценить лес и все его дары. Я любила бывать в дедовом зимовье за Убукункой – мы с отцом шишковали там каждую осень. После деда и другие семейские стали переселяться в эти места. Село Ягодное образовалась чуть ниже Щучьего – в широкой долине. Галина Ермолаевна Чебунина Съемочную группу встретили в Ягодном мои двоюродные сестры: старшая Маруся и младшая Маша – обе дочери Вассы Чебуниной, папиной сестры. Старшая классно поёт частушки – в запасе у неё не одна сотня смелых припевок. Младшая давно овладела старинным знаменным распевом, который впитала с молоком матери, и поёт в семейском ансамбле «Рябинушка». От мамы и бабушки ей достался в наследство традиционный наряд, сшитый по типу русских костюмов XVII века, вместе с янтарными бусами, кичкой и домотканым поясом, обретёнными ещё в Речи Посполитой. Василиса Почему в одной семье две Марии? Моя тётушка Василиса вышла замуж ещё до войны и родила двоих детей: Николая и Марию. В 1941 году её муж Иван Атаскевич ушёл на фронт, и вскоре Васса получила извещение: пропал без вести. А в 1942-м вернулся после тяжёлого ранения (до локтя отнята левая рука) односельчанин Семён Чебунин. Дома его ждало страшное горе: умерла молодая жена, оставив сиротами четверых деток: девочку и троих мальчиков. Семён пал в ноги Вассе: выходи замуж, спасай малышей. А они были не чужими нашей семье, приходились двоюродными племянниками нашей бабушке Дарье. И Васса вышла замуж вторично. Мария Семёновна Чебунина Иван вернулся в 1946 году: был в плену. Начал умолять жену: уедем вместе. Разговор состоялся в бабушкином доме. Маруся, дочь Ивана, спряталась за печкой, плакала и молилась: «Божья Матерь, сделай так, чтобы мамочка согласилась!» А Васса уже носила под сердцем ребёнка от Семена. «Будет моим, никогда не попрекну!» – сказал Иван. «А четверо сироток! – воскликнула Василиса. – Это уже мои дети, мамкой меня зовут. Разве я их кину!» И уехал Иван Атаскевич из села навсегда. А Васса родила ещё троих детей: Ваню, Надю и Машеньку. Девять детей подняла, а летом всех племянников привечала. Я и мои сёстры Таня и Лена любили гостить у тёти. Никогда я не видела Вассу сидящей без дела: из избы – в летнюю кухню, тепляк, амбар, а там и погреб, на второй двор и на задний, в огород и к цепне (колодцу), и так бесконечно, всегда бегом. Ещё затемно, часа в три тётя начинала месить тесто. Помню, я просыпалась, когда она затапливала печь для хлебов, а засыпала от монотонного стука весёлки о квашню. Главный храм Иволгинского дацана В пять утра хлеба были готовы, тётя Васса убегала сначала в свой тепляк – доить корову, а затем на ферму. Возвратившись, поднимала нас на завтрак. На столе уже стояла незамысловатая еда: парное молоко, творог, хлеб и сладкие тарочки. До сих пор помню аромат свежей лустки с хрустящей корочкой! Не понимаю, как хватало Василисиных рук и сердца на всех детей – своих и приёмных, племянников, внуков и правнуков, населявших дом до самой её кончины. Откуда брались силы на молитву и духовное пение? Как хватило терпения пережить все невзгоды?.. Тарбагатай От города Улан-Удэ к районному посёлку Тарбагатай ведёт федеральный тракт. Сказочный по красоте, он лежит вдоль русла величавой и своенравной реки Селенги, окружённой древними хребтами, на вершинах которых все сосны увешаны разноцветными яркими лентами, которыми буряты приветствуют духов и ублажают Будду. Путь в заповедный мир. С вершины знаменитой Омулёвой горы открывается россыпь ярких, добротных домов. Тарбагатай… Древний и сакральный… Не просто географическая точка – это символ твёрдости духа и веры предков, залог верного исторического пути. Гомельская Ветка. Памятный крест старообрядцам Семейские старообрядцы сделали достоянием мировой культуры древнерусскую икону и сохранили древнее богослужебное пение – знаменный распев. Не случайно духовная культура тарбагатайских семейских провозглашена «шедевром устного нематериального наследия человечества» и включена в первый список ЮНЕСКО. В 1764 году Екатерина II выслала сюда из гомельской Ветки непокорных старообрядцев. Жили общинно, подчиняясь строгому уставу и сохраняя традицию «помочи», сложившуюся ещё в польской Ветке. В старообрядческих общинах существовало правило: все денежные и продовольственные излишки – в общую казну. Деньги шли на помощь вдовам и малоимущим, на строительство и обустройство церквей и монастырей. Семейские в Забайкалье крепко держались за общину. Жили сытно, трудились много, алкоголь не употребляли, куревом не баловались, детей рожали много и почти всех выхаживали. Директор Ветковского музея старообрядчества Петр Цалко Земля вокруг Тарбагатая – песок да камни на высоких разлогах, климат жёсткий. Сколько ж надо труда вложить, чтобы всё цвело и землица давала богатые урожаи! Гречиха, картошка, томаты – об этих культурах сибиряки до прихода семейских не слыхали. Много восторженных воспоминаний о забайкальских старообрядцах оставили декабристы – они восхищались культурой земледелия и быта, трудолюбием и смирением. Такое же изумление выразил Н.А. Некрасов в поэме «Дедушка», рассказывая о сказочной стороне Тарбагатай. Но я приведу другое – негативное – воспоминание жены декабриста Ивана Анненкова. Влюблённая в красавца кавалергарда, француженка Полина Гёбль последовала за ним к месту ссылки (все, наверное, помнят эту романтическую историю по фильму «Звезда пленительного счастья»), её путь лежал через село Тарбагатай, там ей предоставили ночлег в доме… Чебунина. Нехарактерный для крестьянина дорогой интерьер жилища, холодность и негостеприимность хозяина навели Полину на мысль, что она попала в дом разбойника. Дорога в Тарбагатай Читая её воспоминания, я улыбалась, воображая, как был напуган сам хозяин: принять католичку, не говорящую по-русски, в доме, где находились древние иконы, означало осквернить весь дом. Представляю, как после её отъезда Чебунины отмывали опочивальню и выбрасывали (а они были очень бережливыми!) пуховые подушки! Сородичи Со старых времён и до середины ХХ века семейскую девушку легко было отличить от сибирячки. На шее – три ряда янтаря, поверх рубахи – юбка из шёлка или бархата с оторочками, нарядный передник с атласными лентами, на лбу – гумашки с украшениями из речного жемчуга, а у замужних баб – кички, покрытые дорогими платками. Иволгинский дацан Вот в таких нарядах нас встретили тарбагатайцы. С семейскими песнями, хлебом-солью, с плюшками-тарками. А радостнее всего было познакомиться со своими сородичами Чебуниными – они пришли в районный Дом культуры, чтобы рассказать о своих корнях: Иван Степанович и его супруга Галина Ермолаевна, Василий Антонович, Елена Львовна, Яков Андреевич. «Чебунины в Тарбагатае – это основная фамилия, – говорит Иван Степанович. – В нашем околотке из 15 семей восемь имели фамилию Чебунины. И в классе, где я учился, 11 детей носили эту фамилию. Было время, когда над нами смеялись: ой, семейские… Некоторые стеснялись носить свои одежды, но были и гордые люди. Соседка Василиса Калистратьевна Медведева до конца жизни носила сарафаны и не стеснялась говорить, что семейская». Супруга Ивана Степановича – Галина Ермолаевна– человек знатный в Тарбагатае, заслуженный работник культуры России, почётный профессор ВСГИК. Руководитель семейского ансамбля «Судьбинушка». Она активно продвигает древнерусскую культуру, собирает старообрядческий фольклор, принимает туристов. О семейских Галина Ермолаевна рассказывает с большим уважением: – Вы в семейскую деревню приедете - сразу поймёте, куда попали. Ухоженные дома и огороды, уважение к своему жилищу, своей родне, семье. У нас говорят: если у тебя есть руки-ноги, стыдно жить плохо. У тебя должен быть огород, куры, гуси, поросята. Ты должен жить достойно. Это уважение к самому себе. Ты семейский. Ты не можешь жить по-другому. У тебя должно быть чисто, богато, убрано. У тебя должна быть семья в порядке, дети-труженики, у каждого трактор должен быть. Что бы ни случилось, человек всегда возвращается в семью. Это вся твоя родня. Ничего нет важнее и надёжнее… У семейских семья (недаром их так зовут) – это основа, это соль. Даже если ты уже пенсионер, а родители живы, вот как они сказали – так и будет. Семейские достаточно рано выходят замуж, потому что понимают: пока ты ещё в могутстве, ты можешь помочь детям поставить дом, обустроиться. Стол у семейских обильный, много мясных блюд, обязательно суп, сало, потому что много работают. Много выпечки – семьи-то большие, надо быстро детей напитать, чтобы целый день, пока родители работают, сыты были. А ещё надо сказать: семейские достаточно грамотные. До революции, по статистике, в России каждая семья выписывала периодики на 0,6 коп., а семейские выписывали периодики на 60 копеек в год. Когда в Тарбагатай приехал декабрист Андрей Розен, он увидел: чистота, уют, мебель с ярмарки, на столе лежит свежий «Вестник». Накормили его несколькими сортами каш, рыбой, мясом и прочими яствами. На основе этого рассказа Николай Некрасов написал впоследствии поэму «Дедушка». Никола Отвратный. Икона XVII века в Ветковском музее старообрядчества Крепость – вот что главное в семейских. Крепость семьи, крепость традиций, устоев. Ведь через такие страдания люди прошли! На голую землю пришли, на камни. В землянках выживали в сорокаградусные морозы. Не ожесточились, но закалились и полюбили эту землю как родную. Отец мой так любил родину, такой был патриот, и нам с братом внушил огромную любовь к своему краю. О традициях в семье рассказывают и другие Чебунины, пришедшие на встречу. Елена Львовна поведала свою историю. – У папы было восемь детей. Выжили только четверо. Они разъехались по всему миру. Родственники у нас в Канаде, Швеции, Франции, Германии, ну а большая часть здесь. У мамы в семье было 12 детей: шесть своих и шесть приёмных. У маминого отца был брат Дорофей. Его в 1937 году отправили на шахту в Гусиноозерск. В Тарбагатае осталось пять детей и жена беременная – она во время родов умерла. И всех взял к себе мой дедушка Варфоломей. У папы отец был репрессирован в 1937 году. Его отправили в Якутск, на Сахалин, там и пропал. Его жена прожила 96 лет. И до последнего дня пасла баранов, ходила по горам. А пасти баранов – это очень сложно: они идут своим ходом – только за ними поспевай! И вот бабушка до 95 лет сама пасла. О. Сергий (Палий) в храме-музее бывшей Знаменской церкви в Тарбагатае Василий Антонович Чебунин пояснил: – У семейских были крепкие семьи и родственные связи. Понятия «развестись» не существовало. Если остался сирота, его забирали родственники. Ещё одна черта, о которой все говорят, – бережливость семейских. Вещь отслужила своё – надо её прибрать куда-то в сарай и непременно сохранить. И эта черта объяснима: старообрядцы не раз теряли всё, что нажито, и начинали обустраиваться заново. Поэтому во многих тарбагатайских семьях сохранилось очень много старинных вещей. Но всех превзошёл по собиранию старины местный старообрядческий священник отец Сергий. Отец Сергий (Палий) Через дорогу от старообрядческой церкви находится Тарбагатайский этнографический музей. Его богатство поразит любого гостя и самого искушённого музейщика. Чего здесь только нет! Вещи, монеты и иконы, привезённые старообрядцами из Речи Посполитой. И это собрал местный батюшка, старообрядческий священник отец Сергий. Мы встретились с ним в музее. На всё у отца Сергия своя точка зрения. – Я попал в эти места в 1970-е годы и увидел, что старина быстро уходит, даже очень быстро. И в итоге прекратятся взаимоотношения старого поколения и нового. И я начал потихоньку всё собирать. Ведь что веками сохраняли староверы? А то, что князь Владимир принёс на Русь! Вот ещё интересный вопрос: как относиться к тому, что Екатерина II выслала старообрядцев в Забайкалье? Когда их сюда пригнали, она шесть лет не брала налога: пусть старовер покамест приживётся, чтобы хлебушек казакам был. Разработал пашню в лесу – 50 лет не плати подати. Вот и пошло развитие. Не было ничего и вдруг начало расти. Почему? А потому что по уму делалось. Было три пашни. На северном склоне, на южном, в низине. Тут ведь климат плохой: долбанёт мороз – низ весь убьет. Засуха – северный склон родит пшеницу. Если мокрое – южный родит. Вот так из трёх пашен какой-нибудь урожай да спасётся. Но сколько трудов надо положить! Канавки по горам прорыли. Вы не представляете, какие канавы! В скалах вырубаются ниши, чтобы пропустить воду с гор. Куда конь мог заходить с сохой, там и пахали. Что мы сейчас видим? Деревни русские заброшены и разрушены, а у семейских целы. Ни одна деревня не закрылась. Советские поля все восстановлены, американские комбайны работают. Они к нашим полям на сопках не приспособлены, но мужик сделал так, что всё работает и ходит. Мужику не мешай! Дай ему свободу – и он всё сделает сам. Если хочешь – поддержи. И вы Россию не догоните. Это я вам точно говорю. После небольшого интервью отец Сергий решился допустить нас в святая святых – свои музеи, спрятанные от посторонних глаз в собственном огромном дворе. Вход особенный: огромные резные ворота – редчайшее произведение искусства! За ними – музей под открытым небом: древняя мельница, дом старообрядца, бывшая Знаменская церковь, построенная Амвросием Федотовым, ставшим впоследствии епископом Афанасием и принявшим от большевиков мученическую смерть. Теперь это местночтимый святой Афанасий. Резные ворота. Вход в усадьбу о. Сергия в Тарбагатае Музей, обустроенный отцом Сергием в бывшей церкви, поразил нас больше, чем официальный этнографический: здесь и дореформенные церковные книги, и иконы XVI–XVII веков, и старинная мебель, и даже домовина, которую отец Сергий изготовил лично для себя. Но что-то меня сильно задело в этом великолепии старины. Больно стало за Знаменскую церковь, которую тарбагатайцы строили всем миром, а теперь она стоит без купола и крестов, без колокольни, и мученик Афанасий смотрит на неё с высоты небес и льёт на родную землю горькие слёзы… Беречь Слово апостольское 300 лет староверы стерегли древнее апостольское Слово. Теперь, когда язык поруган, я часто задумываюсь: а ведь древность священна, и Слово, изначально данное, сакрально. Один из героев романа «Тарбагатай» старец Иоасаф наставляет Егория: «Слово живое стеречь надо. Как оно у апостолов изначально записано, так из рода в род переходить должно. Слово немереную силу имеет. И небо приближает так, что конечная правда видна как на ладони». Типичные ворота семейских. Этнографический музей под открытым небом в Улан-Удэ В Национальной библиотеке Бурятии и в Бурятском государственном университете хранятся дореформенные книги из Тарбагатая. В университете мы встретились со специалистом по древнерусской литературе, доктором исторических наук Светланой Валерьевной Бураевой. Она познакомила нас с книжной коллекцией. – Здесь представлено то, что читали в начале ХХ века, вплоть до 1930-х годов: часовник, рукописные тропари, каноны. Практически весь день и вся жизнь старообрядца проходила с книгой. Не было церквей, и люди вынуждены были многие вещи делать самостоятельно. Поэтому было много книжных людей. В начале 1960-х годов сюда приехали новосибирцы, они совершили археографическое открытие Сибири. И все поняли, что глухомани здесь не было. Староверы могли семена с собой из Польши везти, а они везли книги. Для них не было жизни без книги. Цена одной такой книги равнялась стоимости коровы и даже больше, но они покупали! Однажды я столкнулась с забавной надписью на книге. Её хозяин решил дать зарок не употреблять алкогольных напитков ни в каких дозах и сделал запись прямо на книге: «В чем клянусь тебе, Святая книга. 1978 год». Семейским нельзя было состоять на общественных должностях, открывать свои училища, нельзя печатать книги. Много чего нельзя. Но они были очень предприимчивые, и эту невероятную хозяйственную адаптивность никуда не денешь. Поскольку они попали в чуждое окружение, язык, культуру, у них не было выхода кроме как сплотиться, иначе они потеряли бы себя. Для них самое важное – духовность, семья, труд. Бабушки и дедушки семейские очень долго живут, потому что они в труде. Посмотрите на их дома и дворы – это же невероятная красота! Просто красота. Возвратить ничего нельзя, но нужно больше рассказать молодёжи и объяснять, в чём ценность этого наследия. Большой Куналей Среди семейских никогда не было бедноты. Их окружала красота. Так отцами заповедано: создашь земную красоту – получишь небесную. Так живут и ныне. В этом мы убедились, попав в село Большой Куналей Тарбагатайского района. Фонтан на Театральной площади Улан-Удэ Приехали в самый разгар уборки хлеба и напросились в поле. Действительно, работают современные комбайны, на сопках колосится пшеница. Хозяйство принадлежит фермеру. И пусть трудятся здесь не колхозники, а наёмные крестьяне, за них не обидно: село богатое, дома добротные, такие же яркие и нарядные, как и костюмы семейских. Расписные ставни, двери, летняя кухня – всё в ярких красках, живое, радостное. Даже собачья будка нарядная – хоть на выставку вези. И, несмотря на позднюю осень, во дворе – ликование цветов. Мы зашли в дом Ольги Александровны Жимаревой (в девичестве Рыжаковой) и попросили рассказать о своём житье-бытье. – Семьи у нас всегда были большие, у каждого ребёнка – свои обязанности. Все знали, кому дрова колоть, кому воду таскать. Вставали затемно, и начинался трудовой день… Надо работать, работать. Родители учили нас жить в любви, дружно, придерживаться старых традиций. В школу я пошла в сарафане. По уставу семейскому у девочки одна коса должна быть – грешно носить две косы. В школе нас, конечно, ругали, но наши-то упёртые… Я замуж пришла в этот дом, тут были старики. Они столько пережили! Репрессии, тюрьма. Вот уж они молились! Молятся, молятся, но меня шибко не заставляли – я больше по хозяйству. Главная отрада у семейских – песня. Родители пели всегда и везде. Какая жизнь трудная, сколько проблем, а пели… Женщины едут ранёхонько в поле, сидят на долгой (это длинная значит) телеге гурьбой и поют. Наработаются до потери всех сил, едут обратно – поют. Вот такой ещё пример. На другом конце села жил одинокий мужичок, за малый рост звали его Чекушкой. Голосок жиденький, жёлтенький – так говорили. Жил скудно. А у нас заведено: в субботу накорми, в баньке попарь. Вот отец за ним поедет, привезёт, в бане вымоет, накормит. Никакой выпивки не было – ни-ни. И давай петь! Напоются, и тятя его обратно везёт. Он у меня руководителем семейского хора был – Александр Иванович. Ещё знатных стариков застал, пел с ними в Кремлёвском Дворце в 1940-м, в 1959-м, в 1967 годах. А на банкете в Кремле запел – люстра тряслась. Где только не выступали! В Америке, во Франции, Германии и других странах. И я поездила по всему миру в 1990-е. У нас колхоз крепкий был, выделял деньги, и мы с нашим хором везде побывали. И так нас принимали, так аплодировали! Вон, гляньте на фотографию: женщины все бравенькие, кровь с молоком… Живой Будда Когда Екатерина сослала старообрядцев из Ветки в Забайкалье, им была предоставлена помощь в виде зерна и денежного пособия. Расселяли их семьями по всей Бурятии. Вот только умолчали власти, что вся земля за Байкалом поделена между древними бурятскими племенами. Столкновение, казалось, было неминуемо, но русский и бурятский народы нашли точки соприкосновения и миром решили проблему земли. Хор семейских женщин Буряты очень любили моего деда. На Щучьем озере он поначалу оказался единственным русским. Учил бурят плести сети и добывать рыбу. Это было актуально, когда в засушливые годы или во время эпидемий начинался падёж скота и мор валил бурят. Они же посвятили деда в тайны тибетской медицины. Во времена моего детства буряты были частыми гостями в доме деда: не проходило дня, чтобы кто-то из них не наведался «по срочному делу». Марина Павловна Рогачева, заместитель главы Тарбагатайского района Бурятии по социальному развитию, рассказала свою семейную историю, связанную с бурятами. Так случилось, что её отец влюбился в девушку, но его отец – он был уставщиком – не благословил молодых, и они вынуждены были уехать из слободы. Сложилась крепкая многодетная семья, но выжить вне общины и без поддержки родных оказалось очень сложно. Подкармливали буряты – их улус был рядом. «Буряты помогли нашей семье выжить, – говорит Марина Павловна и добавляет: – Судьбы наши слились, и культуры слились». В Бурятии прихожане православных храмов нередко обращаются к ламам за помощью, особенно лечебной, и даже посещают хуралы в дацанах. Наша съёмочная группа тоже направилась в дацан – Иволгинский. Это главный буддийский монастырь в России, место паломничества буддистов всего мира. В переводе с тибетского языка это «Обитель Совершенного Колеса Учения, Горы, Приумножающей Добродетели Тушиты». Частная коллекция о. Сергия в Тарбагатае Главная святыня Иволгинского дацана – нетленное тело Пандито Хамбо ламы (титул главы буддистов России) Даши-Доржо Итигэлова. Это был XII глава буддистов, известный религиозный деятель, который в 1927 году сказал своим ученикам, что уходит в вечную медитацию, и велел им проверять его могилу каждые 25 лет. После обретения его тела в 2002 году в Иволгинском дацане был возведён Дворец Хамбо Ламы Этигэлова. Посмотреть на живого ламу едут не только буддисты. Мы тоже полюбопытствовали и заплатили каждый по 300 рублей за вход. Сидящий живой Будда не впечатлил нас, зато беседа с ламой – охранником Даши-Доржо Итигэлова – показалась интересной. Он уверял нас, что Итигэлов разговаривает. Если задать ему вопрос, который тебя мучит, то во сне обязательно получишь ответ. Также он рассказал, что на территории дацана находятся, кроме храмов, буддийский университет, библиотека, музей, художественная мастерская, Галерея искусств народов Азии, оранжерея для cвященного дерева Бодхи. Здесь же расположены здания резиденции действующего XXIV Пандито Хамбо ламы Дамбы Аюшеева. Женщины, торгующие сувенирами на территории дацана, показали нам дом, где проживает глава буддистов России. Я знала, что буддийские ламы аскетичны в быту, но жилище действующего Пандито Хамбо ламы меня поразило: простенький деревянный домик с удобствами на улице… Священное море О Байкале местные жители говорят очень уважительно, одушевляя его и наделяя выразительными эпитетами. Озером не зовут – только морем. Много легенд, связанных с характером Байкала, бытует в Бурятии. Из этих сказов вырастает образ своевольного, мудрого, жёсткого и справедливого старика. Даже омуля рыбаки ловят с оглядкой: пожадничаешь – Байкал накажет. Те, кто живёт далеко от берегов священного озера, слыша восторженные рассказы о нём, мечтают увидеть эту красоту своими глазами. Но не всем открывается тайна Байкала. Не ждите от его берегов пышности и великолепия. Он могуч и суров, знает и видит то, что сокрыто от глаз человека. Мы выехали на Баргузинскую трассу в пять утра, чтобы успеть отснять самые примечательные места на берегу Байкала. Мне было интересно понаблюдать за коллегами: как они воспримут священное море? Когда мы достигли первой точки соприкосновения трассы с Байкалом, я не заметила особого восторга на лицах моих друзей, но очень скоро Старик увлёк их силой и мощью, и они уже готовы были навек остаться в его объятиях. Зная, как опасно возвращаться ночью по серпантину над каньонами, я пыталась остановить путешественников от дальнейшего продвижения на север, но мы всё же добрались до Усть-Баргузина и национального парка. И эта картина стоила пройденных сотен километров (в оба конца – более шестисот). Очень хотелось искупаться. Побывать на Байкале и не окунуться в его волшебную ледяную воду – значит обидеть Старика. Руководитель группы Наталья Викторовна, как оказалось, даже захватила купальник, но я, чтобы не лопнуть от зависти, её остановила: мол, впереди ещё много работы – здоровье важнее. В Улан-Удэ мы возвращались, конечно же, ночью… Ветка Моя ниточка рода протянулась на тысячи километров, связав западные границы нашей огромной страны с восточными. Так что из Бурятии мы отправились на другой край земли – в Гомельскую область. Снова тяжёлый перелёт в Москву, а оттуда на машине – в Беларусь. Тут никакие километры не страшны: современные автобаны позволяют легко и быстро передвигаться от города к городу. В XVII веке это была польско-литовская страна, и сюда из центральных районов России бежали тысячи и тысячи старообрядцев, чтобы сохранить Слово Живое. И сохранили немеркнущий свет, принесли сюда своё православное Отечество. Экспонаты частного музея о. Сергия Вот небольшая цитата из романа. Беженцы облюбовали пустынный остров посреди реки Сож – тут решили ставить слободу. – Обоснуем свою православную ветку, – торжественно объявил Козма, – и пустит она корни. Пущай растёт вширь новыми ветками и крепит нашу веру. И пошло название из уст в уста: Ветка. Вокруг острова строились новые слободы: беженцы прибывали. Слободы получали свои названия по именам и фамилиям основателей. Но за всеми поселениями укрепилось единое имя Ветка – образ свободы и правой веры. Но в названии «Ветка» скрыт гораздо более глубокий смысл. Об этом мы узнали в Ветковском музее старообрядчества им. Ф.Г. Шклярова. Этот богатейший музей открылся в 1987 году в историческом особняке – доме купца Грошикова. Сегодня музей – крупный научно-исследовательский и просветительский центр региона. В его фондах насчитывается около 11 тысяч экспонатов: уникальные коллекции старообрядческих икон, рукописных и старопечатных книг XVI–XIX веков, коллекции ткачества и археологии. Действует отдел реставрации и возрождения ремёсел. Нас встречает директор музея Пётр Михайлович Цалко и сам проводит экскурсию. И что удивительно: каждое его слово пропитано любовью к старообрядцам и Ветке: – Это единственный музей, который полноценно рассказывает о культуре старообрядцев и создаёт цельный их образ. Но старообрядцев здесь нет, Ветка – мифический образ, она пустила ветви в Тарбагатае, Невьянске, в самых разных точках России. Как Богородица стала вместилищем невмещаемого, так и эти стены музея вместили в себя не несколько тысяч экспонатов, а живую культуру. Кто такие старообрядцы? Они себя не называют так – они же православные. Это название извне. Появилось название – москали. И сразу понятно, откуда они пришли. Слушая Петра Михайловича, я делаю неожиданное открытие для себя: в XVII веке Ветка развивалась как русский город, как Москва. Дата основания – 1685 год. Издавна главная площадь Ветки называлась Красной, и сегодня она – Красная площадь! Та самая, откуда они пришли. А названия слобод? Новгородских слобода, ярославских, донских, московских. Растёт население, возвышаются купола Покровского храма, русские корни дают новые ростки. Директор музея продолжает: – Из своего Отечества, откуда они пришли, они принесли и площадь Красную, и храм Покрова Пресвятой Богородицы, и культуру. Вот оно, Отечество, здесь, рядом! Ветка – это ветка Москвы, ветка древлеправославия. Староверов унизительно называют раскольниками. Но ветвь, которая откололась, не раскололась! Она пустила свои крепкие корни и расцвела. Это стремление к свету, солнцу, красоте внутри этих людей было. Культура Ветки развивалась от образа райского сада. Пусть не там, откуда нас изгнали, а здесь наш сад будет. Если мы разведём эти сады, значит и душа наша в раю будет. А ведь правда: могли бы озлобиться, проклясть власть – светскую и духовную! Бежать из страны с ненавистью ко всему русскому (как это происходит сейчас), а они пронесли свет и красоту… И не только в Ветку, но затем и в Забайкалье. И Любовь процветает – в песнопениях, в ярких нарядах, в которых тоже скрыты глубокие смыслы. В этом отрывке из романа идёт речь идет о ткачестве в Ветке. Работа ткачих не была лёгкой: требовались и сноровка, и фантазия. Степанида научала Василису: – Тки не без рассудка. В природе кажная вещь имеет смысл: икона, книга, сарафан. Нет в мире бессмыслицы: земля внизу, небо вверху, воздух в серёдке. И мы все следуем единому правилу в пути: рождение, змаганне, кончина. Так и в одёже: есть низ, за ним – сяродак, дальше – верх. Ты, когда рисунок тягнешь, кумекай: что в низ ткани кладёшь, что – в сяродку, а что – ввысь. Не сразу Василиса поняла, чего добивалась Степанида, а когда разумела, такую радость в работе обрела, что оторваться не могла от дела: мысль обретала образ, а образ переносился в рисунок. И Пётр Михайлович развивает мысли о красоте: – Вопрос красоты для старообрядцев – это мерило всего, что есть в земной жизни. Потому что там, в райском саду, была красота. Вот к чему надо стремиться: к райскому саду! Поэтому всё, что вокруг: палисадники, иконы, киоты, оклады, ризы, книги – должно быть красиво. Если есть внутри красота, ты будешь готов принять её извне. Но чтобы принять извне, ты сам должен её создавать. Внешняя красота – проявление внутренней, которая всегда была в старообрядце. Ветковские древлеправославные иконы отличаются от современных. Прежде всего поражает богатство золочёных окладов и жемчужной вышивки. И раскраска образов особенная. Мы останавливаемся у образа святителя Николая. Пётр Михайлович комментирует: – Видите? Золото. Райский цвет. Потому что радоваться надо. Надпись на иконе уникальная: «Никола Чудотворец отвратный, иже в Москве». Подчёркнуто: как и в Москве! Отвратный – отвращающий беса. Взгляд у Николы – за левое плечо. В экспедиции дедушка, который передал музею эту икону, вспоминал: «Когда я был мальцом, мать уходит в поле работать, скажет ребятишкам: “Смотрите, Никола же за вами следить будет”. И мы хоть под кровать залезем, а он всё равно смотрит на нас. Ощущение такое, что он, Никола, в твоём доме живёт и он здесь хозяин». Пётр Цалко рассказал нам о многочисленных экспедициях по Беларуси в поисках старообрядческих экспонатов. За каждой вещью – своя история, живые люди. Особенно тронула Петра Михайловича встреча с обладательницей уникального Апостола – книги Ивана Фёдорова 1574 года. – Представляете картину? Конец ХХ века, женщина сидит у окна и читает Апостола Ивана Федорова в оригинале. Полтысячелетия прошло, а она сидит и читает у окна. Стали мы просить старушку продать эту книгу в музей – она не соглашается ни за какие деньги. Говорит: «Это не книга мне принадлежит, а я – этой книге». Какая глубокая фраза… Она раскрывает культуру старообрядцев, их воззрения на мир. Старообрядцы собирали старину не для того, чтобы в шкафчик складывать, а делиться мудростью. Для них древняя книга и икона – источники, чтобы дальше продолжать эту традицию. Кстати, та женщина отдала музею свою книгу бесплатно, попросив взамен похожую, более позднего издания. Не икона, не письмо Ветку прославили, а свобода. Они пришли сюда свободные, они свободно мыслили. Это были величайшие философы, образованнейшие люди своего времени… Почему расцвела Ветка и её культура? Покинув Москву, старообрядцы дошли до реки Сож. Это была полноводная судоходная река, впадающая в Днепр, а далее – Чёрное море, богатейший рынок. Когда расцветает экономика, расцветает и культура. Но вот что главное: староверы не обогащали собственные карманы – они обогащали культуру через карманы. Община зародилась не в Тарбагатае, а ещё в Ветке. Священное правило: все денежные накопления должны идти в общую казну – прижилось среди старообрядцев и выполнялось даже самыми богатыми промышленниками России. Прощание с Тарбагатаем И ещё один важный вывод мы сделали в Ветке. Для старообрядцев Отечество – это самая большая ценность. Не важно, какая власть над нами, – важно любить свою родину и делать всё для её процветания. Ярославль Наше путешествие построено так, будто мы движемся в обратном направлении – в прошлое. Такова формула верного пути: лицом в прошлое, спиной к будущему, дабы избежать исторических ошибок. Ведь в прошлом скрыты все ответы на главные вопросы бытия. Мои герои проделали путь длиной в три века из Ярославля в Москву, оттуда – в Речь Посполитую, а через сто лет – в Тарбагатай. Мы же проложили дорогу Любви в обратном направлении и наконец приехали в Ярославль. Он встретил нас хмуро, дождём и траурными баннерами в связи с трагической гибелью талантливого артиста, художественного руководителя Ярославского театра драмы им. Ф. Волкова Сергея Пускепалиса. И всё-таки город хорош! Кто не видел Ярославля, тот не знает Россию. По семейному преданию, мои предки из Ярославля. По архивным документам, пращур ушёл из Москвы в 1682 году после разгрома старообрядцев с дьяком Козмой. Из этих данных родился главный персонаж романа «Тарбагатай» – Феодор Чебунин, мастер резьбы, который участвовал в украшении ярославских храмов. В самом центре Ярославля стоит удивительный по красоте храм Илии Пророка XVII века с четырьмя приделами. Уже только ради этого архитектурного сооружения можно мчаться в Ярославль! Внешний облик церкви необычен: разные по величине объёмы с четырьмя столбами, поддерживающими высокие своды. Поистине, это шедевр древнего зодчества. Главной целью нашей поездки в Ярославль были съемки внутреннего убранства этого храма, на что мы почти не надеялись. Вход оказался платным, и видеосъемку нам разрешили. То, что мы увидели, превзошло все ожидания. Больше всего поразила стенопись. Она украшает стены, своды, столбы, откосы окон. Краски яркие, сочные, завораживающие. Как рассказала экскурсовод, церковь строилась на средства богатейших ярославских купцов – братьев Скрипиных. После смерти одного из них – Вонифамия – его вдова Иулита Макаровна не пожалела денег и пригласила самых известных мастеров. Главный из них – костромской мастер Гурий Никитин слыл крупнейшим мастером стенографии. Его бригада расписывала главный придел храма Илии Пророка. Эстетический шок испытываешь при виде шестиярусного иконостаса. Очень выразительны древние иконы – они живые! В центральном иконостасе сто икон. Среди этого великолепия выделяются иконы местного яруса. Слева от Царских врат находится икона Богоматери Тихвинской XVI века. Справа от врат – Спас Смоленский кисти знаменитого иконописца Стефана Дьяконова и мастеров его круга. Рельефные колонки между иконами украшены пышной вьющейся золоченой виноградной лозой с серебристыми гроздьями. Это один из лучших русских иконостасов XVII столетия. Придельные храмы были расписаны ярославскими мастерами, но это не умаляет их красоты. Тёплый придел – Покрова Пресвятой Богородицы. Своды здесь низкие, и это придаёт храму загадочность и скрытность. Северный придел посвящён святым исповедникам Гурию, Самону и Авиву. На противоположном юго-западном углу возвышается придел Положения Ризы Христа – великолепный шатровый храм. К освящению Ильинского храма в 1650 году царь Алексей Михайлович и патриарх Иосиф даровали богатейшую святыню – часть Ризы Господней, но её мы так и не увидели. Ярославль – за что я его люблю – сохранил образ старой Руси, как и старообрядческая культура сохранила ментальность древнего православия, когда народ воспринимал Русь как святую землю с особым присутствием Бога. При всей своей смиренности русские люди гордились древнерусским православием. Сегодня же, когда глобалисты подмяли под себя полмира, мы вспомнили, что у нас свой путь – Русский. Многовековое староверие не угасло в нашем сознании, закрепилось на генном уровне, потому мы и не воспринимаем чуждую идеологию. Судьба подарила мне незабываемые встречи с родными людьми, связала родовой пуповиной места обитания предков, прошлое – с настоящим и будущим. Все мои далёкие-близкие, родные семейские ушли дорогами любви, обрели путь к Вратам Небесным. Может быть, и меня, грешную, помилует Господь… Ольга Шейпак «Симбирскъ» №6_2022
