Кем была Елена Боннэр?
Прочитала заголовок такой статьи и сразу сама себе ответила на поставленный в ней вопрос: "Кем была Елена Боннэр? - Ведьмой и злыдней". Но решили все-таки статью прочесть, чтоб понять, права ли я в своем восприятии. Оказалось, что я даже хорошо про неё подумала...
Вот сами посудите. Для начала - выдержки из статьи Николая Андреева "Кем была Елена Боннэр?":
https://www.stoletie.ru/territ...
"Редко какая фигура вызывает в обществе столь однозначно негативное отношение к себе, как она. Мы ничего и не знали бы об этой женщине, не стань она женой Андрея Дмитриевича Сахарова. Поэтому и не любят её – самое распространённое мнение, что это она превратила его в антисоветчика, что при ней он был подкаблучником.
Бесспорно: Боннэр, которой сегодня 100 лет со дня рождения, оказала мощное влияние на Сахарова. Собственно, со знакомства с ней начался, если так можно выразиться, другой Сахаров, и это превращение совсем не простой процесс. Но прежде – краткая биография Боннэр до знакомства с академиком.
В ней уживались две основные национальные линии – армянская и еврейская, и чуть французская. Отец – большевик Левон Кочарян, мать – тоже большевичка, Руфь Боннэр. Девочка при рождении получила имя Лусик, первым её языком был армянский. Кочарян погиб на Гражданской, и мать вышла замуж за другого большевика – Геворка Алиханяна, в начале 1920-х он возглавлял компартию Армении, позже занимал партийные посты в Ленинграде и Москве. Потом сотрудник Коминтерна. Лусик становится Еленой Георгиевной Геворкян.
В 1937 году Алиханян попал под репрессии. Расстрел. Руфь Боннэр арестовали, приговорили к восьми годам по статье 58-1 уголовного кодекса, что подразумевало контрреволюционную деятельность – стандартное обвинение тех лет. Лусик Геворкян снова меняет фамилию – чтобы скрыть своё родство с «врагами народа», тогда-то она и становится навсегда Еленой Боннэр. Уезжает к бабушке в Ленинград. Там оканчивает школу, поступает на филологический факультет университета.
Война. Боннэр учится на медицинских курсах. Отправляется на фронт – медсестрой в санитарном поезде. Была ранена. Победу встретила в австрийском Инсбруке капитаном медицинской службы. Возвращается в Ленинград. Поступает в медицинский институт. Выходит замуж за однокурсника – Ивана Семёнова. Родилось двое детей – Татьяна и Алексей.
Вспоминает: «Мы ежегодно отмечали День Победы. Причем это была двойная компания: моя армейская, девчонки в основном, и Ивана армейская, мужики в основном. Ну, конечно, все хорошо выпивали». То есть День Победы был тогда для Боннэр уважаемым праздником. А много позже, уже в новые времена, она совсем по-другому оценивает и войну, и победу: «Это большая ложь – про миллионы добровольцев. Добровольцев в процентном отношении было ничтожно мало. Была жесткая мобилизация. Только единицы – дурни – шли добровольно».
Боннэр бурно включилась в кампанию последнего десятилетия прошлого века – развенчать Победу над фашизмом, высказаться с издёвкой над теми, кто её празднует, для кого день 9 мая – святой, стало для неё нормой. Вот её слова, например: «Воевали не за Родину и не за Сталина, просто выхода не было: впереди немцы, а сзади СМЕРШ».
В 1954 году возвращается из ссылки мать. Ей дают квартиру в правительственном доме по улице Чкалова. Причём она могла даже выбрать квартиру – такое право ей дал Хрущёв. Они были знакомы: в 20-е годы Руфь Боннэр учила Хрущёва русскому языку, поскольку он изъяснялся на малороссийском наречии. В конце концов она переезжает из Ленинграда в Москву к матери. Иван Семёнов остаётся в Ленинграде, и их семейная жизнь, по сути, заканчивается. Хотя официально они оформляют развод только в 1973 году, когда возникла необходимость сочетаться браком с Сахаровым".
Далее идёт разбор полетов о встрече Боннэр и Сахарова:
"... И вот Сахаров. Встречаются упорные утверждения, что она познакомилась с ним и женила на себе по заданию западных разведок". "Встречаются утверждения, что некие зарубежные силы, якобы, подослали Боннэр к Сахарову, чтобы ввести его в свой круг".
Николай Андреев категорически возражает против этих версий, объясняя всё обычной романтикой, влюбленностью Сахарова и харизмой Боннэр. Я эти объяснения пропущу, так как они мне напоминают расхожую поговорку о том, что "за компанию и жид повесился". Я в таких случаях говорю, что охотно верю в то, что была такая компания, и в то, что она повесилась, но вот в то, что с ней вместе повесился жид - не поверю никогда.
Основания сомневаться в исключительно романтических причинах их знакомства реально существуют. Но об этом несколько позже.
Итак, кто такой был Андрей Сахаров на момент встречи с Еленой Боннэр, в 1970 году?
Сахаров - один из создателей первой в мире водородной бомбы. Его называют отцом термоядерной водородной бомбы, которую удачно испытали в СССР в 1953 году. Доктор физико-математических наук (1953 год). В этом же году в возрасте 32 лет избран действительным членом Академии наук. Согласно Валентину Фалину, Сахаров, пытаясь остановить разорительную гонку вооружений, предложил проект размещения сверхмощных ядерных боеголовок вдоль американской морской границы:
А. Д. Сахаров вообще предлагал не обслуживать вашингтонскую стратегию разорения Советского Союза гонкой вооружений. Он выступал за размещение вдоль Атлантического и Тихоокеанского побережий США ядерных зарядов по 100 мегатонн каждый. И при агрессии против нас либо наших друзей нажать кнопки. Согласно расчётам Сахарова, в результате взрыва такой бомбы образуется гигантская волна-цунами, уничтожающая всё на побережье.
С 1967 года являлся одним из лидеров правозащитного движения в СССР. В 1968 году написал брошюру «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе, которая была опубликована во многих странах и передавалась летом 1968 г. в эфире «Радио Свобода». После публикации летом текста брошюры в «The New York Times» его отстраняют от работы на секретном объекте в Арзамасе-16.
В 1975 году написал книгу «О стране и мире». В том же году Сахарову была присуждена Нобелевская премия мира в области сохранения мира.
Вернемся к статье Николая Андреева:
"Любовь к Боннэр распространялась и на её детей – Татьяну и Алексея. Это особая тема – отношение Сахарова к своим детям и детям Боннэр.
Своих – дочерей Таню и Любу и сына Диму – он не то, чтобы не долюбливал, но воспринимал их как обязанность.
Сахаров с родными детьми до встречи с Боннэр
Он материально поддерживал детей, но разве деньгами возместишь отцовскую любовь? Дмитрий был очень несчастным. Мать умерла, когда ему было десять лет. Андрей Дмитриевич как раз входил во вкус борьбы с системой, ему было не до воспитания сына. Да к тому же в его жизнь вошла Боннэр. И по сути Дмитрия воспитывала сестра Люба. Он поступил на физический факультет МГУ без всякой протекции со стороны отца. Чем сильно удивил Сахарова, он считал его, ну, «туповатым» что ли.
Сахаров был уверен, что дети Боннэр – Татьяна и Алексей – более развиты, более политически грамотны, чем его Татьяна, Любовь и Дима. Они его разочаровывали, даже раздражали.
Он вообще обожал детей Боннэр. Татьяна Семёнова, когда эмигрировала в США, называла себя дочерью Сахарова. И Татьяна, и Алексей эмигрировали в Америку. Алексея не приняли в Массачусетский технологический университет, не прошёл даже собеседования. Так, по сути, он никем и не стал. Татьяна не работала – занималась распределением денег Фонда Сахарова в США.
Кстати, о деньгах. Дети Боннэр не бедствовали. Когда Сахаров получил Нобелевскую премию, то на денежную составляющую Татьяна купила огромный дом в Бостоне. А позже и Боннэр купила поблизости просторную квартиру.
Во время ссылки Сахарова в Горький, родные дети навещали его, но он встречал их холодно. Был уверен, что они приезжают по приказу КГБ. А Диму обвинил в том, что он передал туда его рукописи. Дима клялся, что ничего подобного не делал, но Сахаров не верил ему.
Дмитрий лет через десять после смерти Андрея Дмитриевича дал интервью, в котором резко отозвался об отце и, особенно, о Боннэр.
Во время ссылки в Горький Сахаров задумался о завещании. Права на наследство он распределил в такой пропорции: половину дачи на Николиной горе Боннэр, а половину – своим детям. Гонорары за свои публикации – только Боннэр. В случае её смерти право это переходит к её детям, Татьяне и Алексею. А гонорары, между прочим, были значительные – сотни тысяч долларов. Тираж «Размышлений…» был почти 20 миллионов экземпляров. После смерти Сахарова Боннэр вступила в права наследования. Дачу на Николиной горе продали, деньги поделили: половину Татьяне, Любови и Дмитрию Сахаровым, половина Боннэр. Она и её дети безбедно жили на деньги Сахарова.
Они вместе пережили ссылку в Горький – семь лет. Ссылка была мучительна для Сахарова. Даже не столько сама ссылка, а голодовки, которые Андрей Дмитриевич там проводил. Первая голодовка – требование выпустить за рубеж Лизу, невесту его пасынка Алексея. И вторая – требовал выпустить любимую жену на лечение в США. Эта голодовка была страшной. Но он добился своего: Боннэр выпустили за рубеж. Эта голодовка серьёзно подорвало здоровье Андрея Дмитриевича, когда он вернулся в Москву в 1986 году, знакомые сразу отметили, как резко изменился его внешний вид, он превратился в глубокого старика, хотя возраст был не такой уж и старческий – 66 лет. После этого прожил он всего три года.
Любила ли Боннэр Сахарова? Трудно сказать. Ни разу тема любви не возникала ни в её воспоминаниях, ни в интервью. Но по некоторым признакам можно сделать вывод, что она воспринимала семейные отношения с Сахаровым как союз. Ведущей в семье была она.
Всё, что Боннэр делала, Сахарову нравилось. И он терпел любые её поступки. Хирург Николай Амосов побывал у них в 1977 году. Боннэр дымила «беломориной» как паровоз, дым лез в глаза и Сахарову, и Амосову. Врач сказал: «Вы бы не курили при муже». Она засмеялась: «Ничего, пусть терпит. Знал, на ком женится». Сахаров с любовью посмотрел на жену.
Но есть и такое наблюдение: «Люсю и тогда, и сейчас многие не любили. Почему? Вполне возможно, просто ревновали к Сахарову, считали, что это она его сгубила голодовками. Но странно, что не только откровенные недоброжелатели её недолюбливали».
Или вот что вспомнил Евгений Врубель: «Помню, как Елена Георгиевна кричала Сахарову, что её не интересует его гойские дела». Она вообще считала Израиль лучшей страной в мире.
Боннэр контролировала каждый шаг мужа. И он беспрекословно подчинялся ей. Вот характерный пример, который привёл Сергей Петрович Капица: «Елена Боннэр обратилась к отцу с просьбой подписать письмо в защиту одного диссидента. Отец отказался, сказав, что он никогда не подписывает коллективных писем, а если это надо – пишет сам кому надо. Но чтобы как-то смягчить это дело, пригласил Сахаровых отобедать. Когда обед закончился, отец, как обычно, позвал Андрея Дмитриевича к себе в кабинет поговорить. Елена Боннэр моментально отреагировала: "Андрей Дмитриевич будет говорить только в моем присутствии". Действие было как в театре: длинная пауза, все молчали. Наконец отец сухо сказал: "Сергей, проводи, пожалуйста, гостей"». Гости встали, попрощались, отец не вышел с ними в переднюю, там они оделись, и я проводил их до машины».
Боннэр радикализовала политическую позицию, взгляды Сахарова. Он до встречи с ней имел твёрдый характер. Достаточно сказать, что в 1954 году отказался вступать в партию. Объяснил это так: «Не согласен с политикой партии». Но дальше этого не выходил. Просто он обдумывал жизнь. Изложил понимание ситуации в своём труде «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Ничего радикального нет. Нет и подрыва основ государства. Что-то детское, наивное в предложенном плане облагородить советскую систему. Вера в то, что руководители государства воспримут эти идеи, подправят систему, и она повернётся лицом к народу.
Но после того, как оформился союз с Боннэр, в Андрее Дмитриевиче начала расти нетерпимость. Он перестал говорить и писать об улучшении социализма, им овладела страсть: эту систему надо снести. Сам он так это сформулировал: «… я стал космополитичней, глобальней, общественно активней».
Войдя в диссидентский круг, Сахаров принялся отстаивать интересы и права узкого круга людей – скажем так, круга Боннэр. Простой человек, простой народ был ему неинтересен. Андрей Дмитриевич мог броситься в Омск или в Самарканд, чтобы отстаивать интересы тех, кто выступает против общественного строя, но ему в голову не приходило защищать права доярки или путейца.
Как-то Сахаров и Боннэр были в гостях у Солженицыных. В разговоре зашла речь о русском народе. Наталья Солженицына стала говорить, что правозащитники должны заниматься защитой прав колхозников, которые, по сути, крепостные: у них нет паспортов, они не имеют возможности дать своим детям образование – вот чьи права надо защищать. Боннэр прокомментировала: «Да насрать мне на русский народ!». Андрей Дмитриевич поддержал жену.
Андрей Дмитриевич поступал по принципу, который сформулировал Нобелевский лауреат Михаил Шолохов: «Я пишу по указке своего сердца, а сердце моё принадлежит партии». Андрей Дмитриевич писал и поступал по указке своего сердца, а сердце его принадлежало Боннэр.
Или вот свидетельство Алексея Симонова, это уже начало нашего века: «Я неоднократно сталкивался с Люсиными указаниями, получаемыми из Америки, иногда здравыми, но чаще не подлежащими обсуждению. Указания, имеющие всегда форму императива и отсутствие альтернативы. И представить себе нельзя, что можно было иметь мнение, отличное от её мнения».
Боннэр предельно безапелляционна. Галина Евтушенко, одна из ближайших её подруг, отмечает: «После смерти Андрея Дмитриевича Люся стала втягивать меня в свою политическую жизнь-игру. Ещё раньше началось осложнение наших отношений. А я считаю одним из главных человеческих грехов стопроцентную уверенность в своей правоте. Иногда мне даже казалось, что она завидует славе Андрея Дмитриевича. Как-то спросила её: когда он едет в Армению? Она почти что оскорбилась: "Это не он едет в Армению! Это МЫ едем в Армению!"»
Вот свидетельство Николя Милетича, который представлял в 70-е годы агентство «Франс пресс» в Москве: «Между собой журналисты говорили, что Елена Георгиевна – дракон, страшный человек, с которым не нужно ссориться. Всем был виден контраст: Андрей Дмитриевич всегда мягкий, спокойный, она же могла что-то резкое сказать».
И ещё из воспоминаний Галины Евтушенко: «Помню, как Люся воскликнула о Солженицыне: "Если он вернётся в Россию, я уеду. Не могу жить с ним в одной стране". И уехала».
Боннэр уехала. Жила с детьми в Бостоне. Была непримиримым критиком всего, что происходит в России. Ненавидела Путина. Распоряжалась средствами Фонда Сахарова. Забавный случай участия Бориса Березовского в финансировании Сахаровского центра в Москве. Году в 2004 Центр попал в тяжёлую ситуацию – нечем было платить за коммунальные услуги, задержка зарплаты сотрудников на почти полгода. Боннэр, как рассказывает Галина Евтушенко, обратилась за помощью к Березовскому. Попросила 300 тысяч долларов. Березовский выделил 3 миллиона. И Боннэр перевела эти деньги на счёт своего личного фонда, а Фонду Сахарова выделила сумму, которую просила – 300 тысяч. Березовский был потрясён таким коварством.
Или такой случай – о сумме значительно меньшей. Французские кинодокументалисты в 2010 году сняли фильм «Свободный человек: Андрей Сахаров». Картина, понятно, панегирическая. Привезли фильм в Москву, чтобы показать в Сахаровском центре. Боннэр потребовала заплатить за показ. Французы сильно удивились – документальное кино создаётся отнюдь не для прибыли, и в прокате его не бывает. Тем не менее, предложили 4 000 евро. Боннэр ответила: «Поразительно дёшево вы оцениваете Сахарова. Прошу назначить в соответствии с обычной нормой отчисления от проката фильма». И потребовала заплатить в десять раз больше. Французы не нашли такой суммы, и, обескураженные, вернулись в Париж.
Вообще складывается впечатление, что Боннэр было всё равно, останется Сахаров в памяти людской или нет. Да нужно радоваться, что французы сняли фильм о Сахарове, любовно подали эту фигуру. Нет, требует с них деньги, что они упоминают его имя в фильме. Она была против того, чтобы выходили воспоминания о Сахарове.
Математик Илья Бурмистрович говорит: «Е.Г. выражала недовольство тем, что я собираю воспоминания об Андрее Дмитриевиче. Потому что "всё наврут". Я как-то сказал: "Потом разберутся". – "Не разберутся!" – ответила она. Я всё-таки продолжал собирать воспоминания. И стал дня неё персоной нон грата». Боннэр считала, что только она имеет право на воспоминания о Сахарове. Как точно кто-то определил, Боннэр пыталась приватизировать память о Сахарове".
Николай Андреев: журналист, писатель. Работал в «Комсомольской правде», в «Литературной газете», «Известиях», «Российской газете». Автор фундаментальных биографий – «Жизнь Сахарова», «Жизнь Высоцкого», «Жизнь Горбачёва».
https://www.stoletie.ru/territoriya_istorii/kem_byla_bonner_...
ПОСЛЕСЛОВИЕ ОТ ПРИХОЖАНКИ:
Мда, "ведьма" - это мягко сказано. Ведьма все-таки сказочный персонаж. Про неё могут и "ведьмочка" сказать. А тут просто инфернальный персонаж. Бесовщина в полный рост.
Добавлю ещё высказывания тех, кто лично и близко знал Е. Боннэр:
Для начала любопытная выдержка из докладной в ЦК КПСС, датированной 9 декабря 1986 года: "Находясь в Горьком, Сахаров вновь вернулся к научной деятельности. В результате в последнее время у него появились новые идеи. Так, например, он высказывает свои соображения в области дальнейшего развития атомной энергетики, по вопросам, связанным с управляемым термоядерным синтезом (система "Токамак"), и по ряду других научных направлений. Характерно, что в отсутствии Боннэр, находившейся некоторое время в США, он стал коммуникабельнее, охотно вступал в беседы с горьковчанами, в которых критиковал американскую программу "звездных войн", позитивно комментировал мирные инициативы советского руководства, объективно оценивал события на Чернобыльской АЭС.
Указанным изменениям в поведении и образе жизни Сахарова по-прежнему настойчиво противодействует Боннэр. Она по существу склоняет мужа к отказу от научной деятельности, направляет его усилия на изготовление провокационных документов, заставляет вести дневниковые записи с перспективой издания их за рубежом".
https://nasledie.pravda.ru/1186764-saharov/
Вот художник Сергей Бочаров:
Он мечтал написать портрет опального ученого и правозащитника. Работал часа четыре. Чтобы скоротать время, разговаривали. Беседу поддерживала и Елена Георгиевна. Конечно, не обошлось без обсуждения слабых сторон советской действительности.
- Сахаров не все видел в черных красках, - признался Бочаров в интервью «Экспресс газете». - Андрей Дмитриевич иногда даже похваливал правительство СССР за некоторые успехи. Теперь уже не помню, за что именно. Но за каждую такую реплику он тут же получал оплеуху по лысине от жены. Пока я писал этюд, Сахарову досталось не меньше семи раз. При этом мировой светило безропотно сносил затрещины, и было видно, что он к ним привык.
Тогда художника осенило: писать надо не Сахарова, а Боннэр, потому что именно она управляет ученым. Бочаров принялся рисовать ее портрет черной краской прямо поверх изображения академика. Боннэр полюбопытствовала, как идут дела у художника, и глянула на холст. А увидев себя, пришла в ярость и кинулась размазывать рукой масляные краски.
- Я сказал Боннэр, что рисовать «пенька», который повторяет мысли злобной жены, да еще терпит побои от нее, я не хочу, - вспоминает Сергей Бочаров. - И Боннэр тут же выгнала меня на улицу.
https://rythei.livejournal.com...
Вот родной сын академика - Дмитрий, по образованию физик, как и его отец:
- Когда умерла мама, мы некоторое время продолжали жить вместе - папа, я и сестры. Но после женитьбы на Боннэр отец ушел от нас, поселившись в квартире мачехи, - рассказывает Дмитрий. - Таня к тому времени вышла замуж, мне едва исполнилось 15 лет, и родителей мне заменила 23-летняя Люба. С ней вдвоем мы и хозяйничали. В своих воспоминаниях отец пишет, что старшие дочери настраивали меня против него. Это неправда. Просто в дом, где папа жил с Боннэр, меня никто никогда не приглашал. Туда я приходил редко, вконец соскучившись по отцу. А Елена Георгиевна ни на минуту не оставляла нас один на один. Под строгим взором мачехи я не осмеливался говорить о своих мальчишеских проблемах. Было что-то вроде протокола: совместный обед, дежурные вопросы и такие же ответы.
- Сахаров писал, что содержал вас, давая в месяц по 150 рублей.
- Это правда, но здесь интересно другое: деньги отец никогда не отдавал в руки мне или сестре. Мы получали почтовые переводы. Скорее всего, отправлять деньги почтой ему посоветовала Боннэр. Похоже, она предусмотрела такую форму помощи на случай, если бы я вдруг стал говорить, что отец не помогает мне. Но эти алименты он перестал отсылать, как только мне исполнилось 18 лет. И тут ни к чему не придерешься: все по закону.
Во время горьковской ссылки Сахаров объявил вторую по счету голодовку. Он требовал, чтобы Советское правительство выдало разрешение на выезд за границу невесте сына Боннэр - Лизе.
- В те дни я приехал в Горький, надеясь убедить отца прекратить бессмысленное самоистязание, - рассказывает Дмитрий. - Между прочим, Лизу я застал за обедом! Как сейчас помню, она ела блины с черной икрой. Представьте, как мне стало жаль отца, обидно за него и даже неудобно. У Сахарова сильно болело сердце, и был огромный риск, что его организм не выдержит нервной и физической нагрузки. Позже я пробовал говорить с отцом на эту тему. Он отвечал односложно: так было нужно. Только вот кому? Конечно, Елене Боннэр, это она подзуживала его. Он любил ее безрассудно, как ребенок, и был готов ради нее на все, даже на смерть. Боннэр понимала, насколько сильно ее влияние, и пользовалась этим. Я же до сих пор считаю, что эти шоу сильно подорвали здоровье отца. Елена Георгиевна прекрасно знала, насколько голодовки губительны для папы, и прекрасно понимала, что подталкивает его к могиле.
Голодовка действительно не прошла для Сахарова даром: сразу же после этой акции у академика случился спазм сосудов мозга.
... Что с ним случилось, когда он стал жить с Боннэр, не знаю. Он словно покрылся панцирем. Когда у Любы при родах умер первый ребенок, отец даже не нашел времени к ней приехать и выразил соболезнование по телефону. Подозреваю, что Боннэр ревниво относилась к его прежней жизни и он не хотел ее расстраивать.
В позапрошлом году Дмитрия пригласили на празднование 80-летия Андрея Сахарова в бывший Арзамас-16 (сейчас это город Саров). Коллеги отца не позвали на торжества Боннэр.
- Сотрудники Андрея Сахарова по «ящику» не любят вспоминать об Елене Георгиевне, - говорит Дмитрий. - Они считают, что если бы не она, то, возможно, Сахаров мог бы вернуться в науку.