Особенности японского нейтралитета. О пакте Мацуоки — Молотова

Накануне Второй мировой войны пакты были в моде. Едва ли не первым соглашением, названным именно пактом, стал совместный политический акт Германии и Японии (Антикоминтерновский), подписанный в ноябре 1936 года. Тогда только разгорелась гражданская война в Испании и подняли голову красные в Юго-Восточной Азии, считавшейся зоной интересов Японии.

Пакты в моде

До этого была ещё неудачная попытка сформировать на старом континенте некий Восточный пакт с участием СССР, Германии, Чехословакии, Финляндии, Польши и стран Балтии. А к Антикоминтерновскому пакту присоединилась Италия, причём Муссолини сделал это словно нарочно 7 ноября 1937 года, как подарок Сталину к двадцатилетию Октябрьской революции.

Направленность тройственного соглашения стран Оси против Коминтерна даже высмеял Сталин в речи на XVIII съезде ВКП(б) весной 1939 года. Вождь народов чётко определил, что военный блок Германии, Италии и Японии направлен против интересов США, Англии и Франции. СССР, как можно было понять, только следовал за ними, а «очаги» Коминтерна, по словам Сталина, было «смешно искать в пустынях Монголии, горах Абиссинии и дебрях Испанского Марокко» – тогдашних горячих точках.

Тот факт, что Антикоминтерновский пакт был в 1940 году заменён Тройственным Берлинским, уже антиамериканским, ничего не менял по сути. Были ещё и пакты русских с французами, немцев с поляками и, разумеется, пакт Риббентропа — Молотова, расцененный в Японии как предательство идей Антикоминтерновского пакта.

Гитлеру осенью 1939 года стоило немалых трудов, чтобы убедить подданных микадо в том, что японцам рано уходить из пресловутой Оси Берлин — Рим — Токио. Но это только казалось, что пасьянс взаимоотношений в уже сложившихся блоках менялся слишком часто. Даже война с Финляндией, а затем присоединение трёх прибалтийских государств к Союзу ССР не заставили Вашингтон и Лондон пойти на прямой разрыв с Москвой.

Слишком уж обнадёживающей была перспектива того, что нацисты всерьёз (пусть и ненадолго) застрянут в России. Пауза была крайне необходима не только Британии, едва устоявшей под угрозой немецкого вторжения, но и США, где военная промышленность только-только набирала обороты.

Впрочем, американская позиция слишком сильно зависела от того, когда удастся переубедить изоляционистов в том, что отсидеться за океаном и в этой европейской войне нельзя. Тем более что, в отличие от Первой мировой, где в колониях дрались всё же незначительные контингенты войск, вторая оказалась уже отнюдь не только европейской.

Старый континент почти полностью подмяли под себя гитлеровцы вместе с примкнувшей к ним Италией. Сегодня уже нет необходимости доказывать, что, демонстрируя зачастую показное безразличие к многочисленным немецким провокациям, администрация Ф. Д. Рузвельта сделала всё для того, чтобы японская экспансия на Дальнем Востоке стала для широкой публики реальным раздражителем.

Но важнее не это. Конкуренцию со стороны неожиданно поднявшегося восточного колосса уже не мог не замечать американский бизнес. Да, подготовка США к войне развернулась на полную мощь только после того, как гитлеровский вермахт напал на СССР, но свою сторону в мировом конфликте американцам пришлось занять намного раньше.

В Японии вряд ли кто-тот рассчитывал на создание великой Восточной империи без противодействия со стороны США. Однако для того чтобы выстоять в борьбе с такой державой, даже если она и воюет на далёкой периферии, было необходимо обеспечить надёжный тыл.

Китайский фактор в Токио действительно всерьёз не принимали, гоминдановцев Чан Кайши рассчитывали приручить, среди прочего предлагая им «вместе бить коммунистов». Однако как раз в это время и случились два конфликта с новой Россией – своего рода разведка боем. Ведь ещё за три-четыре года до этого в Японии, не в последнюю очередь с подачи прессы, приходили к выводу, что Советы на далёких фронтах воевать не готовы.

Одно из столкновений, на озере Хасан, оказалось локальным, но раздутым до масштабов небольшой войны, другое же, на монгольском Халхин-Голе, напротив, слишком серьёзным, чтобы тщательно его вуалировать. Они фактически вынудили японских политиков хотя бы на время сменить вектор.

Дипломатический блицкриг Ёсуке Мацуоки

Это же диктовал и бизнес, о роли которого в японском нейтралитете написано на страницах «Военного обозрения» (Тайна японского нейтралитета). Оборонные заказы поступали к предпринимателям по нарастающей, и для их выполнения остро не хватало ресурсов, прежде всего нефти.

У империи Ямато своя нефть закончилась уже к 1920-м годам, и до войны большая часть её, до 90%, покупалась у США. Но с ними явно предстояло воевать, и нужна была альтернатива. Оставался только один вариант — в Советском Союзе, на Сахалине.

Ещё осенью 1940 года японский министр иностранных дел Ёсуке Мацуока предлагал В. Молотову, на тот момент главе советского правительства, договор о нейтралитете взамен на сохранение сахалинских концессий. Предварительное согласие было получено, хотя пакт о нейтралитете не позволял поставить вопрос о возвращении Южного Сахалина и Курил. Тогда они нам не принадлежали.

Однако в Кремле тянули с конкретикой из-за необходимости обосноваться в Прибалтике и Молдавии, а также закрепиться на Карельском перешейке. В это время Сталин планировал сменить Молотова на посту председателя СНК, и Мацуоке, несмотря на то, что он не мог знать об этом, фактически пришлось пойти по второму кругу.

Мацуока не забыл унижения, которое испытала Япония за два года до этого, когда пакт о ненападении с Молотовым подписал Иоахим Риббентроп, немецкий министр иностранных дел. Советские дипломаты и лично Сталин делали реверансы в сторону Германии, а о японцах и не вспоминали. Немцы же их просто бросили, оставив без союзников, когда война на Востоке могла начаться в любую минуту.

Мацуока, специально для этого приехавший в Европу, не стал в Москве даже заикаться о последствиях недавних военных конфликтов с русскими, получив в ответ предложение расширить договор о ненападении до уровня пакта о нейтралитете. Фактически тогда у советского руководства и оказались развязаны руки, а японскому министру, по свидетельству В. Молотова, его напористость обошлась очень дорого.

Много лет спустя советский нарком вспоминал: «Эти проводы стоили того, что Япония не стала с нами воевать. Мацуока у себя потом поплатился за этот визит к нам…» Молотов, конечно, имел в виду знаменитый приезд на Ярославский вокзал к поезду императорского министра самого Сталина, который на глазах у германского посла Шуленбурга был демонстративно любезен с Мацуокой, сказав ему: «Вы азиат, и я азиат... Если мы будем вместе, все проблемы Азии могут быть решены».

Главное же заключалось в статье 2 подписанного пакта:

"В случае, если одна из договаривающихся сторон окажется объектом военных действий со стороны одной или нескольких третьих держав, другая договаривающаяся сторона будет соблюдать нейтралитет в продолжение всего конфликта".

Странный нейтралитет

Реакция союзников Японии на пакт с Советами была отнюдь не позитивной: они же теряли союзника в предстоящей схватке с ними. Гитлер был просто в бешенстве, заявив, что не собирается вместо японцев воевать с США. Хотя фактически занимался именно этим, тщетно пытаясь разыграть карту американского изоляционизма.

Мацуока после Москвы посетил союзников по Оси в Берлине и Риме, где не скрывал своего большого дружелюбия и уважения к Соединённым Штатам. Но даже от Муссолини он был вынужден выслушивать требования к Японии занять более твёрдую антиамериканскую позицию.

Не менее оригинально отреагировали на советско-японские договорённости в США. Пакт Мацуоки — Молотова в американской прессе тут же назвали странным нейтралитетом. Кремлю припомнили не только последние столкновения с Японией, но и не позволяли забыть про антикоминтерновский пакт, поддержку гоминдановского режима, а заодно с Чан Кайши и медленно, но верно набиравших очки китайских коммунистов.

На тот момент в Вашингтоне ещё не планировали оказывать прямую помощь Красной России, хотя как могли, предупреждали её лидера о реальности германской угрозы. Но это случится уже очень скоро, а пока там скорее трезво расценили договорённости с японцами как попытку Москвы избежать удара в спину.

Тем более что, помимо японцев, наступлением с тыла сталинской России могли угрожать и турки, и даже иранцы. Последних, как показала почти бескровная оккупация Персии английскими и советскими войсками летом 1941 года, опасаться вовсе не стоило, а вот турки, похоже, за двадцать лет так и не забыли советскую помощь и поддержку в начале 20-х годов. А с Гитлером наследники Мустафы Кемаля просто не сторговались, так как хотели слишком уж многого, вплоть до возрождения Османской империи.

Очевидно, если случилась «странная война», то и «странный нейтралитет» приходилось принимать как данность. Но если странная война закончилась, как только Гитлер развязал себе руки для наступления на Западном фронте, то странный нейтралитет затянулся, так как был выгоден и Японии, и СССР.

Странный нейтралитет не мешал Советскому Союзу получать помощь от прямых противников Японии. При этом нефть с Сахалина почти до последних дней войны поступала в Страну восходящего солнца. Интересно, что японцы сами предлагали разорвать нефтяные концессии, чтобы «нейтралитет» был не таким странным.

Но решение этого вопроса было оттянуто до 1944 года в связи с тем, что Германия напала на СССР. Но ещё до окончания войны стороны согласовали дополнительный протокол к «Пакту о нейтралитете», по которому японские нефтяные и угольные концессии передавались в собственность СССР.

Главная причина такой перемены лежала на поверхности – правительство Микадо уже не имело возможности затягивать процесс ещё дальше, так как японские ВМФ уже не могли обеспечить безопасную транспортировку добытой на Сахалине нефти на архипелаг. Американский флот уже перекрыл все возможные маршруты, которые только на карте кажутся такими короткими.

Ну а высказанные впоследствии многократные требования Берлина к японцам просто развязать войну против СССР означали бы для дальневосточного союзника неминуемое поражение. Впрочем, были и среди японцев те, кто считал удар по Пёрл-Харбору, обозначивший начало войны с США, самоубийственным. А после Сталинграда немцам выступление японцев уже вряд ли могло бы что-то дать.

Москве же с военной точки зрения приходилось исходить из того, что против возможной японской агрессии нужно только для начала продержаться некоторое время, а решать дело уже после подхода подкреплений из западной части страны. Не потому ли только на конференции в Тегеране в конце 1943 года Сталин дал понять Рузвельту и Черчиллю, что Россия не собирается уклоняться от выполнения принятых на себя союзнических обязательств.

Это вряд ли стоило расценивать как ответ на твёрдое решение США и Великобритании открыть Второй фронт в Европе. Только 6 ноября 1944 года, накануне очередной годовщины Великого Октября, когда была уже практически освобождена Франция, Сталин пошёл на прямое нарушение советско-японского нейтралитета.

Он прямо назвал Японию в числе агрессивных государств, которых ждёт неминуемый разгром. В Токио всё поняли правильно, перепечатали речь советского вождя почти без купюр, приступив тем самым к психологической подготовке населения к неизбежному. Среди советских дипломатов даже имела место уверенность в том, что японцы вскоре покинут Германию как союзника, однако с нацистами союзники успели разобраться на полгода раньше, чем с империей Ямато.

Алексей Подымов, Андрей Словесный. "Военное обозрение".