Диалог антиподов: Евгений Попов vs Михаил Любимов

Перед нами – литературная форма, известная с древних времён, и как тут не вспомнить знаменитые «Диалоги» Платона. Участники публикуемого диалога – советский разведчик, основоположник жанра иронического шпионского романа в отечественной литературе, кандидат исторических наук Михаил Любимов (на фото слева) и секретарь Союза писателей Москвы, президент Русского ПЕН-центра Евгений Попов (на фото справа). Они вполне могли бы стать достойными собеседниками Платона и вслед за древнегреческим философом повторить, что устная форма философствования достойнее письменной, ибо «письменный логос» не может себя защитить, а устный – вполне диалектический способ постижения Истины, пусть даже порой плавно переходящий в драку. По счастью, драки между антиподами не случилось, хотя темы обсуждались горячие и мордобой напрашивался. Да и как иначе, ведь два литератора спорят о литературе, истории, Родине, Сталине, писательском закулисье, причастности иных властителей дум к спецслужбам... Сами беседующие определили жанр публикации, не скупясь на слова: «Фантастический и саркастический диалог, состоявшийся во время пандемии коронавируса между, казалось бы, полярно устроенными и настроенными персонами – бывшим полковником Службы внешней разведки КГБ и писателем, некогда исключённым из Союза советских писателей за «диссидентщину»; но оба они – граждане России, и оба они, как умеют, любят Родину».  

Михаил Любимов: Евгений Анатольевич, хотя мы и в товарищеских отношениях, но «слишком далеки друг от друга», как декабристы от народа. Мне не хотелось бы драчки, как на телеэкранах, почему бы нам не взять пример с мудрого Сократа, который беседовал с выдающейся гетерой Аспазией?

Евгений Попов: Ну вот, начинаются лубянские штучки!

М.Л.: Драться, что ли, будем?

Е.П.: Дрался я последний раз в 1980 году, в 23.20, на стоянке такси около ресторана ЦДЛ, а «телеэкранов» не смотрю. Поскольку меня вряд ли можно назвать, как Ленина, Сократом, то я, значит, образованная древнегреческая шлюха Аспазия? Непонятно, чего здесь больше – осуждения, восхищения или простой демонстрации культуры?

М.Л.: Не знаю, как тебе в драке удалось зафиксировать точное время, но зачем вы, любезный Евгений Анатольевич, называете шлюхой барышню-гетеру Аспазию, которой Владимир Владимирович – Маяковский, а не наш, любимый, – готов был «подавать ананасную воду»? Я уважаю гетер, как Горький и Куприн, и считаю их жертвами капитала, поэтому Аспазию не отдам! И где тут «лубянские штучки»?!

Е.П.: Какие безобразия мы видим в истории! А ещё требуют чтить культ предков! Я, впрочем, человек малообразованный, меня не приняли в МГИМО и ИСАА, потому что я заикался, а это особая примета. Пришлось податься в писатели. Про «лубянские штучки» – это был намёк, что пора переходить к серьёзным нашим с тобой задумкам, чтобы окончательно разрешить главный вопрос: кто виноват – коммунисты или коммуняки?

М.Л.: До сих пор некоторые граждане, особенно литераторы, шарахаются от меня, узнав, что до 1980 года я работал в КГБ. Недавно в «Фейсбуке» критик с ослепительной фамилией Золотоносов назвал мою организацию «вонючей». Беда в том, что антиллехенты принимают за весь КГБ всего лишь второстепенное, отнюдь не главное 5-е управление, по воле партии боровшееся с инакомыслием. Я сталкивался с ребятами из «пятёрки» лишь за границей в составе разных культурных делегаций, разведку они только отвлекали, ибо обстановки в стране не знали. Посылали их, чтобы совграждане не сбежали, но я знаю лишь один случай – в 1954 году, когда два гиганта-дипкурьера силой пытались утянуть в самолёт жену сбежавшего чекиста Петрова. Жену отбила австралийская полиция, и вышел громкий скандал. Будучи резидентом в Дании, я получил от шефа «пятёрки» Бобкова шифровку, что на гастролях может сбежать дирижёр Евгений Светланов. Представляешь, какой бы случился харапай, если бы я затолкал Евгения Фёдоровича в сундук и отправил диппочтой в царство славного Салтана?!

Е.П.: Ты предложил мне темы: 1. Коммунисты и коммуняки; 2. СССР и Совок; 3. КГБ и гэбня; 4. КГБ и литература; 5. Агенты и стукачи; 6. Россия и Запад. Начнём по порядку.

Первое. Коммунистов и коммуняк я наблюдал только со стороны, как осенний лес или свиноферму, и мне начхать с Пизанской башни и на тех и на других, пускай они сами разбираются, кто из них какое дерьмо. А то, что «некоторые граждане-литераторы» до сих пор шарахаются от тебя, говорит лишь о том, что они были, есть и всегда будут дураками, что наглядно изображено в замечательной книге М. Золотоносова «Гадюшник. Ленинградская писательская организация: избранные стенограммы с комментариями».

Второе. СССР и есть Совок, как РеФе есть вновь обретённая Россия.

Третье. Что КГБ, а что гэбня – это вы сами решайте, кто был благородный Штирлиц, а кто под кроватью шарился в поисках самиздата, отбирал пишущие машинки у графоманов или развинчивал унитазы в поисках золота у нищего поэта Кублановского.

Четвёртое. Агенты и стукачи – тоже не по моей части. Я жил открыто, куда хотел, туда и ходил – хоть в ЦДЛ, хоть в американское посольство. «Политикой» не занимался, прокламаций да «хроник» не писал, «коллективок» не подписывал – «It’s not my cup of tea». И рассказы писал какие хотел, согласно своим понятиям, Конституции и УК СССР, а барбосы, вроде описанных Золотоносовым, мне этого делать не давали. Так что я тебе Золотоносова на поругание не отдам! А отношения с прежними властями проиллюстрирую анекдотом. «Рабиновича вызывают на Лубянку. – Правда ли, что вы клеветали на советскую власть? – Я? Да вы что? Да пошла бы она в задницу, эта ваша власть, чтобы я на неё ещё и клеветал!..»

Пятое – Россия и Запад. По моему идейно-ущербному наблюдению обывателя, наши и Запад за тридцать с лишним лет «перестройки» обучились друг у друга всему самому похабному. Ты обиделся на слово «вонючее»? Но ты к героическим деяниям Филиппа Денисовича Бобкова отношения не имел, Светланова в сундук не пихал, и вообще, тебя из «конторы» выперли сорок лет назад. Ты писатель, и неплохой, между прочим, о чём прямо-таки вопиет твоя свежая книга.

М.Л.: Вот ты сказал – «свиноферма»… А для меня крушение СССР и КПСС – личная трагедия, извини за пафос. Я дружил с фронтовикамикоммунистами, верил в идею справедливого общества, сам тридцать лет был в партии. Мы с друзьями совершенно свободно обсуждали глупости советской системы, я писал стихи, за которые тебя, сибирского свободолюбца, бросили бы в зиндан. Коммунисты затеяли перестройку, дали свободу, выпустили законсервированных человеков за границу. Я мечтал, что мы возьмём лучшее у капитализма и социализма, как призывал Сахаров, а в результате получился дикий капитализм, высмеянный ещё Диккенсом, с толстой мошной в качестве путеводной звезды. Не собираюсь отделять себя от системы и представляться невинным агнцем. И я не раскаиваюсь, что в своё время приказал выслать из Дании сотрудника торгпредства, который в «белочке» после запоя голышом бегал по улицам Копенгагена. Мне уже 86, и многие вещи предстают в ином свете. Помнишь, старик Хем писал о потоке, который очищается Гольфстримом? В этом потоке плывут «пальмовые листья наших побед, перегоревшие лампочки наших открытий, пустые презервативы наших великих любовей»… Вот и у меня такой же мутный поток, где и «коммунизм – это советская власть плюс электрификация всей страны», и «общечеловеческие ценности», и дядьки в одинаковых шляпах на Мавзолее, и даже твой любимый критик с золотой фамилией…

Е.П: Всякая власть от Бога, и Он наказал Россию коммунистами, пришедшими из Европы, как тараканы от соседей. Тебе 86, а мне 74, и я давно знаю писателей получше Хема. Например, Джованни Боккаччо, Джорджа Оруэлла, Курта Воннегута и тебя. Сравнивать же меня, русского писателя, с запойным бесштанным гэбэшником, вообще-то, оскорбление, но я его тебе прощаю, Бог с тобой.

М.Л.: Он был не гэбэшник, а честный сотрудник торгпредства. Ты антикоммунист – и что? Не либералом же я тебя обозвал, упаси Господи! Почему «кровавый режим» не покусился на твою, как писал Блок, «постылую свободу»? Мятежный Евтушенко открыл, что «настоящей свободы – её ни у нас, ни у вас – лишь минуты». Я вообще удивляюсь мужеству писателей, ухитряющихся творить за нищенские гонорары или вообще даром – после того как, под музыку Вивальди, под сладкий клавесин, мы въехали в блаженную свободу!..

Е.П.: Для тебя весь мир чёрно-белый: коммунист – антикоммунист, либерал – «патриот», а для меня он сияет всеми   цветами Божьего спектра. А рассказал бы ты лучше что-нибудь из вашей жизни. Например, сотрудничал ли «мятежный Евтушенко» с КГБ? Отравили ли Войновича в «Метрополе» или это его выдумки? Ты же в курсе, что когда Аксёнов в 1979 году в Коктебеле писал «Остров Крым», сняв квартиру у официантки Дома творчества, гэбисты на два месяца выперли его соседа из квартиры, чтобы установить там аппаратуру? Об этом, кстати, сам сосед рассказывал Аксёнову, когда тот возвратился на Родину во славе.

По моему скромному мнению, твои драгоценные коммунисты узурпировали Россию в 1917 году и залили её кровью. После смерти их рябого пахана добрая Россия простила их, и люди думали, что наконец-то заживут по-человечески, что красные черти, может, одумались. И что? Эти идиоты ушки-то поприжали, но упорно продолжали гнуть свою линию, потому что – идиоты. Из комсомольских писателей Аксёнова, Войновича, Гладилина, А. Кузнецова, Владимова сделали лютых вражин коммунизма. А чем им мешали абстракционисты, которые никуда не лезли, а тихо рисовали свою калякумаляку, в которой хрен что разберёшь? А почему не продавали народу джинсы, колбасу, туалетную бумагу, вместо того чтобы пулять деньги в Африку, которая на нас положила с прибором? Не были бы они такими дураками, их красный рейх продержался бы ещё тысячу лет, а не накрылся медным тазом в 1991 году. Ну, и вырастили себе достойную смену – посмотри на иных наших начальничков, которые двум свиньям щей разлить не могут.

М.Л.: Ты ещё скажи, что «Сталин развязал войну и её выиграли американцы». Не большевики влезли в Первую мировую, не они арестовали царя и министров и разогнали полицию, включая тайную. Революция – не рукотворное дело, она обрушивается с неба, как кара Божия. Твои ужасы коммунизма я разбавил бы бесплатным образованием и медициной, всеобщей грамотностью, Победой со слезами на глазах в кровавой войне, полётом в Космос, и выдающейся литературой в лице Замятина, Булгакова и многих других. Я предпочёл бы говорить с тобой на недосягаемом языке «Котлована» и «Чевенгура», потому что великий Платонов – бог русской словесности, его стрелы в коммунизм точны, беспощадны, но окрашены болью, и это не морковный кофе твоего пафоса. Я считаю себя не писателем – хотя ты и ласково меня погладил по головке, снимаю шляпу! – а homo skribens (то бишь гомоскриб, не путать с гомосеком), человеком пишущим. Мой герой – не безукоризненный Штирлиц, а живой человек, выпивающий и не чурающийся ласк Аспазии, со сложной семейной жизнью, весьма критически относившийся к советской системе, но преданный России и честно исполнявший долг офицера. За это меня, уже пенсионное чмо, предал анафеме КГБ после публикации романа в 5-миллионном «Огоньке» осенью 1990 года. Писали даже, что меня арестуют в случае удачи ГКЧП… На днях, когда я в маске и перчатках выносил мусор, думая о твоих «коммуняках-дураках», мне вспомнилось старое доброе время, когда я «душил» праведников из ЦРУ и передавал золото партии террористам Манделы, имя которого нынче носит улица в Лондоне. Именно тогда я посвятил стих одному товарищу, при виде которого понимал суть абстрактной живописи: «Твой честный нос стянуть до пят! Твой череп расколоть на части! И вместо лба поставить зад. О Бог, какое это счастье!» Дурак – понятие надпартийное и вечное, явление повсеместное и расплывчатое. С этой счастливой мыслью я выбросил мусор и успокоился.

Е.П.: В твоей честности я не сомневаюсь, но ты походя раздаёшь тычки, говоря о «морковном кофе моего пафоса», сталкиваешь меня с великим Платоновым, который, оказывается, должен сказать коммунистам спасибо за всё, что с ним случилось, равно как и Замятин, Булгаков, Солженицын.

Ресторан ЦДЛ. Народным кумирам не до конфликтов КГБ с диссидентствующими писателями

М.Л.: Ты всё принимаешь близко к сердцу, и я уже давно чувствую себя пред тобою как на скамье подсудимых, словно я ограбил замок Пугачёвой и Галкина! Я уже проклял свой стих, но что ты имеешь против морковного кофе? Его с удовольствием пивали в петроградской «Бродячей собаке» Есенин с Дункан, Маяковский и даже Ахматова. И как у меня может быть поверхностный взгляд, если мне нравятся твои книги, но я привык и к интеллигентному пафосу Грэма Грина, заядлого католика и пьянчуги? Ведь как мило мы с ним обсуждали сходство между католичеством и коммунистической верой и выпивали неразбавленный скотч за Христа, выгнавшего торгашей из храма! Отвечу словами Фауста: «Я, кажется, с ума сойду от этих диких оборотов, как будто сотня идиотов горланят хором ерунду».

Теперь поговорим об агентах и стукачах, прославленных нашими литераторами, особенно сидельцами. Я люблю хороших агентов не меньше, чем Аспазию, я горжусь ими, ибо они помогают в борьбе со стукачами, вообразившими себя патриотами. ЧК-ОГПУНКВД-КГБ всегда страдали от избытка патриотических добровольцев – стукачей и анонимщиков, ибо «сигнал» нельзя было выбросить в ящик без должного расследования, а это отнимало массу времени и нервов. Именно стукачество способствовало сталинским репрессиям! Но Андропов не поощрял «острые мероприятия» – он был осторожен по натуре, да и «мероприятия» требовали решения Политбюро, а это не хрюк свинячий! К тому же он прекрасно помнил, как экс-председатель КГБ, «железный» Шурик Шелепин, вылетел из своего кресла после поездки в Англию, где его встретили митингами против ликвидации Бандеры, убийцы многих наших соплеменников. С тех пор мы никого и не грохаем – а зря! Предатели вроде Резуна (Суворова) или полковника КГБ Гордиевского купаются в золоте и пишут мемуары. А нам приписывали и покушение на Папу, и выпуск электрического заряда в Галича, и «наезд» на Амальрика за его «Доживет ли СССР до 1984 года?». Уж если приспичило пришить Солженицына и Войновича – зачем было их выпускать за кордон? Правда, как адепт теории бардака, допускаю некие сбои – как история со спятившим энтузиастом, решившим заступиться за партию и от души ткнувшим чем-то в ягодицы Исаичу, стоявшему в очереди за колбасой. Могу вспомнить и обалдуя, напоившего трезвенника Войновича не возвышенным бургундским, а паршивым самогоном.

Кагэбэвская «пятёрка» работала под плотнейшим контролем ЦК, и там далеко не все были тупицами. Евтушенко, Вознесенский, Окуджава, Трифонов и другие имели широкие связи в высшей номенклатуре, к которой Комитету было запрещено прикасаться. «Избранные» плевать хотели на КГБ, и входивших в этот круг писателей, конечно, порой изрядно вздрючивали, но всегда выпускали порезвиться за бугор. Евтушенко рассказывал, как встречался с шефом «пятёрки» Бобковым и генерал элегантно просил поэта поддержать нашу политику и поведать потом о частных беседах с Кеннеди и другими сэрами. И что? Все «выездные» это исполняли, не исключая Окуджавы. Замзав международного отдела ЦК, затем помощник Горбачёва Анатолий Черняев дружил с Самойловым; я сам, птица невысокого полёта, распевал Галича, Кима и Высоцкого даже с видными партийцами. Крепко, иногда даже слишком, дружил с «подписантом» Левитанским…

Евтушенко с первой женой, Галей, впервые приехал в Лондон в начале шестидесятых, там многих поразил своей щедростью в угощении англичан и нежеланием сдавать гонорар в казну. Я читал ему в своей коммунальной комнатушке с видом на помойку цикл «На смерть Хемингуэя», «Ах, леди Макомбер, как правы вы пошло! Ружье на ладонях терзает мне кожу» – уж извини, Евгений Анатольевич, ты, конечно, помнишь «Последнее счастье Френсиса Макомбера»… Он впился в «Антологию английской поэзии», издание 193… какого-то года, взятую мною в посольской библиотеке. С чувством читал «Змею» Лоуренса и выцыганил у меня эту книгу. Потом встречались в Дании, на книжной ярмарке в Иерусалиме, когда я уже преобразился в хомо скрибенса, в ЦДЛ и ВТО, у меня дома, и Женя настойчиво советовал мне не вступать в «гадюшник» ССП. Между прочим, у нас с ним один переводчик, очаровательная Нина Буис, жена крупного деятеля коварного ЦРУ.

Е.П.: Ты лучше скажи – был Евтушенко вашим агентом?

М.Л.: Ничего дурного о нём и о прочих сказать не могу, и уверен, Женя считал бы ниже своего достоинства на кого-то стучать. В КГБ понятие «агент» было весьма произвольное, это вовсе не вертлявый тип, связанный расписками и получающий свои тридцать сребреников, как принято считать в некоторых просвещённых кругах. Может, бывали и такие экземпляры, но в мою бытность расписки и прочее уже брали крайне редко, никаких зарплат агентам в разведке КГБ не платили. Мой приятель, один из шефов контрразведки и прототип генерала Константинова по семёновскому фильму, вообще считал агентами всех своих собутыльников, возможно, некоторых и оформлял. Или вот устроил я у себя на датской квартире приём в честь прибывшего Юрия Трифонова, пригласил нужных мне иностранцев. Можно же при желании обозвать Трифонова «агентом», а ту пьянку – «чекистским заговором»? В Англии я дружил с крупным писателем Аланом Силлитоу, через ВОКС устроил ему поездку в Союз, и он написал честную книгу «Дорога в Волгоград». Вот тебе и ещё один агент. Этак я мог бы и тебя зачислить в агенты лишь на основании нашего диалога – дал бы тебе лестную кличку Жаворонок, ибо в «Буревестниках» уже числился Горький, внёс бы в агентурную сеть и получил бы в благодарность охотничье ружьё с золотой надписью «За храбрость».

ЦРУ быстро вычислило «слабое звено» в СССР – писателей. Поэтому они всячески субсидировали распространение Солженицына, Войновича и многих других, о чём не знали даже издатели. Тогда активно использовались разные фонды и подставные меценаты. Да и сейчас это продолжается не только через Сороса. Американцы до перестройки популяризировали хороших писателей, а нынче, когда большинство писателей очутились, пардон, в заднице, помогают им, обнищавшим, материально. А кому не захочется на иностранный грант поплавать в венецианской гондоле или пожевать паэлью у домика Дали в Кадакесе?

Продолжение следует   

Материал подготовлен с использованием гранта Президента Российской Федерации на развитие гражданского общества, предоставленного Фондом президентских грантов