Сквозник-Дмухановским всех стран посвящается
Свою версию бессмертной гоголевской пьесы Сергей Женовач неспроста назвал «Лабардан-с». Режиссёр решил доказать, что история, которая почти два столетия считается исконно русской, возможна практически в любом царстве-государстве.
Подлинные мастера не любят разговоров о творчестве – фильм или спектакль расскажет о своём создателе лучше его самого. Сергей Женовач от этой аксиомы отступает редко. Вот почему интерес к его новой постановке в родном театре, первой после того, как режиссёр покинул пост худрука МХТ им. Чехова, с самого начала держался на максимальном градусе – откроет ли она новый этап в его биографии?
Забегая вперёд, скажу – да, открыла. Женовач, как мало кто из его коллег по цеху, умеет держать удар. По словам Сергея Васильевича, это необходимейшее для режиссёра качество ему помог выработать его Учитель (по тону чувствуется – только так, с большой буквы) – Пётр Наумович Фоменко: «Если бы не он, меня бы не было. Точнее, был бы, но какой-то другой». И выбор хрестоматийной пьесы, сюжет которой знают даже те, кто в школе литературу старательно прогуливал, а в театре вообще ни разу в жизни не был, можно рассматривать как вызов – самому себе, своим единомышленникам и, конечно, публике.
Сегодня желающие увидеть «Ревизора» могут выбирать между Малым и Театром Олега Табакова, «Et cetera» и Театром на Юго-Западе, театральным центром «На Страстном» и «Гласом», Областным театром кукол и «Рыжим Театром». Но в том-то и дело, что «Лабардан-с» не «Ревизор», каким мы его привыкли видеть. И дело не в купюрах, местами довольно значительных, как, к примеру, сцены в трактире, а в ракурсе, предложенном режиссёром: «Гоголь не бытовой, не натуралистический писатель! Смотреть в очередной раз на российских чиновников в мундирах и с шашками на боку? Всё это уже не раз пережито и понято. Облачить их в современные костюмы? Ещё банальнее получится. Хотелось неожиданности. Чтобы Николай Васильевич повернулся к нам какой-то другой стороной. Усмехнулся, даже съязвил насчёт того, как мы все сегодня живём».
Ключевое слово здесь – «все». С какой торжествующей яростью выкрикнет Хлестаков (Никита Исаченков): «Я – везде!» И в этой победительности чуткому уху откроется – и эти лабарданистые фитюльки, и те, кто желает наварить из них ушицы пожирнее для собственного стола, водятся отнюдь не только в России-матушке. И эта мысль повергает публику в гораздо более глубокий шок, чем открывающаяся при падении занавеса живописная картина римских терм с мраморными лежанками, на которых нежатся полуобнажённые красотки, и бассейном с тёплой водой, где так вольготно плещутся обитатели уездного города, из которого, хоть три года скачи, ни до какого государства не доскачешь.
Среди туманных паров и серебристых брызг будут давать ценные руководящие указания и взятки, шептать наветы и признания в любви, писать доносы и разоблачительные письма, принимать поздравления и крушение надежд. И немую сцену режиссёр разместит тут же. Но выберет для неё не канонический момент «второго пришествия», а то, что должно случиться потом. Городничий (Дмитрий Липинский) и его свита (Сергей Аброскин, Александр Медведев, Вячеслав Евлантьев, Александр Антипенко, Александр Суворов и Нодар Сирадзе) снова войдут в ту же воду – в бассейне ведь она циркулирует по замкнутому кругу. И поди определи, где здесь заканчивается метафора и начинается самая что ни на есть правда жизни. Ведь куда бы ни приезжало высокое начальство, непременно возникает банька со всеми её неизменными атрибутами, включая барышень, украшающих досуг изнемогающих от государственных забот столпов общества. И всегда принимающая сторона надеется, что судьбу удастся перехитрить и потаённые мечты наконец-то осуществятся.
В когорте критиков нашлись те, кто не без восторга узрел в этом суровый приговор «мороку вымученной извращённой государственности». Ну не зря же Городничий и его присные под патрициев косят! Бесславный конец Римской империи – вечное назидание каждому государству, рискнувшему встать на имперскую стезю. Этим акулам пера так хотелось вынести вердикт, не подлежащий обжалованию, что пришлось «забыть» и о том, что лобовая актуальность Женовача никогда не интересовала, и о том, что по самой природе своей – и режиссёрской, и, главное, человеческой, он созидатель, а не разрушитель. И закрыть глаза на то, что под ослепительно белыми простынями, ловко скрученными в античные тоги и туники, полускрыты обнажённые человеческие тела. Нагота уравнивает всех: русского не отличишь от итальянца, американца от немца, грека от француза.
«Эта история не только российская, – уверен Женовач. – Она универсальная! Мы хотели уйти от «передвижничества» в трактовке Гоголя. Не случайно Михаил Булгаков называл его мистическим писателем. Думаю, что он именно так себя и ощущал. Он гениален. Сформулировать его практически невозможно. Дай бог хотя бы какую-то часть постичь из того, что им написано». Вот цель, которую поставил перед собой и своими соратниками режиссёр. Каким был путь к ней, Сергей Васильевич рассказал на мастер-классе в рамках биеннале театрального искусства «Уроки режиссуры». В этом году фестиваль проходил под знаком 125-летия эпохальной встречи Станиславского и Немировича-Данченко в «Славянском базаре», и все дискуссии так или иначе касались темы преемственности поколений и возможности вписать традиции, унаследованные от прославленных предшественников, в реалии сегодняшнего дня.
Встреча начинающих режиссёров с Сергеем Женовачем исключением не стала.
Он много говорил о своих учителях, не только прямых, но и «косвенных», к коим причислил и Эфроса, и Любимова, и Гончарова, и Товстоногова. «Первая книга Анатолия Васильевича – «Репетиция – любовь моя», – вспоминает Женовач, – вышла, когда я ещё учился в Краснодарском институте культуры. В каждый книжный магазин в городе она поступала только в одном экземпляре, и мы с ребятами бегали из магазина в магазин в надежде хоть где-то её найти. Мне повезло. И я до сих пор храню этот первый, уже очень потрёпанный экземпляр с моими тогдашними карандашными пометками. Я понимаю – вы молоды, живёте другими именами, в другом измерении. Но мне очень хотелось бы, чтобы наше великое театральное прошлое в вас как-то задержалось. В противном случае у вас не будет точек отсчёта для понимания, что такое великий, потрясающий, просто хороший или банальный, халтурный театр. Двигаться вперёд можно, только зная, что было до тебя».
Женовач и его команда движимы именно на этом «топливе». Сочинённая ими версия «Ревизора» прочно стоит на плечах «предшественников»: точка обзора выше, горизонт – шире. В программке отсутствует традиционное разделение постановочной команды по специальностям – все сочиняли всё, а не в границах своей профессиональной компетенции, и, кто что придумал, в конечном итоге никакой роли не играет. Женовач не устаёт повторять: иметь такую постановочную бригаду – счастье.
Таких артистов – тоже. Его труппа – ансамбль солистов, где у каждого своя партитура, до мелочей продуманная режиссёром и исполнителем совместно, так, чтобы важен и слышен был голос каждого. Уникальность «Студии театрального искусства» – в постоянной готовности к поиску и понимании, что результат этого поиска непредсказуем. «Самое интересное возникает именно из поиска, – признаётся Сергей Васильевич, – хотя он порой бывает и скучным, и нудным. Конечно, и увлекательным тоже, настолько, что мы в азарте начинаем считать себя чуть ли не гениями. Но когда назавтра пытаемся повторить найденное на сцене, вдруг понимаем, что получается полная ерунда. И к этому надо относиться нормально.
СТИ на сегодняшний день остаётся чуть ли не единственным театром в Москве, позволяющим себе выпускать одну премьеру в год и думать в первую очередь не о кассе, а о зрителе, что приходит сюда в поисках чувств и мыслей, которые могут родиться только здесь. Их не выразить словами, не изложить на бумаге. Их можно передать только сценическими образами».
У Женовачей есть своя публика именно потому, что они отстаивают своё право на необщее выражение лица. Чтобы пересчитать театры, о которых нынче можно сказать то же самое, хватит пальцев одной руки. Раскрученные режиссёры дрейфуют между столичными сценами, тиражируя излюбленные приёмы и подходы, в который раз обкатывая проверенные схемы, вставляя в соответствующие ячейки более или менее подходящие «фигуры», извлечённые из недр труппы, в которой они видят не единый живой организм, а набор деталей, сходный с детским конструктором. И, глядя на очередную «действующую модель», собранную из этих деталей, в который раз убеждаешься – есть режиссёры, а есть просто люди, ставящие спектакли, которым режиссёрами не стать, несмотря на тома хвалебных рецензий и пирамиды премиальных статуэток…
Виктория Пешкова