Кинорежиссер Олег Трофим — о том, почему нужно продолжать снимать кино

За столиком в грузинском кафе «Сахли», где-то среди лабиринтов старых улиц Тбилиси, я поднимал тост за искусство, за иррациональную нашу тягу к созиданию, за страсть к творческому ремеслу вопреки апокалипсису. Меня окружали блестящие и усталые глаза мигрантов — моих выдающихся коллег, бежавших из Москвы, Петербурга, Киева. Теперь они снимают клип в Грузии, и я поздравлял друзей и подруг с окончанием съемочного этапа, искренне радовался тому, что в это смутное время, когда, расставшись с прошлым, без определенных представлений о будущем, все они, объединившись на чужой земле, бросили свои силы и время на алтарь дочерей богини Гармонии. Пили мы крепко, плакали горько и хохотали раскатами грома назло ядовитым СМИ. «Ты вернешься домой, будешь снимать кино?» — «Да». Этот мой ответ от Ташкента до Стамбула, Еревана и Тбилиси всегда вызывает у беженцев оторопь. «А зачем? Разве тебе не страшно?» И однозначно на этот вопрос ответить непросто, нет столько чачи на свете, чтобы искренне для себя самого сформулировать внятные железобетонные аргументы без оговорок. Почему я решил, что должен продолжить создавать кино у себя на Родине прямо сейчас, бросив скитания, отдаться родному авось?

Всю свою жизнь я посвятил одной лишь профессии. Если разобраться, ничего больше делать я не умею, а вот кино снимать получается хорошо, в этом я профессионал. Нас таких много. Многих художников, режиссеров, ремесленников из кино в эти дни разбросало по свету — от Сантьяго до Алма-Аты, от Лос-Анджелеса до Ургенча. Кто-то бежал прямо со съемочной площадки, кто-то тайком попрощался, кто-то спасался всей компанией планомерно, но почти все без инструментов и техники, без выходов и запросов на собственные таланты замыслили новый путь. Киноиндустрия — неповоротливая машина, личную кинокарьеру не закинешь в рюкзак, ее надо строить и постигать, она подразумевает мышление на языке аудитории. Не потому ли большинство дорогих наших коллег, еще до 2022 года успешно сыгравших в «русскую мечту» — вырваться из России в зарубежную индустрию, почти всегда и все чаще возвращались снимать домой? Может, потому, что те, для кого мы снимали фильмы, остаются дома, берегут построенные личным трудом карьерные, семейные, социальные пирамиды? Дягилев, прости, видать, мы опять все ********! Кто лучше нас расскажет о том, что такое мы сами? Кто на родном языке оплачет и высмеет нашу же дурость, и боли, и радости, те, что у нас в крови? Мне известен ответ: если не мы, то кто-то. А я не хочу, чтобы кто-то, я хочу, чтобы я!

Но и жить тоже хочется, кандалы или пулю — не хочется, а жить и созидать — хочется очень.

Прямо сейчас за мной тянется увесистый такой хвост из разного рода ответственностей, обязательства перед партнерами и командой моей киностудии, с которой мы заканчиваем фильм «Гром: Трудное детство». Работа над ним началась еще в 2021-м и продолжится аккурат до январской премьеры. Задерживаться в мытарствах по заграницам означало бы подвергнуть риску не только выход нового фильма, но и само существование киновселенной Bubble. Кажется невозможной сама идея — разом поставить крест на мире, который мы с таким трудом и трепетом создаем последние годы, который так полюбили миллионы наших зрителей и фанатов, мы сами.

С другой стороны, здравый смысл напоминает мне о рисках, о безопасности и благополучии моей семьи, о перспективах и об их отсутствии. Весы так себе. Соль текущего положения в том, что правильных решений реальность не предусматривает, гороскопы врут, предсказания — курам на смех, привычная логика ненадежна, потому что, видать, вся планета разом только и занята тем, чтобы перманентно путать мои личные карты. И пусть надежды горят, как сухой сибирский лес, мне остается — полагаясь на совесть, удачу и на авось — делать то, что я обязался, то, что я умею лучше всего.

«Верните мне назад мои перспективы!» — ору в голос на чьей-то кухне под грустный хохот друзей и проходимцев. Никто, разумеется, никому ничего не вернет, но есть такие вещи, которые ни у одного человека по-настоящему и насовсем отобрать невозможно. У каждого это что-то свое.

У меня не отнять беспечную страсть к воображаемым романтическим драмам, мирам, где добро всегда побеждает зло. Эта вера, к великому сожалению, не находит согласия с моими же убеждениями и полученным опытом. Но она нередко рисовала мне место для шага вперед, когда, казалось, пора дематериализоваться. Ремарк своих персонажей с такими воззрениями называл глупцами и все же имел в виду некоторый объем: «Глупость — ценнейший дар... она почти священна... Опасности, перед которыми бессилен любой интеллект, глупость просто не замечает. Когда-то я пытался искусственно поглупеть. Практиковался в глупости и даже преуспел. Иначе мои проделки во Франции могли бы плохо кончиться»*. Взрослая жизнь — полный отстой. Вот так.

Я понятия не имею о том, что будет с российским кино, глядя на обсуждаемые питчи и инста-фото бесчисленных расписных сериальных тарелочек. Создается ощущение, что в индустрии происходит небывалый расцвет. А потом я перебираю в голове фамилии тех, кто теперь пишет свое имя латиницей, и тех, кого задушили дома свои же, а затем смиряюсь с фактом, что мы далеко не первое поколение на распутье. И не последнее.

Я задаюсь вопросом: к чему посыпать голову пеплом, когда он и сам кружит, укрывая собой целые города? Сегодня, как и вчера, я чистыми руками и тревожным сердцем хочу делать то, что умею лучше всего, пока это еще возможно. На родном языке создавать иллюзорные миры, где царит справедливость. Хочу строить желтые подводные лодки на как можно больше посадочных мест. Вопреки здравому смыслу я хочу снимать кино, осмыслять все те опасности, мнимые и действительные, что нависли над нашими головами. Вопреки злому гомону помнить, что ни один ад не вечен, а рая на земле не существует, да и не было никогда. Вопреки новостям я хочу сочинять и снимать что-то хорошее наше, чтобы людям оставалась работа, чтобы зрителям оставалось кино, чтобы мне оставался я. Авось!

*Тени в раю: [роман] / Ремарк Эрих Мария; [Перевод с немецкого Л. Черновой, В. Котелкина].