Анжелика Варум: «Ходить везде вместе — не моя история. Я человек самодостаточный, да и Леня тоже»

Один момент, Маша, вызвал у меня приятное удивление — то, что ты предложила встретиться дома. Я уже не помню, когда это случалось в моей журналистской практике. Обычно все предпочитают кафе или ресторан в центре Москвы. А ты была категорична: дома и только дома. Почему так?

Я домосед, и дома чувствую себя комфортнее всего. В публичных местах я, как и многие мои коллеги, испытываю дискомфорт и чувствую себя довольно скованно.

То есть в публичных местах ты ненастоящая?

Нет, почему же? Быть ненастоящей и испытывать дискомфорт — это разные вещи.

Как тебе вообще может быть дискомфортно? А плечо мужа?

Ну, вариант «мы с Тамарой ходим парой» не про нас. Нам достаточно делить сцену на двоих, дом на двоих, быт на двоих. А ходить везде вместе — это вообще не моя история. Я человек самодостаточный, да и Лёня тоже.

Друзья-то общие у вас есть?

Друзья общие есть.

Но у каждого своя территория. Так изначально повелось?

Да. Нам о многих вещах пришлось договариваться на берегу, ведь начинали мы как пара, когда нам было уже почти по тридцать. Конечно, это договор негласный, на уровне интуиции. Вообще, думаю, нам повезло, что мы люди одной профессии, потому что нам всё понятно без слов.

Объяснить человеку другой профессии, что такое потребность в абсолютной тишине, когда хочется просто помолчать и не быть каждую минуту вовлеченным в быт и повседневную суету, не всегда возможно.

А ты в быт сильно вовлечена?

Для меня кухня — это просто культ. Я люблю готовить, всё свободное время провожу на кухне. Правда, в отношении стирки подобного энтузиазма не испытываю. У меня с самого начала сложились непростые отношения со стиральной машиной. Но тут на помощь приходит муж.

Ты готовишь для Лёни...

...Для Лёни. Для себя. Для наших детей, когда они приезжают в гости, для друзей. Я и ем больше Лёни. Я мясоед, в отличие от него. Лёньку с трудом можно заставить съесть даже куриную котлету, он мясу предпочитает рыбу и овощные блюда. А я стейки обожаю.

Ни за что бы не подумал! Ты такая стройная — как статуэтка.

Я просто человек очень беспокойный. Думаю, в основном это помогает сохранять фигуру. Перед большим концертом я могу сбросить полтора-два килограмма за ночь из-за волнения. Потом, правда, быстро набираю.

Получается, для поддержания формы нужно, чтобы почаще было беспокойство, такая вечная нервотрепка.

Не нужно. Муж, например, любит, когда я немного округляюсь. Ему нравится. Плюс два килограмма — и я становлюсь такой симпатичной матроной. Щечки появляются.

Мы встречаемся с тобой в одиннадцать часов вечера. Тебя это время сразу устроило, когда я предложил?

Да. Мы же начинаем работать вечером, в семь часов — самое раннее. Если это какие-то закрытые мероприятия или клубные выступления, то это может быть и десять вечера, и два часа ночи. А после концерта заснуть очень сложно.

Но сегодня-то не было концерта.

Как же! Был концерт. Ты думаешь, я тебя встречаю дома специально в концертном мейкапе? (Улыбается.)

Вы вместе с Лёней выступали?

Нет, я одна.

А муж в такое позднее время где?

Недалеко. В соседней комнате.

Знаешь, что еще меня удивило и совершенно восхитило? То, что ты не помнишь номер своей квартиры. Я у подъезда задал об этом вопрос, а ты не смогла ответить.

Я жертва прогресса: у меня есть электронная визитка с адресом, которую я рассылаю всем моим гостям, та же история и с номером телефона. Самой мне эта информация ни к чему: что-что, а уж дорогу к дому я всегда найду.

Прекрасно. Вот сейчас у тебя замечательная пора. Вышел совместный диск с Игорем Крутым. Очень красивые мелодии, у вас получился отличный дуэт, и у Игоря проникновенный вокал.

Да, бархатный такой.

Я слышал, что это была твоя инициатива и Игорь Крутой поначалу не верил, что из этого может что-то получиться. Или это такое кокетство?

Нет, не кокетство абсолютно. Игорь готовился к своим юбилейным концертам. На то время в моем репертуаре была всего одна его песня. Игорь позвонил и сказал: «Мань, давай еще одну-две песни сделаем для моего шоу, а то ты всего с одной песней — как-то несолидно». И прислал мне несколько композиций на выбор. Я послушала и поняла, что ничего меня не цепляет. Пришлось набраться смелости, перезвонить Игорю и честно сказать: «Не мое». Он спросил: «А что твое?» На то время я уже послушала пластинку Лары Фабиан, от которой была в полном восторге. Я сказала, что готова спеть песню Лары Фабиан.

На это Игорь ответил, что там вообще такие вокальные вещи, мол, ты не потянешь... Я оскорбилась. Ведь всё дело не в силе голоса, а в темпераменте певца и его философии. Я, например, всегда предпочитала Нору Джонс и Лизу Стэнсфилд более темпераментным Тине Тёрнер и Пинк. Они мне как-то ближе и понятнее.

Я ответила Игорю, что «компенсирую» всё русскими текстами, села и написала стихи на две его англоязычные песни. А когда записала их в студии, Игорь послушал и предложил сделать русскую версию целого диска. Так появилась наша совместная пластинка «Женщина шла».

Здорово. Скажи, ты всегда берешь инициативу в свои руки?

Да, у меня даже дома кличка — Начальник.

Ты с виду такая хрупкая, нежная. Кошечку, которая уютно расположилась у тебя на коленях, так красиво гладишь.

(Улыбается.) Я мягкий начальник, но со стержнем.

Это от природы или воспитание?

Я думаю, в первую очередь это продиктовано профессией. Мой папа всегда говорил: «Если хочешь сделать что-то хорошо, сделай сам». Вообще, если честно, папа очень не хотел, чтобы музыка стала моей профессией.

Удивительно, а почему?

Сложный путь и очень мало шансов на успех.

Изначально ты же хотела стать драматической актрисой.

Хотела. Я поступала в театральный институт, не поступила — и слава богу. Профессия актрисы слишком зависимая, а я очень свободолюбивый человек.

А что, музыкант — профессия независимая?

Да. Если тебе повезло и ты прорвался, дальше ты уже сам диктуешь правила игры.

То есть когда ты не поступила в театральный, то решила: «Эврика! Буду певицей!»

Мне нечем было заниматься целый год. Папа привлек меня к работе в студии: он писал песни, а я записывала к ним бэк-вокал, напевала «демки» для начинающих певиц. Знаешь, это такое волшебство, когда надеваешь наушники и впервые чувствуешь свой голос. Я поняла, что мне это очень нравится и очень хочется этим заниматься. (Из комнаты выходит Леонид Агутин.)

Вот и Леонид появился. Привет!

Леонид: Привет! Я за чаем. Как всегда, неожиданно. Ну, не буду вам мешать. (Возвращается обратно.)

У тебя, Маша, кажется, нет музыкального образования?

Ну, как сказать, у меня папино музыкальное образование. Но классического нет. Папа никому меня не доверял. Он считал, что занятия музыкой должны подкрепляться энтузиазмом. А в классической музыкальной школе очень часто педагоги этот самый энтузиазм убивают на корню. Папа вообще не терпел любой формы зависимости и мне это чувство передал.

А зависимость от мужа?

Ну, это не зависимость, это свободный выбор.

В чем разница?

Ты сам принимаешь решения, ты сам ищешь компромиссы, и ты точно знаешь, во имя чего это делаешь. А зависимость — это что-то помимо тебя, помимо твоей воли.

Ясно. Тебе никогда не ставили в укор отсутствие образования?

Мне было девятнадцать лет, когда вышла моя первая пластинка, и почти сразу началась гастрольная деятельность. Так что мне вообще некогда было об этом задумываться.

А у тебя самой такой потребности не было?

Потребность была, времени не было. Если честно, мне кажется, что в семидесяти процентах из ста высшее образование — это выбор родителей, который они принимают за своих детей, чтобы потешить родительское самолюбие. У меня была потребность в хорошей литературе и в хорошей музыке. И то и другое я могла себе позволить в часы досуга.

Если ты спросишь у меня, хотела бы я вместо моего личного опыта, приобретенного на концертных площадках, просидеть пять лет в институте и начать карьеру на пять-семь лет позже, однозначно отвечу «нет». И в то же время, если задаться вопросом, хотела бы я знать и уметь больше, — да, хотела бы.

Сейчас тоже много читаешь?

Стыдно признаться, но всю мою любовь к чтению вытеснили сериалы. Вот недавно села и посмотрела замечательный сериал «Молодой папа» с Джудом Лоу. Всю ночь прорыдала. Смотрела сутки напролет, потому что остановиться и выключить было просто невозможно. Я понимаю, что такая степень вовлеченности — это не очень здорово. Эмоции — как положительные, так и отрицательные — дело энергетически затратное. Я, например, «Голос» начинаю смотреть только с полуфиналов. Переживаю за ребят, нервничаю очень сильно. Первый сезон «Голоса» смотрела полностью. Помню свои стенания по поводу Артёма Качаряна, он был моим любимчиком. Очень обаятельный парень с хорошими вокальными данными. Но ему так и не удалось выйти в полуфинал. Вообще я с детства была очень впечатлительной. Как-то бабушка впервые повела меня в оперный театр (мне было лет пять), примерно на десятой минуте спектакля я разрыдалась в голос, и нам пришлось выйти из зрительного зала. По дороге домой она спросила, почему я расплакалась, я ответила: «Тетя на сцене так кричала, ей было больно». А в прошлом году на премьере спектакля Кости Райкина у меня был фактически сердечный приступ.

Ужас. Какой же спектакль довел тебя до такого состояния?

«Все оттенки голубого».

Там, конечно, драматичная история, но не до такой же степени!

До такой! Финальную сцену я вообще досмотреть не смогла. Просто уперлась глазами в потолок и плакала.

Ну а что тогда взамен — покой, йога? И чтобы кошка всё время сидела на коленях?

Развлечения, положительные эмоции, вокруг чудеса, мир в розовом цвете и небо в алмазах. (Смеется.)

То есть обязательно нужно создать какое-то искусственное пространство?

Как это ни трудно признавать, но так оно и есть. Его нужно создать, чтобы иметь возможность скопить силу и энергию для сцены. Потому что каждый выход на сцену — это всегда борьба. Тебе нужно победить. А жанр легкий, и жанру нужно соответствовать.

Я понимаю, о чем ты говоришь. Вот мы с братом Игорем вели «Новую волну» в Сочи, я перед началом очень волновался, и это понятно. Но я видел, как за кулисами в этот же самый момент был сосредоточен и весь в себе Филипп Киркоров, как сосредоточена и абсолютно отрешена Алла Пугачёва, которой нужно было сказать на сцене всего несколько слов и представить нас с Игорем. Я спросил: «Алла Борисовна, вы всегда так готовитесь перед выходом на сцену?» «Да, — отвечает, — всегда».

Всё верно. Когда я была еще ребенком, папа был музыкальным руководителем коллектива Валерия Леонтьева. Помню, как за кулисами наблюдала за Валерием Яковлевичем. Я понимала, что человек очень нервничает. И я к нему однажды подошла и говорю: «Вы что, волнуетесь, да?» И он говорит: «Да, очень». А Леонтьев в то время уже был звездой.

Кстати, волнение такого рода — это еще хороший адреналин.

Знаешь, Вадим, это хороший адреналин, когда ты победил.

А бывает, что ты не побеждаешь? Мне кажется, ты начинаешь петь «Вишня, вишня, зимняя вишня» — и всё, дальше всеобщее обожание.

Это не так просто, как кажется! Бывает, что не твоя публика: тебя зовут, например, на какой-то корпоратив, и выбор исполнителя делает не публика, а начальник. А публике, по сути, всё равно, кто выступает. Вот это самое сложное — «зажечь» таких людей.

Понял. Теперь о другом. Известно, что тебе было десять лет, когда твои родители развелись. Ты жила во Львове, отец работал в Москве. Воспитанием только мама занималась?

Да, мама.

Я почему спрашиваю: просто ты всегда так аппетитно рассказываешь об отце, он для тебя, можно сказать, идол, а мама как-то в тени. Ей не обидно?

Моя мама мудрая женщина. А еще очень тонкий и деликатный человек, поэтому, даже если в ее сердце и закрадывались нотки ревности, она ни словом, ни жестом никогда не давала мне этого понять.

Мама сейчас в Москве живет?

Да. Она много лет жила в Одессе с моей бабушкой, а потом, когда бабушки не стало, я забрала ее к себе.

Получается, когда ты приехала в Москву, то сразу попала под крыло отца?

Да.

У него энергия все-таки мощнее, чем у мамы?

Я бы не стала сравнивать женскую энергию с мужской, это принципиально разные вещи. Дело не в энергии. В принципе, дочери всегда больше тянутся к отцам, за редким исключением.

Твоя дочка тоже больше к отцу тянется?

У меня как раз исключение из правил. Лизка абсолютно моя. Но у нас вообще такая ситуация непростая. Когда мой папа заболел, врачи сказали, что здесь ему не могут помочь, и мы перевезли его в Америку. И Лизе вместе с ним тоже пришлось переехать. Мы же всё время на гастролях.

Но ведь многие берут с собой маленьких детей на гастроли, и нет проблем.

Чисто мужской, не побоюсь этого слова, некомпетентный взгляд на предмет. Как ты себе представляешь, например, ребенка с вирусом и температурой под сорок, переезжающего по ночам из одного города в другой?

О'кей. У тебя никогда не было чувства, что ты что-то дочери недодала?

Нет. Мы очень хорошо друг друга чувствуем. Мы с ней как близнецы. И неважно, какое между нами расстояние.

Лиза и по характеру на тебя похожа?

По характеру она моя, я ее без слов понимаю. И у меня никогда не было ни чувства вины, ни чувства, что я ей чего-то недодала.

Дочка — музыкант. А у вас не было мысли дуэтом выступить?

Нет, такой мысли не было, она совсем в другой музыкальной традиции работает. И еще она индивидуалист. Ей надо всем доказать, что она без родителей всего может добиться, поэтому принципиально не хочет пользоваться нашими возможностями. Лёня помог ей записать первые семь песен, а потом Лиза сказала, что дальше всё будет делать сама. Она пишет и музыку, и стихи, и аранжировки.

Тебе самой нравится то, что она делает?

Очень. Всё это тонко и со вкусом. Я ею горжусь. Мне очень нравится тот энтузиазм и то стремление, с которым она подходит к творчеству. Лиза с детства была очень независимой, очень самостоятельной, самодостаточной. И не было у нее ни тоски, ни скуки. Дети музыкантов вообще особая каста. У них иммунитет к сложным жизненным обстоятельствам, такая своеобразная прививка. У них нет желания забиться под крыло. Они рождаются лидерами.

Мы уже столько времени беседуем с тобой, а кошка всё так же тихо и умиротворенно сидит у тебя на коленях…

На самом деле, Нюха появилась в нашем доме, когда папы не стало. До этого я с бόльшим пиететом относилась к собакам. Но, как говорится, до кошки нужно духовно дорасти. У меня вообще раньше не возникало мысли о домашних животных — мы же всё время в разъездах. А тут как-то всё совпало... Три года назад мы с Лёней попали в автоаварию. Это была середина нашего весеннего гастрольного тура. Раннее утро, на дорогах гололед. При подъезде к городу наш водитель остановился, чтобы уточнить дорогу.

Как только мы тронулись с места, на встречную полосу выскочил белый «Мерседес» — и прямо нам «в лоб». Хорошо, что наша машина не успела набрать скорость, иначе всё могло бы закончиться более чем печально... Водитель и наш директор были пристегнуты и не пострадали. У Лёни был сильный ушиб спины, хотя он видел, что происходит, и успел сгруппироваться. А я сидела за водителем и копошилась в телефоне. При столкновении я очень сильно ударилась головой о впереди стоящее кресло и от неожиданности громко вскрикнула. Когда через паузу я попыталась что-то сказать, выяснилось, что голос мой превратился в сиплый басок. А незадолго до этого эпизода мне позвонил папа из Америки и сообщил, что был у врача и что есть подозрение на онкологию. Я не стала дожидаться окончания тура — петь всё равно не могла. Лёня доработал оставшиеся концерты без меня. И я вылетела к папе в Майами. Про аварию ему говорить не стала, сказала, что у меня вирус.

Как долго ты не могла петь?

Я полгода разговаривала басом.

Врачи обнадежили, что всё будет в порядке?

Врачи посмотрели связки, сказали, что надрывов нет. И я поняла, что мне просто нужно время. Больше к врачам я не обращалась.

Это же какую волю надо иметь! Лёня тебе не говорил, что ты сумасшедшая, почему ты игнорируешь врачей? Все-таки здесь, наверное, нужен был постоянный контроль.

Лёня знает, что я со своими проблемами всегда справляюсь сама. Когда стал возвращаться мой родной голос (а это происходило очень-очень медленно), мне пришлось заново учиться петь. На каком-то этапе я позвонила Хибле Герзмаве и попросила со мной позаниматься. Это было чудовищное испытание. Я не могла дотянуть до конца даже самую простую распевку. Через некоторое время сказала Хибле, что я пас, мне надо остановиться и просто переждать. Было очень страшно, но я не верила, что моя карьера может так нелепо закончиться. Чувствовала, что мне надо просто успокоиться. А вскоре не стало папы... Какое-то время я просто лежала в кровати, глаза в потолок. Лёня стал выступать сольно, часто уезжал на гастроли, и я оставалась дома одна. И тут вдруг я поняла, вернее, не поняла, а почувствовала, что мне нужна кошка. Даже не знаю почему. Я перелопатила кучу литературы и из всех кошек выбрала сингапурскую породу. Это очень тактильные, очень контактные животные. Вот моя... Она команды выполняет, ходит за мной хвостом. Она даже не совсем кошка, это настоящий «котопес».

Кошка энергетически помогла?

Да. Она меня спасла. Ее покой, такая гармония, такое равновесие — всё это как-то постепенно стало приводить меня в чувство.

Какая же ты сильная, Маша.

Этого не отнять. (Смеется.)

Кстати, скажи, обязательно нужен был сценический псевдоним Анжелика?

Этот вопрос можно задать еще нескольким известным певицам, которые в свое время взяли псевдоним. Для меня это была вынужденная мера. Когда я начинала работать, на сцене уже была одна Маша — Маша Распутина. А становиться Машей номер два...

Ну, «номер два» — это вообще не про тебя. В жизни тебя чаще зовут Анжелика или Маша?

И Анжелика, и Маша. Мои личные странички в Instagram и в Facebook зарегистрированы под именем Марии Варум.

А какие у тебя отношения с возрастом — прямые, честные, или ты пытаешься заигрывать с самой собой?

Ну какая женщина прямо ответит тебе на этот вопрос?! (Смеется.) Знаешь, я очень комфортно чувствую себя в своем возрасте. Мне всё очень нравится. Мне нравится, что я практически всё понимаю про жизнь. В юности меня всегда выводило из состояния равновесия, когда я чего-то недопонимала и мне не хватало интуиции для принятия решения.

Помнишь это ощущение, когда попадаешь в компанию и чувствуешь себя не в своей тарелке? А почему, собственно, это не твоя тарелка и как попасть в свою, ты не знаешь. С возрастом приходит понимание многих вещей. Единственный минус — нужно больше времени для отдыха, чтобы выйти на сцену и сделать э-ге-гей!

У тебя такой ровный, спокойный голос, минимум эмоций. Никогда не бывает суеты?

Мне кажется, что суетиться — это очень унизительно.

Ну а, например, ссора — это суета?

Нет, ссора — это энергия. Ты никогда не задумывался, почему некоторые бабушки такие сварливые?

Почему?

Потому что им нужно чувствовать себя действующими, живыми. А для того чтобы чувствовать себя живыми, многим нужна энергия конфликта, потому что энергия конфликта — одна из самых мощных.

У меня такое ощущение, что вы с Лёней вообще как два буддиста.

Так и есть! И еще у нас в доме запрещено говорить о профессии и о политике. Это закон.

О чем можно говорить?

А мы не разговариваем практически, мы в том возрасте, когда нам уже есть о чем помолчать. Помнишь, по Пелевину: сплелись хвостами, сели на диван, посмотрели киношку. И очень комфортно. Я не представляю рядом с собой человека, который бы постоянно зудел чего-нибудь на ухо. И Лёня тоже не в претензии на ежеминутное общение. У меня вообще иногда складывается такое ощущение, что мы в каком-то колене родственники. Серьезно. Знаешь, когда я увидела фотографию Лёниной бабушки в молодости (звали ее, кстати, тоже Мария), у меня было ощущение, что смотрю на свое отражение. Даже жутковато стало.

Не случайно многие вас с Леонидом воспринимают как одно целое... На сегодняшний день что у тебя в приоритете?

Сейчас я горю, конечно, проектом с Игорем Крутым. Для меня это новая ступень. Лёня занят в «Голосе». Совместного мы пока ничего не планируем, кроме гастрольных дуэтных туров. Каждому периодически в жизни нужно что-то менять.

То есть новые песни Агутина ты не поешь принципиально?

Никакого принципа в этом нет. Песни должны рождаться, как рождались раньше на протяжении многих лет. А сейчас пауза. И хорошо.

Все-таки ты очень позитивная девушка, Маша!

Позитив, негатив — это в фотографии. Я просто реалист, у меня нет никаких иллюзий ни в отношении мироустройства, ни в отношении человечества. И я хорошо себя чувствую, потому что реалисты могут многое прогнозировать. Но при этом я не перестаю быть романтиком.

Скажи, а почему ты не любишь, чтобы тебе сочувствовали, чтобы тебя жалели? Кажется, для тебя это принципиально.

Почему не люблю? Я люблю, но только когда это делают очень близкие, когда Лёня пожалеет. Вообще, пожалуй, он единственный. А так я сама привыкла быть жилеткой, я всех выслушиваю, всем раздаю советы. Выглядеть слабой? Ну уж нет! Это значит, что где-то что-то упустила, что-то сделала неправильно. А в этом признаваться не хочется.