Английский режиссер: Ненавижу Британию. Боюсь США. Люблю Сирию

Либерал-фашистская пропаганда или взгляд гуманиста-идеалиста на судьбы людей? Вопрос, который не стихал во время просмотра новой картины британского кинодокументалиста Шона Макалистера “Сирийская история любви”, представленная на кинофестивале Baltic Sea Forum for Documentaries в Риге.

Отправившись в Сирию в 2011 году, режиссер Шон Макалистер (Sean McAllister) разгуливал в качестве туриста, чтобы избежать нежелательного внимания со стороны правительственных служб. Тем не менее, когда революция прокатилась по всей стране, съемки киноленты оказались более трудными: такова была угроза сирийского правительства, что протестующие не хотели появляться в камере, чтобы никто не смог выявить их личность. “Это было чертовски тяжело”, — говорит Макалистер, в типично откровенной манере. “Даже если вы использовали телефон.”

“Никто не может гарантировать успех революции”, — пояснил автор, отвечая на вопрос о разнице между госпереворотом и революцией. Однако, почему ряд “революций” заканчивается катастрофой для государства, народа, культуры? Ответ, видать, кроется в подмене понятий. В чьих интересах происходит такая “революция”?

Когда автор превращается в пропагандиста? Когда он нечестен к себе и зрителю. Рижская публика встречала британского киношника громкими аплодисментами до и после просмотра картины, в центре которой — отношения двух зрелых политических заключенных.

Кем были персонажи, Амер (Amer Daoud) и Рагда (Raghda Hassan), до того как камера британца начала работу? Не случайно же посадили в тюрьму Рагду, мать двоих детей? Взамен, нам с первых кадров преподносят женщину, как доблестного борца за свободу. Какую свободу? Весь фильм пропитан туманным шумом о правде и несчастье семьи. Печально, но вместе с этим нам бросают в глаза открытую ложь! Если Шон величайший мыслитель нашего времени, то почему он складывает повествование однозначно указывая лишь одного, неоспоримого виновника всех бед Сирии – Башара Асада, президента страны?

Возмутительная, недальновидная и плоская кинолента, которая одурманивает неопытного зрителя. Невероятно ленивый взгляд на современную геополитику. Впрочем, Шон и сам подробно рассказал о своем видении фильма и поделился мнением на происходящее вне экрана кинотеатра.

Я люблю путешествовать и, когда я думал о съемке фильма, Сирия была мне интересна. Кроме того, я уже снимал в местах, где происходили протестные движения или военные действия (“Либераче из Багдада” (2005)). Государственный строй в Сирии мне казался функционирующим. Вероятно, жесткая диктатура предлагала альтернативу капитализму.

Вероятно. То есть вы вопрошали возможность такого правления, как нечто верное?

Да, абсолютно. Асад и Путин – два моих левых друга, потому что они говорят “fuck you!” американцам. Тем не менее, даже Асад крутил делишки с ними. Черт возьми, Costa Coffee есть в Дамаске. Единственной причиной, почему компания McDonald's не пришла в Сирию, стала коррупция. Во время переговоров они не хотели давать взятку, либо она была слишком большой.

Говорили ли вы с теми, кто защищал систему

Главный аргумент в Сирии — революция или госпереворот, точно не знаю — заговор. Хочу также сказать, что люди – не идиоты. Когда начались массовые протесты, 40% оказались за режим Асада, 40% — против, и 20% тех, кто не мог определиться. Бардак! Но это меньшинство – люди, которые могут не поддерживать Асада, но и не желают ложиться под пули. Являемся ли мы действительно смелыми сделать нечто резко противоположное? Задайте себе этот вопрос.

Вы снимали фильм 5 лет. Менялось ли мнение главных героев с наступлением радикальных перемен в Сирии?

Когда ИГИЛ сформировался и начал наступление, Рагда, естественно, сказала, что лучшее, что могло быть – Асад. Главный вопрос, который я им задал в самом начале своего путешествия, которого, к сожалению, нет в киноленте — зачем вам перемены; зачем вам революция? Их ответ был прост — хотим свободы. Однако, что такое “свобода”? Здесь мы упираемся в многолетний философский вопрос. И свобода для чего? Свобода кого от кого? Рагда сказала, что люди требуют свободы, которая процветает на Западе, на что я ответил, что у нас нет свободы даже на той ступени, где мы находимся сейчас. И, в итоге, мы пришли к выводу, что Асад дает народу определенную свободу. Мне кажется, что если толкнуть еще сильнее, то человек станет менее свободным, чем был. Короче говоря, есть некая красная линия, за которую не стоит переступать, а вне которой люди могут делать, что угодно, но только без критики государства.

По словам Макалистера, фундаментальным барьером для человека в Сирии было понимание того, что, подумав неладное о правительстве, его могут увезти без какого-либо предупреждения. “Это то, чего в Англии не понимают”, — говорит он.

Что значит “свобода” для вас?

Я зачастую критиковал сирийцев, которые противились Асаду. Мы, западники, несвободны! Капитализм – тюрьма! Америка – страна свободы?! Там люди свободны быть нищими и бездомными. Вопрос свободы пришел на Запад лишь после крушения Советского Союза. Сейчас чувство безопасности исчезло. Мой полический вопрос — может ли капитализм предложить свободу? Хочу сказать, что самая страшная страна, которую я когда либо посещал – США. Там мне примитивно страшно, даже когда я стою и курю.

Будете смеяться, но меня оштрафовали, когда я уезжал из гостиницы после фестиваля Sundance, потому что в моем номере нашли окурок. Я умолчу про расизм. Это свобода?

Макалистер убежден, что причина, по которой США так беспокоит Ближний Восток – их неспособность контролировать регион. Контроль в современном мире происходит не с помощью оружия, а через экономику.

Сирия изолировала себя от американцев, поэтому она стала врагом №1. Речь не идет о том, чтобы поменять режим, а чтобы вовлечь страну в свой круг интересов. Идея неподчинения доллоровому гегемону привлекла меня, но как гуманисту-социалисту мне был чужд строй Асада. И если бы я делал фильм, то он был бы про-государственным, что, возможно, подогрело бы интерес других тран, подумывающих о независимом экономическом и политическом существовании. Я не хотел делать картину о правах человека, потому что тема избита и скучна, но позже я встретил Рагду...

Ваша картина открывается с истории о том, что Рагда – политический заключенный. Она писала книгу, поэтому ее без лишних разговоров посадили. И на этом вы заканчиваете без каких-либо  подробностей. Такой подход кажется очень ленивым, учитывая, что судьба главных героев неразрывна от политики, которую, как важнейшую часть повествования, вы опускаете. Вместе с тем, монтаж явно указывает зрителю, в каком русле думать – а именно в опозиционном.

Кадрами с Асадом – огромные плакаты на улицах и документальная хроника – напоминание о том, кто твой правитель. Здесь нет преувеличений, это реальность. И моменты с ним – это обращение к жертвам, беженцам, целым семьям, истории любви Рагды и Амера. Эпизодом, где Асад счастливо машет рукой, я старался показать победителя всего конфлика. Гражданская война в разгаре, а он сидит и смеется. Он сыграл в покер с Западом.

Важно помнить начало протестов. Люди не кричали об уходе Асада. Они хотели выполнения обещаний, потому что знали, что замены ему нет, а президент наплевал на свой народ.

В фильме одна девушка (кажется, патриот) говорит, что в протесты могли быть вовлечены третьи силы.

Могли быть саудиты, арабы, да и спецслужбы, но я не видел прямых фактов спонсирования. Хотя, ЦРУ везде, не правда ли? Куда брутальнее были протесты в Йемене, где массово на улицы вышли студенты. Вот там, я полагаю, были вовлечены серьезные финансовые средства со стороны других стран для консолидации общества. Недовольные быстро заполоняли улицы, устремясь к президентскому замку. Все не столь случайно, как кажется.

Назовите страну, которая экономически и социально является наиболее близкой вашему духу.

Я ненавижу Великобританию, но, как бы парадоксально не звучало, я уютно чувствую себя на Ближнем Востоке, за непринужденность, расслабленность и спокойствие людей. Мне неприятна организованная политическая система, потому что она сдавливает человека. В восточных странах нет формальностей в том, как ты выглядишь и как делаешь. Тут нам говорят, не ставить локти на стол, что нужно есть вилкой и ножом, а не руками.

Вместе с тем, народы на Ближнем Востоке довольно консервативные в вопросах семьи.

И да, и нет. В Йемене, когда я снимал свою картину, произошел забавный случай. В течение всего времени, я никогда не видел жены одного из персонажей, потому что она всегда жила вне мужского круга. Тихо обитала наверху и готовила.

Постоянно?

Постоянно. А когда пища была готова, был слышен стук, который считался сигналом, что блюдо необходимо забрать. Безумно, правда?

Что для вас – документалистика? Должен ли документальный фильм быть объективным? И может ли?

Нет. Я вообще не верю в объективность. Только субъективное мнение имеет место быть. Картина “Сирийская история любви” не показала и не развернула политическую сторону происходящего. Я полностью вас понимаю и теоретически даже согласен. 

Тем не менее, дело в другом. Я рос и учился, когда слово “документальный” считалось очень скучным. Когда включаешь телевизор и видишь документалку, где люди несут пургу и болтают о разных глупостях, хочется сразу переключить. У меня же мечта сделать жанровую революцию. Сделать документалистику веселее и занимательнее, чем художественное кино. Другими словами, чтобы зритель во время просмотра был поглащен действием на экране, как если бы он смотрел какой-нибудь боевик. Соответственно я вынужден отбросить политику и рассказать о судьбах героев.

Поставить эмоции выше политики?

Да. Я стремлюсь донести прямолинейную историю для простых людей, которые не знают или не слышали о Сирии. Значит, моя задача сделать так, чтобы целевая аудитория поехала в неизвестную страну, сидя у экрана. Как правило, человек, замечая новости о неизвестной стране, куда отправляться он никогда и не думал, говорит: “К черту это! Включи футбол!” Суть заключается в поиске наибольшего количества универсальных характеристик, к которым зритель мог бы себя отнести и симпатизировать. Скажем, для меня – это будничный работяга, работающий на английском заводе. Заставить массового зрителя высидеть 80 минут, окунувшись в сирийские будни – уже революция.

Шон Макалистер обратил внимание, что к концу съемок сырого материала накопилось на 300 часов, где также есть и политика, и философия, но нагружать зрителя не захотел, боясь надоесть.

Говоря о будущих замыслах, Макалистер упомянул квазидокументальную драму легендарного шотландского режиссера Кен Лоуча “Кэти, вернись домой” (1966). BBC предложили Шону снять продолжение истории Кэти и Рэга, которых выселили из собственного дома, отняли детей и поручили заботиться о них другим людям. Однако, по словам режиссера, будущий проект он желает подсластить юмором, потому что картина Лоуча “ужасно депрессивна”.

Артур Завгородний