Сергей Смирнов: «Сейчас всем нужна длительная психотерапия»
Сергей Смирнов, главный редактор «Медиазоны» ― нового проекта участниц группы «Pussy Riot» Надежды Толоконниковой и Марии Алехиной ― приезжал в Казань для освещения судебного процесса с участием правозащитной организации «Агора», которая просила отменить их статус «иностранного агента». В интервью «Свободной трибуне» Смирнов рассказал о новом СМИ, посвященном правам человека, российской цензуре, о том, как ситуация в Украине может сказаться на обстановке в стране в ближайшей перспективе, а также об участии в выборах в координационный совет оппозиции.
Сергей Смирнов родился в Москве, закончил исторический факультет. Более десяти лет он работал учителем истории и обществознания. В 2003-2005 годах состоял в запрещенной Национал-большевистской партии (НБП) Эдуарда Лимонова.
Смирнов работал журналистом «Газеты.ру», заместителем главного редактора «Русской планеты», в начале сентября стал главным редактором нового издания «Медиазона», которое основали участницы группы «Pussy Riot» Надежда Толоконникова и Мария Алехина.
«ЭТО ЖУРНАЛИСТИКА ДРУГОГО РОДА»
«Свободная трибуна»: Какова цель вашего приезда в Казань?
Сергей Смирнов: Я уже пару месяцев собирался в Казань, и так совпало, что в понедельник будет суд, в котором «Агора» будет пытаться отменить представление республиканской прокуратуры о включении «Агоры» в список «иностранных агентов». Я сделаю репортаж с этого суда для проекта «Медиазона», который недавно стартовал.
Вы были заместителем главного редактора издания «Русская планета», которое заняло важное место в российской медиаиндустрии. Почему решили покинуть издание и уйти в «Медиазону»?
Причин несколько. В любом случае, интересно делать такой проект. Суды и права человека — это то, чем я давно занимался. Это мой профиль, по большому счету. Это главная история. Я теперь знаю, как работают большие СМИ. Теперь хочется попробовать поработать в ином СМИ, и посмотреть, что из этого получится. Это журналистика другого рода, она очень узко специализирована. Нужно понимать: несмотря на то, что мы стараемся писать объективно, всем понятно, как мы себя позиционируем и с кем больше общаемся. Мы понимаем, что творится в судах, что происходит с правами человека. Всем все примерно понятно, и поэтому в нашем случае мы наблюдаем стык журналистики и правозащиты. Это так называемая медиаправозащита. Было много попыток сделать что-то подобное, но ничего такого до сих пор нет.
Это не говорит о том, что вы становитесь больше правозащитником, нежели журналистом?
Может быть.
Вам просто надоело?
Не могу сказать, что надоело. Но для журналистики сейчас действительно очень сложное время, что скрывать. Всем понятно, что уровень свободы стремительно падает, это правда. Это связано с массой причин, например, последний законопроект, запрещающий иностранным гражданам и компаниям быть учредителями российских СМИ. Конечно, пространство сужается, и ты понимаешь, что в чистом виде журналистом быть не удастся. Либо ты идешь на какие-то компромиссы, либо ты уходишь из профессии. Необязательно сразу идти на компромисс, но ты можешь их подразумевать в будущем. Ты можешь сколько угодно писать свободно, но рано или поздно, если ты заметен, тебе дадут по голове. Тут нет никаких сомнений.
Учитывая специфику «Медиазоны», не думаете ли вы, что будете придерживаться какой-то одной стороны. Мы все понимаем, какой.
Нет, мы стараемся не придерживаться одной стороны. Нас вынуждают. Мы будем делать все по журналистским стандартам.
для того, чтобы быть правозащитником, достаточно просто писать правду
Кто вынуждает?
Ситуация, которая происходит в российских судах. Я, например, недавно заходил на суд к Навальному. Три дня подряд приходили свидетели обвинения и говорили, что к Навальному нет претензий. Тут даже не нужно ничего придумывать. Или по «Болотному делу» я много писал. Ну, какие там беспорядки? Там можно было обсуждать сопротивление полиции. Но 212 статья УК (массовые беспорядки) выдумана. И много, где так. Для того, чтобы быть правозащитником, достаточно просто писать правду. То есть, в принципе, я действительно не испытывал внутренних проблем. Если кто-то действительно нарушает закон, мы будем писать об этом. Проблема необъективной журналистики в том, что ты опираешься на мнение одной стороны, а другую не берешь. У нас таких проблем нет. О каких-то недостатках стороны защиты мы также будем писать, ничего страшного тут нет. Но они будут теряться на общем фоне, в этом я не сомневаюсь.
мы хотим заставить систему быть более прозрачной
Какую главную цель преследует «Медиазона»? И какое участие в проекте на данный момент принимают Надежда Толоконникова и Мария Алехина, которые и основали «Медиазону»?
Надя и Маша — основатели проекта, они меня и позвали. Мы очень долго обсуждали этот проект. Мы думали, что там может быть, сколько должно быть человек, в каком формате это подавать читателю. Они заняты еще проектом «Зона Права», который очень тяжело работает, потому что это очень сложная тема. Она сложна из-за проверки данных. У меня, например, есть условное письмо по издевательствам в колонии Мордовии. Но это говорят зеки. Чтобы войти в колонию, нужно быть либо членом ОНК (общественной наблюдательной комиссии), либо иметь хорошие связи с пресс-службой. В Мордовии такого нет. У нас есть информация изнутри, но нам нужно ее проверять и подтверждать. И это крайне сложный момент, поскольку прозрачности нет вообще. Принцип «Медиазоны» — сделать такие истории максимально прозрачными. Мы хотим заставить систему быть более прозрачной, потому что проверенные публикации лучше влияют на ситуацию. Реакция на события есть всегда, и это помогает держать чиновников, представителей ФСИН, полицейских в норме, особенно на региональном уровне.
Сколько людей работает в «Медиазоне»?
Четыре человека, включая меня.
Издание планирует зарабатывать?
Нет. Это невозможно. Я вообще сейчас не очень представляю российские издания, которые могут зарабатывать. Деньги ушли с рекламного рынка. Не надо думать, что это касается политических СМИ и цензуры. Нет. Касается это очень многих СМИ. Знакомый работает в журнале «Мото», и денег там тоже нет.
Насколько я понимаю, «Медиазона» пока еще не зарегистрирована Роскомнадзором?
На следующей неделе будет официальное заявление. То, что нас зарегистрируют, меня не то, чтобы удивило, но порадовало. (На момент выхода публикации Роскомнадзор 30-го сентября официально зарегистрировал «Медиазону»).
Среди тех, кто материально поддерживает «Медиазону», есть иностранные правозащитные организации, например, «Amnesty international». Новый закон не помешает вашей деятельности?
Почитаем закон. Если что, выпишемся из СМИ, что ж делать.
Когда вы запустились в начале сентября, об этом законе еще не было известно. Если бы вы знали тогда, вы бы также попытались зарегистрироваться в Роскомнадзоре?
Мы хотим, чтобы все было по закону. Через пару лет будем говорить, что Госдума из-за нас приняла такой закон (смеется). Придумаем что-нибудь.
«Русская планета», в которой вы раньше работали, уделяет большое внимание истории. Это была чья-то инициатива, или вы считаете, что об истории необходимо писать, и она интересна читателям?
Я думаю, что если цель — сделать прибыльное СМИ в России, то надо делать историческое СМИ. Я абсолютно серьезно считаю, что эта одна из самых читаемых всегда тем. В России очень большая проблема с историей: ее всегда плохо преподавали, очень мало исследований. Историю читать любят.
Существует мнение, что в ближайшие годы читателю хватит 140 символов в «Twitter» или одной фотографии с двумя абзацами текста. Дескать, большие тексты уже мало будут кому интересны. Вы согласны с таким мнением?
Не верю я в новые форматы. Часть аудитории они, конечно, смогут занять. Но они не заменят нынешний формат, и серьезных подвижек в этом не будет. Люди будут читать заметки. Другое дело, что СМИ будут больше интегрироваться с соцсетями.
Другой спор, который сейчас есть в медиасреде, ― колумнистика. Есть мнение, что в изданиях с большим количеством колонок, читателям становится менее интересны, к примеру, репортажи или журналистские заметки. Какое у вас мнение на этот счет?
Я колонки не люблю, терпеть их не могу. У нас понятие колонок очень сильно поменялось. Вчерашняя Латынина, которая вполне серьезно пишет заметку про лихорадку Эбола, ― это классический пример. То есть один и тот же человек экспертно размышляет вообще обо всем. Это блогерство. Проблема наша, что в России колумнистику принято считать блогерством и наоборот. Я не против хороших экспертов. Объективно таких экспертных колонок фактически нет. Они вытеснены колонками на любую тему.
За последнее время несколько СМИ для хоть какой-то окупаемости перешли на краудфандинг? Есть ли у него будущее в России?
Не верю я в этот способ зарабатывания денег. В России нет привычки платить за информацию.
Ее уже не воспитать?
В ближайшее время нет.
Что в таком случае будет с телеканалом «Дождь»?
Он будет существовать, пока у Винокурова (Александр Винокуров ― владелец телеканала) есть деньги. Я думаю, они очень сильно сократили расходы. Они подняли цену на подписку, пытаются вернуть деньги, но я не верю. Не нужно думать, что на Западе на этом много зарабатывают. Реклама в любом случае дает гораздо больше денег. Большие же СМИ не смогут существовать за счет денег читателей.
В «Медиазоне» Толоконникова и Алехина договаривались со спонсорами?
Они не наши спонсоры в прямом смысле. Надя, Маша и Петя (Верзилов ― ред.) распределяют, на что тратить деньги. Целенаправленного поиска спонсоров для «Медиазоны» не было. Машу и Надю приглашали на различные мероприятия, причем это были старые приглашения, когда «Медиазоны» еще не было. Они решили, что без медийной поддержки новому проекту крайне сложно будет существовать. Я не питаю особых иллюзий, что мы сможем что-то изменить. Все будет зависеть от того, что будет происходить в стране.
Я давно слежу за деятельностью «Pussy Riot». Признаюсь, что до того, как они вышли из колонии, я относился к ним лучше. Сейчас же такое впечатление, что они занимаются исключительно самопиаром. Я ошибаюсь?
Главный вопрос в том, что крайне сложно воздействовать на ситуацию. В России даже НКО не регистрируют. Как донести до людей, что происходит в стране, в системе исполнения наказаний? Как это сделать на практике? Когда ты сталкиваешься с молчанием федеральной службы исполнения наказания и прочих служб, нужно же как-то доносить эту информацию. Отсюда и эти поездки Нади и Маши. Причем, они не сами ездят, их зовут выступить. Работать реально очень тяжело. Какие известные правозащитные организации остались кроме «Агоры»? Не слышно ведь никого.
Какие плюсы от этих поездок можно извлечь?
Любая прозрачность и обсуждение проблем влияют на полицейских в регионах. У них главная цель ― тишина, чтобы о них не говорили. Говорят на Западе? Здорово! Говорят в России? Здорово! Я думаю, если бы Надя и Маша могли ездить по колониям в России, они бы ездили. Классический пример. Недавно были выборы в ОНК. От «Зоны Права» (правозащитный проект Алехиной и Толоконниковой ― ред.) было 20 человек. Вопрос: сколько человек от «Зоны Права» пустили в ОНК? Ноль! Это к вопросу о сотрудничестве.
«Я ДУМАЮ О ПЕРЕФОРМАТИРОВАНИИ ЖУРНАЛИСТИКИ»
В ближайшее время экс-главред «Lenta.ru» Галина Тимченко запускает в Латвии новое русскоязычное СМИ, которое будет агрегатором новостей с собственными материалами. Как вы относитесь к такому формату?
Верю, что у Тимченко получится. Я вполне верю в такой формат, потому что надо где-то читать новости. Вообще, есть нехватка хороших новостных изданий. Все хотят понимать информационную повестку дня. Насколько я понимаю, Тимченко как раз хочет делать именно это. Очень хотелось бы, чтобы получилось.
Существует мнение, что российская журналистика в большей степени сейчас зависит от регионов, нежели от Москвы. Вы согласны? Читаете ли вы региональную прессу?
Я искренне считаю, что региональные СМИ влияют на общую ситуацию. Я не могу сказать, что я постоянно читаю какие-то региональные издания. Хочу сказать, что главное событие полугода всплыло именно в региональной прессе ― это история с псковскими десантниками. Это самая важная история, хотя в регионах ведь давление еще серьезнее.
давление на журналистику ― это уголовное преступление
Что делать с этим давлением?
Это очень сложно. Начнем с того, что давление на журналистику ― это уголовное преступление. Проблема в том, что с этим уже все смирились.
Существует разное давление. Есть же еще такой момент, когда издание не то чтобы дружит, к примеру, с властью, а вынуждено дружить. Почему вынуждено, думаю, понятно.
Это тоже проблема. Это признаки авторитарного режима, тут никуда не денешься. Это я вам как историк говорю. Я думаю о переформатировании журналистики. Я считаю, что будущее за небольшими, но верными изданиями. Проект Тимченко, например, будет небольшим. Мы же запустили вполне себе нишевую историю. И дальше, я надеюсь, такому примеру последуют и другие. Небольшие издания требуют меньше денег, и на них тяжелее давить.
Я всегда думал, что наоборот. Большой рыбе всегда проще съесть маленькую.
Как съесть сегодняшнюю новую «Ленту» Тимченко? Очень легко было съесть старую «Ленту». Просто позвонить [председателю совета директоров компании «Рамблер-Афиша-СУП», в которую входит «Лента.ру» Александру] Мамуту и сказать, что мы у тебя все отберем, если журналисты не перестанут так писать. То же самое мы проходили в «Газете.ру». А на маленькие как давить? Интернет им надо отрубать (смеется).
Говоря об интернете. Печатные издания будут вымирать?
Я не думаю, что они умирают в прямом смысле слова. Они никуда не денутся, просто на рынке их станет меньше. Все равно будет категория людей, которая читает газеты, работники, которые кладут их на стол руководителю. Это неизбежно.
Как бороться с цензурой?
Я считаю, что лучшая борьба с цензурой в принципе – это… Да нет ответа у меня на этот вопрос. Стараться работать в тех СМИ, в которых эта цензура будет минимальна. Таких сейчас все меньше. Западные СМИ остаются, их филиалы. Россия все больше закрывается. Не до цензуры будет, если мы вернемся в Советский Союз, и нам построят новый ГУЛАГ. Цензура будет не так важна. Людей расстреливают, им дают большие сроки, вернули смертную казнь, ну и СМИ еще зажали. Не надо думать, что мы [СМИ] на первом месте. Страна так развивается, и ничего с этим не сделаешь. Исторический момент, он не будет долговечным, это я как историк говорю. Не может быть такой этап долговечным, исходя из ресурсов и возможностей современной России. Но на нашу жизнь этого вполне может хватить. Может, это будет год-три, а может, 20 лет. Крым стал таким триггером. События будут, конечно, развиваться быстрее.
«КРЫМ ОЧЕНЬ ХОРОШО ПОДДЕРЖИВАЕТ ПОСТИМПЕРСКИЙ СИНДРОМ»
Что будет с Крымом? Сейчас патриотические настроения в российском обществе на самом высоком уровне. А что будет дальше? К примеру, в ближайшие пять лет. Я вас как историка спрашиваю.
Начну с того, что поддерживать на уровне истерию, которая есть сейчас, будет сложно. Будут поиски врагов. То, что есть, ― это пока цветочки, мы пока только наблюдаем. Я думаю, будет ухудшаться ситуация с уровнем жизни. Когда такое происходит, нужно как раз показывать, что кругом враги. Ресурсов сопротивляться Западу у России нет. Можно посмотреть соотношение экономик. Мне кажется, Запад принял решение, что на Россию необходимо давить. Дальше, я боюсь, ситуация может развиваться как угодно.
Есть два-три сценария, каждый хуже предыдущего. Никаких положительных шагов пока просто не видно. Ну, что мы еще можем сделать? Вернуть Северный Казахстан? А зачем? Крым очень хорошо поддерживает постимперский синдром, это классическая история. Других параллелей не видно. Все вот с Гитлером сравнивают, но можно сравнить эту ситуацию с Наполеоном третьим. Он тоже возрождал французскую империю. На сколько этого хватило? На 10-15 лет. И кончилось это все поражением. Византия также пыталась все время кого-то захватить, но у них не получалось. Вопрос ведь в ресурсах. Нет ресурсов, нет идей. Видно, что решения у нас принимаются хаотично, спонтанно. Крым, я уверен, Путин решил сначала сделать независимым, а потом присоединить. Не было никаких планов, стратегии. Это видно. Это все реакция.
Россия может стать православным Ираном. Но и Иран не справился, как вы видите. Я как историк могу сказать точную вещь. Россия никогда не побеждала в воинах, которые вела одна. Это вообще первая история. Я думал, когда Россия одна побеждала против всего мира, условно говоря, когда никому эта война не была нужна? Сначала думал, русско-турецкая война 1877-1878 годов, но это не так, поскольку была поддержка Австро-Венгрии.
На самом деле, приходит на память русско-шведская война во время Наполеоновских войн. С тех времен мы не выигрывали войн без союзников. Никто об этом сейчас не говорит. Нельзя ввязываться в противостояние со всем миром, не имея союзников. Это первый урок из Крыма.
Второй ― это эмбарго и санкции. Можно взять в пример все страны, которые были под санкциями и посмотреть, чем это все закончилось. Под санкциями была ЮАР с апартеидом. Кончилось все крушением системы. Под санкциями был Иран, и Иран сейчас проводит серьезную либерализацию. Под санкциями был Саддам Хусейн и Слободан Милошевич. И где они сейчас? Единственный, кто держится под санкциями, ― это Северная Корея. Но с уровнем жизни и всем прочим мы видим, что там давно уже сталинистская модель.
И какие выводы мы делаем? Санкции, особенно в длительной перспективе, имеют очень существенное влияние на экономику. Как историк могу сказать, что ситуация крайне неприятная. Вопрос, когда и как все это закончится. Я положительного сценария не вижу. Я не верю, что Запад возьмет и простит Россию. Он сейчас вполне серьезно думает, как обойтись без российского газа и нефти. Видно, что Запад давит.
Я чему радуюсь? Что Россия «китайскую стену» не построит. У нас реально нет на это технической возможности. Нет такого количества хороших специалистов, и стена будет дырявая еще лет 5-7 минимум. [Министр связи и массовых коммуникаций Николай] Никифоров же говорил, что ему нужно миллион программистов. Где он их возьмет? Можно все, что угодно говорить и сиюминутно затыкать дыры. Но когда их станет слишком много, их невозможно будет заткнуть. Нет положительного сценария после Крыма. Я в этом как историк абсолютно убежден.
Российско-украинские отношения на данный момент как-то можно стабилизировать или сейчас это невозможно?
Думаю, нет. Их сейчас не сможет стабилизировать никто. Это вообще невозможно. Правильно говорят про минимум два поколения. Не надо думать, что кто-то придет, все поправит и отдаст Крым. Это тоже невозможный сценарий. Я уверен, что даже если к власти в России придет оппозиция, вопрос Крыма нельзя будет решить просто его отдачей. Нет. Я думаю, проблема в ближайшее время не решаемая, никакое примирение пока невозможно. Я абсолютно уверен, что это на России еще очень негативно скажется. И на Украине тоже. Это как война на Кавказе. Мы вообще читаем сводки с того, что происходит в Дагестане? Там до сих пор перестрелки каждый второй день. Там тлеющий конфликт, рано или поздно он взорвется. Такая же ситуация с Украиной. Даже самое оппозиционное правительство не сможет ничего сделать.
А вы в него верите?
Нет, конечно. Даже если взять эту историю теоретически. На мой взгляд, сейчас нет возможности отдать Крым. Мы помним ситуацию с Косово, как она получила независимость. Но тут совсем другая история. Я не вижу, как менять ситуацию, и это очень плохо. Это отразится на наших странах и главное ― на ненависти. Проблема же в том, что Крым и пропаганда и так в нервное общество, которому требуется психотерапия, внесли порцию ненависти.
можно не думать о еде, можно думать о восстановлении империи
Я был на «Марше Мира» в Москве. Перед этим час провел со сторонниками «Новороссии» у памятника Пушкину. Мягко сказать, был в шоке. Они действительно верят в то, что говорят?
Они реально так думают. Это правда. В значительной мере это результат пропаганды. Тут накладывается несколько вещей: постимперский синдром и повышение уровня жизни, что немаловажно. Можно не думать о еде, можно думать о восстановлении империи.
Мне кажется, если им нечего будет есть, на данный момент они продолжат думать о восстановлении империи.
Да, сейчас это будут использовать в обратную сторону. Это все наложилось, всем хочется восстановления великой страны. Во Франции [государственный деятель Шарль] Де Голль тоже пришел на восстановлении империи, на желании вернуть прежнее величие. Не надо думать, что мы какие-то уникальные. Другое дело, что ядерного оружия, по-моему, ни у одной страны с постимперским синдромом не было. Как скоро он пройдет? Не знаю, не факт, что быстро.
Постепенно количество сочувствующих «Новороссии», как мне кажется, сокращается.
Сокращается, потому что «хунту» перестали называть «хунтой». Не появляются новые репортажи про распятых детей.
С чем это связано?
Кремль понимает, что как-то из этой ситуации надо выходить. Либо ты договариваешься, либо наносишь ядерный удар по Киеву. Я думаю, что в какой-то момент остается всего лишь два варианта. Почему они ввели войска в Украину? Да потому что старый способ поддержки без регулярной армии оказался неэффективным. Украинская армия оказалась более эффективна, нежели Россия. И пришлось вводить войска, хотя долго этого не хотели.
«НЕ СИЛЬНО ЛИ Я УГОРЕЛ НА ТЕМУ УКРАИНЫ?»
В ситуации с Украиной, насколько я понимаю, многих журналистов в своей работе останавливала не столько цензура, сколько самоцензура. А у вас есть темы, о которых вы не будете писать?
Самоцензура, безусловно, есть. Можно сколько угодно говорить, что это плохо, так поступать нельзя. Лицемерие. Говорить, что самоцензура ― это хорошо ― тоже лицемерие. Это реальная проблема. У меня тоже есть темы, о которых я, наверное, писать не смогу. В крайнем случае, отдам ее кому-нибудь.
С одной стороны, это моральные причины. Если это условно касается моих знакомых, но ситуация общественно важная, мне будет тяжело об этом писать. Если после моей статьи условно назнакомого мне человека могут завести уголовное дело, я подумаю, писать или нет. Это в принципе и есть самоцензура.
По Украине хочу сказать, что было несколько уровней самоцензуры. Первое – что тебе дадут по голове. Вторая история самая неочевидная, но она была у небольшой части журналистов. Это проблема, что ты хочешь написать таким-то образом, а потом рефлексируешь и задумываешься: а не сильно ли я угорел на тему Украины, не слишком ли я занял чью-то одну сторону. И начинаешь осекаться. Если говорить обо мне, то я постоянно задавал себе вопрос: а не слишком ли я угорел? Серьезно. Я лично считаю, что в журналистике, да и вообще в обществе это слишком нервная тема. Все четко выбрали одну сторону. Если ты выбираешь сторону, ты отрезаешь полностью информацию с другой стороны. Какое общество, такая и журналистика. Поэтому сейчас всем нужна большая длительная психотерапия.
Психотерапевтом может выступить российское телевидение, как бы это странно сейчас ни звучало.
Безусловно. Это один из способов успокоения. Но есть ли в стране люди, которые могут быть психотерапевтом для всей страны, выступая на телевидении? Я таких людей практически не знаю. У нас много людей, которые для нас являются авторитетом?
Я имел в виду другой момент. Условный Первый канал должен давать объективную картину мира. И психотерапевт не понадобится. Другой вопрос, что на практике это невозможно.
Это невозможно, даже если оппозиция придет к власти.
В таком случае должны быть частные каналы.
Должны быть, ну а как их сделать? Сверху что ли? Никак не сделаешь. Замкнутый круг. Это как раз-таки вопрос ухода в нишевое СМИ.
То есть вы считаете, что каждое СМИ должно быть узконаправленным? Одно СМИ пишет про экономику, другое ― про политику, третье ― про культуру?
Можно пробовать так. Всем нужно успокоение. Цинизм заключается в том, что политтехнологически все было сделано Кремлем. Спонтанные решения подкреплялись пропагандой, которая до этого обкатывалась очень долго. Люди работают неплохо на разжигание ненависти. Это удручает, причем они со стороны это не понимают. Они не понимают, что гомофобные законы разжигают ненависть. Не надо забывать, что ненависти всегда было много. Были и другие объекты для ненависти, например, мигранты. И до Украины ненависть разжигали. Технология уже отработана. С другой стороны, оппозиционная риторика тоже была направлена на разжигание ненависти. Это не хорошо или плохо, такая политика. Другой нет. Все построено на ненависти. Но ненависть рано или поздно обратится против тех, кто ее разжигает. Это неизбежно. Вопрос только в дате.
Вы принимали участие в выборах в координационный совет оппозиции в 2012 году. Победить, однако, вам не удалось. Спустя год совет распался. По какой причине вы хотели участвовать в совете, и что о нем думаете сейчас? Почему проект так и не удалось реализовать? Оппозиция вновь не смогла объединиться?
Конечно, не смогла. Просто люди неадекватно оценили момент, что гайки закручиваются, а тогда было не до внутренних разборок.
Так эта история повторяется из года в год.
Никогда такого не было и вот опять (смеется). Я принимал участие, потому что понимал, что гайки закручиваются и посчитал, что нужно как-то бороться против этого. Поэтому-то, например, я сейчас и занимаюсь «Медиазоной».
оппозиции поставлены такие условия, что остаются самые сумасшедшие
Неужели все те лидеры, Навальный, к примеру, не понимали этого?
Навальный понимал. Но по-настоящему мало, кто понимал тогда. И сейчас не все понимают, что ****** [«абзац»] близок. Проблема так и осталась. Это такой тип людей. В оппозиционной среде, если долго в ней находишься, тяжело оставаться адекватным. Оппозиции поставлены такие условия, что остаются самые сумасшедшие.
Есть условные пять процентов, которые не любят Путина. Как этих людей объединить? Я думаю, что проблема в том, что помимо Путина, у всех разное мнение относительно разных сфер жизни.
Формально что-то оформить сейчас невозможно. 45 человек в совете по-разному за всем следили. Большинство из них ненавидело кого-то еще. В том числе, в этом же кругу. Нельзя все строить на ненависти. Личное превосходило общественное. Навальный в этом плане действительно выделяется, он политик относительно нового типа. Выборы показали, что он лидер, но не все хотели это признать.
Что сейчас должна предпринять оппозиция?
Не знаю, нет ответа на этот вопрос. Нет плана. Ни у оппозиции, ни у власти. И это проблема. Никто не знает, что делать дальше. Об этом надо думать и беспокоиться.
Когда я был на «Марше Мира», около рамок металлоискателей со стороны Путинковского переулка стояли сторонники «Новороссии», среди них были те, кто держал флаг «лимоновцев», бывшей НБП, а ныне незарегистрированной партии «Другая Россия». Режим стал для них лучше?
Нет, режим для них не стал лучше.
Но в начале 2000-х же было не так.
В 94-м было так, а в 2000-х – по-другому. НБП была тогда лидером оппозиции с точки зрения именно настоящей оппозиции. Бывают разные периоды. Сейчас произошел откат обратно.
Лимонов стал другим?
Я не думаю. Могу сказать, что у Лимонова в декабре 2011, образно говоря, украли революцию. Ему стало обидно. Два года он реально собирал этот протест, а в итоге его захватили другие люди. Это человеческая история.
То есть главная цель Лимонова умерла из-за человеческого фактора, из-за каких-то чувств, обиды?
Да, это очень грустно.
Лимонов сейчас на стороне Путина?
Он так может писать, но так не считает. Мы за «Новороссию», но против Путина. Позиция может быть такая. Я думаю, скоро мы увидим, как эти люди будут говорить, что Путин «Новороссию» предал.