Почему горит Башкортостан? Версии волонтёров, опыт Куштау и "контроль" Хабирова

Почему ситуация с огнём в Башкортостане "под контролем, но новые пожары вспыхивают каждый день? Как закалка Куштау помогла активистам в республике объединяться в борьбе с огнём? И почему власти не нужна их помощь? В поисках ответов на эти вопросы корреспондент "Idel.Реалии" попытался повторить типичный маршрут активиста к месту пожара и пообщался с независимыми волонтёрами.

На исходе первой декады августа власти Башкортостана отчитались о победе над огнём. Мол, основные очаги локализованы, количество привлеченной к тушению техники измеряется сотнями, а ликвидаторов огня — тысячами. Однако с тех пор ситуация так и не изменилась в лучшую сторону. В неофициальных волонтёрских чатах о новых возгораниях сообщают каждый день. И каждый день к местам новых пожаров отправляются добровольцы.

Мы направляемся к маленькой деревушке Уразбаево Хайбуллинского района. Это самый юг Башкортостана. Отсюда до Уфы самым кратчайшим маршрутом — 420 километров. Надо представлять, из чего состоят последние километров тридцать-сорок. Сначала мы свернули с асфальтированной трассы на пыльную щебёнку, затем, на краю деревни Новоалександровка, кончилась и она. Началась грунтовка, петлявшая через лес. Она периодически периодически раздваивалась, сбивая нас с водителем с толку. От смартфонов уже не было пользы — сотовая связь и интернет пропали.

— А как же они зимой тут ездят? Один снегопад — и всё, вообще не найдёшь дороги! — дивится Александр, согласившийся довезти меня из Уфы к местам пожаров на своём "дастере" за весьма скромную по меркам маршрута плату — я обязался заправить его дизтопливом. Александр сам вызвался добровольцем в одном из чатов, когда я искал машину. Рассказывает, что год назад также ездил на Куштау, подвозил активистам необходимое. Но шихан Куштау остался в сотнях километров позади.

На очередной опушке мы понимаем, что всё ещё на верном пути. Над лесом поднималась полоска светлого дыма, которую издалека легко можно было спутать с облаком. Вскоре показались и первые выжженные участки. Грунтовка уходила круто вниз, к засохшей речушке. Спустившись к ней, мы поняли, что приехали. Дальше машина пройти не сможет — дорогу перепахал бульдозер, оставив в земле глубокие борозды. Если даже и спустимся в эту колею, то едва ли сможем из нее потом выбраться. На горе, за которой находится Уразбаево, чернеют выжженные участки.

Никакой связи по-прежнему нет, и мы не знаем, сколько ещё километров осталось до деревни. Предлагаю идти пешком, но Александр не хочет бросать машину. Договариваемся, что он ждёт меня до четырёх, и если я не возвращаюсь, уезжает. По пылящей борозде я направляюсь вдоль горы и усохшей речушки куда-то к югу.

Солнце печёт и запах гари стоит в воздухе. Через пару-тройку километров до меня доносится звук мотора.

Я выхожу к довольно глубокой на вид заводи и вижу пожарных, заправляющих цистерну своего КАМАЗа водой. Со мной общаться они не хотят и, как только я подхожу к ним, начинают собираться.

Один пожилой мужчина, впрочем, когда я демонстративно направляю в землю объектив камеры, поясняет нехотя, что до ближайшей деревни отсюда ещё километров восемнадцать. Штаб, мол, там, а все вопросы — к начальству. — Да мы здесь после бульдозера и не проедем, — сомневаюсь я.

— Проедете! Мы же ездим, — смеётся пожилой пожарный, вскарабкиваясь в кабину. — А местный глава на "Ниве" здесь гоняет.

Я направляюсь назад к Александру, и мы решаем выбираться назад на трассу, к цивилизации.

Наш "дастер" карабкается обратно, а над горой, за которой осталось недосягаемое для нас Уразбаево, поднимается столб тёмного дыма: судя по всему, "локализованный" огонь начал разгораться с новой силой.

Ежедневно такой путь — но с более успешным завершением, чем у меня — проделывают десятки волонтёров со всех концов Башкортостана. При этом часто выясняется, что на местах их "не ждут". Местные власти получили сверху соответствующие установки. Официальная точка зрения по-прежнему такова, что ситуация с пожарами в республике под контролем. А активисты по-прежнему считают, что власть одна не справится.

"БАШКИРИЯ СТОИТ НА ЭТИХ ИСКОПАЕМЫХ"

— Я лично дважды выезжал. Сначала в Бижбулякский район, потом — в Зианчуринский, — делится своим опытом Дмитрий Петров, председатель совета организации "Зелёный щит Башкортостана". — Координацию в интернете организовывали через свои группы, собирали чаты, направляли. По мере возможности с местными связь держали.

— Почему такая большая площадь лесных пожаров? Почему то здесь, то там до сих пор вспыхивает?

— Конечно, нельзя исключать природный фактор. Засуха огромная. Вы сами там были, видели: трава вся жёлтая, и пожароопасная ситуация повсюду. Но однако же такое количество возгораний без искусственного вмешательства вряд ли, нам кажется, возможно.

Говорят, от ударов молний — сухие молнии якобы бывают — от того, что трактора ездят и искры летят… Разные варианты выдвигаются — но, тем не менее, без поджогов таких площадей достичь, мне кажется, было бы нереально. Но это всё предположения, они недоказуемы. Выдвигать гипотезы мы можем, но доказательств пока нет никаких.

— До вас беседовал с одной активисткой. Она сказала удивительную вещь: оказывается, горят главным образом не бесхозные, а арендованные участки…

Нам такая информация ещё не поступила. Поступала информация, что самые большие площади пожаров, которые были в Зиянчуринском и Бижбулякском районе, это — природный заказник Шайтан Тау. Соответственно, это ООПТ, на которой хозяйственная деятельность запрещена. И есть предположения, что из-за того, что огромные площади сгорят, исчезнут факторы, благодаря которым у заказника существует природоохранный статус — и тогда действительно станет понятно, для чего всё это было...

Но это опять же — предположения мои. Хотя такая вероятность есть, что сделано это для того, чтобы перевести земли из категории особо охраняемых в промышленные. А в какие еще? Там огромные залежи полезных ископаемых под этим заказником. У нас Башкирия стоит на этих ископаемых.

— Ну и штат лесников, я так понимаю, совершенно незначительный для того, чтобы качественно патрулировать эту территорию?

— По данным местных жителей — мы там на месте пожаров общались — сокращение количества лесников больше, чем в десять раз, по сравнению с советским временем произошло. Там, где раньше было двадцать, сейчас двое. И даже, возможно, один чаще всего.

Естественно, и техники нехватка. Из разных районов перебрасывали. Это было всё долго, когда эта тема началась. Но мы надеемся, что уроки из этого будут сделаны. И по техническому оснащению, и людскому составу. Мы можем со стороны общественности только предложить, поддержать. Но решать-то это не нам. Всё-таки это законодательство. Нужно эти вещи законодательно инициировать.

— Это с принятием Лесного кодекса РФ ситуация изменилась в худшую сторону?

— Получается, так.

ОПЫТ КУШТАУ И ЗАМАЛЧИВАНИЕ СИТУАЦИИ

— Чем вы объясните такой феномен Башкортостана, что люди самоорганизуются и едут за сотни километров, по бездорожью тушить пожары?

— На самом деле это просто объяснить. У нас есть уже опыт самоорганизации после событий на Куштау. А здесь первые несколько дней очевидным было замалчивание ситуации по пожарам. Мы понимаем всё, панические настроения создавать нельзя — но какая-то объективность всё же должна быть при подаче информации. А здесь по официальным каналам шла одна информация, а по независимым онлайн-чатам — абсолютно другая. Причем с разницей примерно в пятьдесят раз. Площадь пожаров — тысяча га и пятьдесят тысяч га. Тысяча — по официальной версии, пятьдесят — по свидетельствам очевидцев на местах.

Сейчас как? Главы районов перешли в соцсети и на своих страницах выкладывают информацию. Но опять же — не совсем оперативно. Например, администрация Хайбуллинского района назначает время сбора во столько и там-то, а приехав туда, мы слышим, что "очагов нелокализованных нет, всё хорошо, а вы, если хотите, можете поехать и наблюдать за локализованными очагами, чтобы огонь не перекинулся". Ну мы обзвонив местных жителей, узнали, что есть место, где людские силы не то что нужны, а необходимы — и прям срочно. Поехали туда.

Издалека людей гонять очень накладно. Со Стерлитамака, Уфы пятьсот, шестьсот километров ехать. Там на пожарах три, четыре, восемь человек — делать нечего. Если приезжать, надо, чтобы тридцать-сорок человек было.

Чтобы действенную помощь оказать на месте. Сорок человек — минимум десять машин. За 500-600 км десять машин гнать достаточно большая сумма получается. Поэтому, конечно, мы стараемся ближайшие районы подключать, задействовать…

— Власти Башкортостана отчитывались о локализации еще в первой декаде августа — но леса как горели так и горят. По вашим наблюдениям, что власти понимают под локализацией? Это когда площадь вокруг участка возгорания перерывает бульдозер?

— По официальной версии так и есть. Это прокладка минерализованной полосы бульдозерами. Бульдозер несколько кругов проходит, расширяя эту полосу до необходимой ширины — это у них и есть локализация. Но фактов, когда огонь перекидывается через эту полосу, очень много. В тех районах засушливых ветра бывают очень неслабые. И говорить, что там, где очаг локализован, всё стало безопасно, нельзя. Обязательно нужно наблюдение со стороны населенных пунктов — и желательно круглосуточное. Чтобы каждый час человек с биноклем выезжал куда-то на возвышенность и осматривал. Локализованный очаг не тушат же получается, он просто догорает. А открытый огонь — всегда риск.

У нас ещё такой фактор везения есть: практически все пожары — "низовые": трава горит и немножко внизу стволы деревьев подхватываются, до крон огонь не доходит. Но в случае ветра и если раздует до верхового — а в некоторых районах так получалось, что ветер раздувал и деревья начинали сплошной стеной полыхать, опасность, что огонь перекинется через минерализованную полосу, огромная. Угли разлетаются на несколько сотен метров.

"ИСПОЛЬЗОВАТЬ ТАКОЙ ПОВОД КАК ПИАР?"

— Ещё неделю назад казалось, что администрация берет всё под свой контроль: в районах работают пожарные расчёты, волонтеры "Единой России" помогают на местах… Но в независимых волонтёрах необходимость за это время не отпала. Почему? У власти всё-таки не хватает ресурсов с этим справиться?

— Последствия оптимизации имеют место быть. Эмчээсники на местах выкладываются по полной. Вопросов к ним у нас не было. Но людского ресурса… Возможно, сокрытие информации об истинных масштабах пожаров мешает официальной стороне, назовём её так, мобилизовать силы в достаточной количестве.

Когда у нас призыв с места, где нужна помощь, проверка, перепроверка, отправка группы — это всё буквально в течение получаса делается, если просят группу достаточно большую… Ну а там: "а вдруг потухнет..." Я не знаю, какой у них подход, но "не допускать паники" — это первично.

Первая эвакуация из детского лагеря в районе деревни, по-моему, Акташево была 3-4 августа. Вторая — буквально вчера-позавчера. Там эвакуировали человек восемьсот. Нигде же нет об этом. А мы об этом пишем — и, соответственно, люди понимают: это не просто так, туда нужно ехать.

— До вас говорил с активисткой. Она говорит, что волонтерский центр "ЕР" обещает трансфер до места пожара, питание, проживание — но к ним всё равно не идут настолько массово…

— Здесь наверное не нужно какие-то секреты раскрывать, чтобы понять, что в такие группы набираются "добровольно-принудительно" как правило. Работают люди в бюджетной организации — им говорят: "Набор добровольцев на пожар, нужно, чтобы поехало двадцать человек". Ну, конечно, им какие-то привилегии могут дать: отгулы и т.д. Разный принцип набора добровольцев просто. У нас добровольцы — это те, кто сам решил ехать.

И на пожарах тоже, когда пришли в новеньких плащах с крупной надписью "Единая Россия"… Было как-то… Ну неприятно, что ли. Использовать такой повод как пиар?

— Вы сами это видели?

— Две девушки с нами ходили по лесу, тушили. Сказали, что их заставили одеть эти плащи, и что вечером их обратно заберут.

"ПО ИДЕЕ ЗА ТАКОЕ И В СУД МОЖНО ПОДАТЬ"

— А если говорить о волонтёрах, прошедших именно через вас? Сколько вы скоординировали человек? Сотни, тысячи?

— Трудно сказать. У нас запись не велась. От трёхсот до тысячи.

— Сборы денег вы организовывали?

— В самом начале друзья наши — они в организацию не входят, но поддерживают нас — объявили сбор. На месте же затрат много: бензопилы заправлять, машины. Естественно, с пометкой "пожертвование". А буквально через день-два из правительства Башкирии — непонятный сигнал. Елена Прочаковская высказалась. Такой пост, мы считаем, даже провокационный написала: "Внимание, мошенники!" Мол, общественники, которые едут на пожары и собирают деньги, это мошенники. По идее за такие вещи можно даже было в суд подать, но мы не нагнетаем ситуацию. А потом ещё и Радий Хабиров, после того, как Бортяковская сказала ему на совещании об этом, заявил: "Подключим органы МВД, чтобы выяснить, кто там деньги собирает". Мол, у нас пожары все тушатся за счёт бюджетных средств.

— То есть сейчас деньги уже не собирают?

— Ну знаете, когда вышли эти публикации… Мы намерены пожары тушить, а не в конфронтации вступать. Мы закрыли сборы. Ну не хотят они нам это давать — ну и пошли, как говорится, куда подальше… Хотя абсолютно законный сбор, абсолютно на добровольных основаниях. Какие могут быть преследования со стороны МВД?

— А как же вы теперь выходите из ситуации? Я же представляю, какие там деньги нужны — хотя бы даже элементарно на бензин, на дизель…

— (вздыхает) Вчера у нас очередная группа уехала, три машины… В основном, на свои. Плюс какие-то свои у нас запасы были, скажем так — тратим их. Но в основном на свои поехали люди. Ну и стараемся сейчас из местных делать организацию. Всё-таки им поближе. Но если экстренно — конечно, и мы приедем.

"ЛЮДИ ОТ НАС УЗНАЛИ, ЧТО РЯДОМ ГОРИТ"

Активистка Индира Абызбаева, год назад защищавшая Куштау, просит не называть её координатором — "я просто неравнодушный житель республики, а координатор — это тот, кто всю ситуацию по районам знает досконально". Тем не менее Индира и районы обзванивала, и добровольцев снаряжала, закупая, например, ранцевые огнетушители. Она рассказывает мне об опыте своей поездки на тушение лесного пожара. Сложности, которые она описывает, типичные, с ними сталкиваются практически все волонтеры:

— Деревни друг от друга очень далеко расположены, они в горах все. Вот эта деревня Байгазы, Байгазино по-русски, находится в 35 км от райцентра, по бездорожью. Там уже асфальта нету. Нам с моим спутником, с которым я ездила, дважды за день колесо пробило — второй раз на обратной дороге, ночью уже...

Там ещё местное население не знает, какой именно квартал горит. Вот мы приехали в деревню, спрашиваем, где горит — и люди только от нас узнали, что горит.

Потом ходишь, ищешь этот участок. Связи там нет, там действительно нужны рации, либо старые кнопочные телефоны с мощной антенной. Вот эти наши смартфоны с интернетом там бесполезны. Только снимать на камеру если…И поэтому времени потратили очень много на поиски. Наконец, нашли один участок — там, где работала пожарная служба лесхоза.

Там были две машины — с города Белорецка и местная. С ними пообщались, выяснили картину, что почти весь лес в Бурзянском районе, где мы были, поделен между арендаторами.

И это в принципе горели леса арендаторов. Самый большой у нас арендатор какой-то представитель из Татарстана. Потом ещё московская компания — очень давнишняя, она у нас давно всё рубит и везёт на завод. Ну и частные какие-то арендаторы, которые вообще никакого отношения к Бурзянскому району не имеют. Поэтому-то люди и обижались, что вот, мол, лес не наш, он весь арендованный.

— Вы имеете в виду жителей близлежащих сёл?

— Да. Когда положено им получить делянку какую-то для строительства дома либо на хознужды, им дают такие участки, что нужно ехать в соседний район... Точно так же и в Белорецком районе: когда леса горят, люди многие не выходят. Потому что говорят, это земля арендаторов. Нам вот лес здесь не дают, заставляют ехать в какой-то другой район — а это опять-таки деньги, доставка...

Вот одна из причин того, что не всегда выходят люди местные, а приезжают волонтёры, либо силами лесхоза…

Экипировка, конечно, у местной пожарной службы лесхоза так себе. Одежды у них нету, средства защиты им вообще не выдают. Допустим, у них есть бензопила. Так её же ещё заправить надо. Нам, говорит, ещё ни разу не давали, мы сами за свои деньги покупаем. И сами лесники сокращены чуть ли не в восемь раз. Лесничих нет.

Вся работа по контролю возложена на арендаторов.

— А почему арендаторы так к своему лесу относятся?

— Вы знаете, как местные говорят — но это, конечно, надо перепроверять — что когда выгорает лес, становится второсортной эта древесина, но она же не вся второсортная… То есть как-то связано с бизнесом и с ценой на лес. Они якобы его потом, хоть он считается второсортным, сдают по нормальной цене, потому что он не весь выгорает.

ПОМОЩЬ СРЕДИЗЕМНОМОРЬЯ

— Вы обеспечивали волонтёров ранцевыми огнетушителями. Наверное, приличные суммы набегали...

— Очень сильно помогла нам башкирская диаспора, проживающая в странах Средиземноморья — Италия, Испания, Португалия… В основном женщины все. Они сбрасывались. Мы купили четыре ранца, после нас сразу купили ещё четыре… То есть диаспора помогла, оплатив покупку, наверное, десяти ранцев.

А местные магазины, торгующие пожарным инвентарём, спохватились и подняли цены. Буквально, знаете, звонишь утром — такая цена, приезжаешь — на 400-500 рублей уже больше. А потом уже всё пропало и цены сильно поднялись. Хотя смотришь: у поставщика (допустим, Ярославль, Красноярск — поставщики оттуда) цена такая же, какая была в феврале.

— Чтобы мне лучше представлять ситуацию, скажите, какова цена одного ранцевого огнетушителя?

— Мы покупали за 7850 руб. Это хороший, прорезиненный. А сейчас, если допустим в уфимских магазинах смотреть — то есть их сейчас нет, но через пять дней доставят — 14500 руб. То есть, представляете, в два раза!

— Власти Башкортостана отчитывались, что пожары в республике локализованы, ещё на исходе первой декады августа. Мы с вами беседуем на исходе второй декады, а возгорания всё продолжаются.

— Продолжаются, потому что и погода очень жаркая, и трава уже очень сухая. Вот в Бурзянском районе мох, который очень хорошо горит… И то, что, допустим, потушили, потом очень сильно надо проливать водой. Очень сильно нужно. Вот эти места локализации. Дождей-то нету. А проливать водой — это опять посылать машину пожарную куда-то к реке. Я не знаю, где они там… Потому что все ручьи, которые мы там пытались набрать в ранцы, очень грязные, вода зелёная. Там надо фильтровать в несколько слоёв — и мы не стали даже пачкать свои ранцы этим.

То есть с водой тоже проблемы. И, конечно, там нужно постоянное ночное дежурство, что ли… Даже те места, где удалось локализовать, там всё равно должны оставаться люди. А сотрудники лесхоза, разумеется, уходят домой, не остаются там, потому что на утро опять надо выходить. Волонтёры тоже без палаток… Какой волонтер останется в лесу, который заповедник, где медведи и волки?

"НАМ ЗДЕСЬ ВОЛОНТЁРЫ НЕ НУЖНЫ"

— Власти вообще обеспечивают чем-то необходимым? Жильём, едой, транспортом, прочими вещами?

— Власти? Нет, никто ничем не обеспечивают. Ещё говорят, нам ничего не надо, зачем вы приехали?

— Это в местных администрациях так говорят?

— В местной администрации была оперативка — туда люди приехали из других городов, несколько машин, с районов — и им тоже говорили: "Нам здесь волонтёры не нужны. Идите лучше в южные районы езжайте".

А уж о ночлеге, разумеется… Питание и ночлег — за счёт местных координаторов, местных активистов.

Я уже потом, когда приехала в Уфу, мы опять таки собирали деньги на ранцы — покупали уже через Екатеринбург. потому что там цены лучше — и ранцы мы уже раздали местным активистам, чтобы они сельскому поселению вообще не попали в руки.

Мне давали телефоны тайком, я звонила и разговаривала с главами — и все они говорят: "Всё, всё! Никакой нам помощи не надо, волонтёров не надо, еда у нас есть, кормим мы их за счёт нашего бюджета...". — "Ну как же, я знаю, какой сельский бюджет, я сама живу в сельской местности, в деревне..."

Они сейчас от всего отказываются, боятся принимать помощь. Видимо, установка была такая: "у нас всё есть".

— Я застал при выезде на место пожарный расчёт. Люди категорически не хотят общаться на камеру. Такое ощущение, что очень жесткие установки сверху пришли: "у нас всё хорошо, ни с кем не общаться".

— Да, и вот представляете, приезжали на пожар активисты с Ишимбайского района, где Куштау как раз было, с этой деревни, их в принципе вся республика уже знает — и глава сельского поселения их спросил: "Вы кто? Волонтеры?С "Единой России", что ли?" Активистка даже оскорбилась: "Почему с "Единой России"? Мы разве похожи на них?"

И потом уже глава стал ходить за ними хвостиком, чтобы, не дай бог, не подошли к местному населению, что-то не спросили, чтобы какой-нибудь лозунг не сказали… Он их полностью контролировал и старался, чтобы они быстрее уехали: "Езжайте в другую деревню, а у нас всё нормально". Они, главы сельских поселений, контролируют и свой народ, и сами боятся, чтобы никакая информация лишняя не утекла.

"ЭТО ВСЁ ОТ ХАБИРОВА ИДЁТ"

— На ваш взгляд, почему именно такие установки поступают сверху? Ведь это же, наверное, неправильно в ситуации когда действительно требуется массовая помощь добровольцев?

— Знаете, я думаю, это всё от Хабирова идёт. У нас Хабиров такой человек, который всегда считает, что у него всё под контролем, что всё своими силами, чтобы об этом Москва не узнала, чтобы, не дай бог, не было такого ажиотажа как с Якутией.

Он с самого начала говорил, что некритичная обстановка. Когда вот лес горит, высота огня — шесть метров, а он говорит — "некритично". Тем более в южных районах, где всегда был недостаток воды, где реки обмелели, где степная зона, сено у людей лежит на полянах… И вот это, он говорит, некритичная обстановка!..

— Ну понятно, рисует такую благополучную картину для вышестоящего начальства?

— Да. И вот знаете, я звонила — у нас же горит ещё и возле горнолыжной базы Металлург-Магнитогорск — я тоже туда звонила и почему-то попала на депутата местного. И тоже говорит: "Нам ничего не надо, никаких волонтёров, у нас всё нормально". И тем не менее сегодня утром автобус с юными единоросами опять выехал из Уфы (моя собеседница упоминает "Башкирский волонтерский центр", но речь, судя по всему, о Ресурсном центре добровольчества Башкортостана — А.Г.). Они зазывали в свои ряды, там питание, ночлег — всё это будет три дня. Вплоть до перчаток всех обещали обеспечить. То есть, видите, их уже который раз возят в эти места. Как будто именно покататься, показать, республика какая у нас… И всё — за счет госбюджета. Если мы сами здесь бегаем, собираемся, их еще и питанием обеспечивают в дороге.

— А помощь-то реальная от них есть?

— Ну вот когда они ездили в южные районы… Ну да, ходили, тушили… Но больше они были на подхвате. Там был штаб, и в штабе лежало что-то там. И один мальчик с этого центра был типа как кладовщик. Он тоже рвался куда-то пойти помочь — но ему сказали: здесь будь, выдавай, кому чего надо.

Я там не была, но вы же знаете, как наш народ относится к единоросам, поэтому они могли немножко приукрасить картину, что они вообще ничего не делали — судя по их откликам, помощи от них никакой не было. Но, повторюсь, я сама этого не видела, чтобы утверждать.

Просто я тоже хотела поехать с ними. И попала на председателя или куратора этого движения. Он мне тоже так расписал всё хорошо, что будет питание, во время транзита остановки — с собой ничего не брать, будет кормежка такая…

— Чем их туда возят? Автобусами?

— Да, автобусами "Башавтотранса". Хорошие такие, комфортабельные автобусы… Не так как мы — на перекладных, автостопом. Например, когда мы ездили, я даже видела, что на обочине стояли парень с девушкой и в руках держали картонку "На пожар". Конечно, было очень приятно, что люди даже так пытаются уехать…

— Вы, получается, сколько времени в местах пожаров провели?

— Больше суток. А потом всё время была на телефоне и в поисках ранцев. Созванивалась со всеми, узнавала, где что. Когда я уже была в Бурзянском районе, у меня уже появилось много телефонов, по которым я могла позвонить и узнать, какая где обстановка. И уже на вчерашний день они говорили, что волонтёры нужны, но парни и мужчины, девушек, женщин вообще не нужно. Там действительно физическая работа. Потому что приходится горящие деревья перебрасывать, убирать…

Но много женщин едет туда. У нас, знаете, никогда не считалось, как в мусульманских республиках, что женщина — это "платок" и "сиди дома". Исторически так сложилось, что женщина у нас всегда наравне с мужчиной. Она и на коне, она и боец — и поэтому у нас очень много женщин и девушек, которые рвутся помочь… Вот даже вспомнить прошлогодние события на Куштау. Много было женщин, которые не боялись, шли против ОМОНа и чоповцев.

❌ Если ваш провайдер заблокировал наш сайт, скачайте приложение RFE/RL на свой телефон или планшет (Android здесь,iOS здесь) и, выбрав в нём русский язык, выберите Idel.Реалии. Тогда мы всегда будем доступны!

❗️А еще подписывайтесь на наш канал в Telegram.