Наступил конец дипломатии

Официальные представители Вашингтона в последнее время, говоря о российских требованиях в области безопасности, часто используют риторическую формулу, согласно которой «у Москвы есть два пути – дипломатический и другой».

Можно, конечно, поиронизировать над заокеанскими функционерами – то ли они не смогли четко сформулировать свою мысль, то ли боятся говорить об этом «другом пути». Но каким может быть это самое «другое», более или менее понятно. А вот что такое дипломатия по состоянию на начало 2022 года, неясно.

Переговорщики от двух стран встречаются, внешнеполитические ведомства великих держав работают, их представители дают интервью, секретариаты и пресс-службы публикуют официальные документы, но результатов всей этой деятельности пока не видно, и, как признаются сами дипломаты, их вполне может и не быть. То есть выполнение основной функции дипломатии – достижение договоренностей или временных компромиссов – невозможно.

Невозможно договориться о чем-либо, если нет общего понимания предмета спора. Дело, конечно, не в «сакральности» постсоветской страны со столицей в Киеве и не в том, насколько военная инфраструктура НАТО будет близко от наших страниц. Все это важно, но это не главное.

Россия заявила о своей сфере влияния и зоне безопасности, и нам это представляется естественным. Но для коллективного Запада это непонятное и досадное препятствие, сложность. И точно таким же препятствием является Китай. Судя по всему – и это хорошая новость – большинством западного внешнеполитического истеблишмента эти препятствия признаны непреодолимыми. Какие-то попытки по их устранению, конечно, делаются и делаться будут, но не в рамках большой стратегии. Эдакий беспокоящий огонь, а не массированная бомбардировка.

В старом добром XX веке равновесное состояние мировой политики в США описывалось в терминах внешнеполитического реализма. Насколько положения этой теории соотносятся с реальностью, вопрос отдельный. Так или иначе, Запад признал за социалистическим блоком во главе с СССР право на собственные интересы и сферы влияния. Соответственно, появилась и необходимость разделить зоны влияния Запада и Советского Союза. Конечно, оставались пространства, на которых велись, как бы сейчас сказали, гибридные и прокси-конфликты. Но в целом взаимопонимание присутствовало.

Идеологии были разными, противостояние оставалось принципиальным, но, несмотря на это, люди, живущие в противоборствующих лагерях, принципиально чуждыми не считались. Более того, по обе стороны железного занавеса постоянно говорилось, что народы хотят примерно одного и того же, разделяют многие общие ценности и заслуживают того, чтобы на планете был мир. Прямыми следствиями внешнеполитического реализма стали три явления: разрядка, так называемый культурный обмен и теория конвергенции. Разрядка предполагала не только меры военно-технического характера, но и партнерство элит двух сверхсистем, в известных рамках, конечно. Культурный обмен означал, что базовый ценностно-эстетический код в США и СССР (а стало быть, и для их младших партнеров) был практически идентичным. С национальным колоритом (который иной раз был даже нарочитым), но одинаковым. То есть «Лебединое озеро» – это «Лебединое озеро». А Драйзер – это Драйзер.

Конвергенция – более тонкая материя. Эта теория так и не была воплощена в жизнь. Если излагать ее суть максимально кратко и просто, речь идет о постепенном слиянии двух систем, их взаимопроникновении и создании всемирной системы, включающей достижения обоих противоборствующих лагерей. Без этой идеи внешнеполитический реализм и разрядка были бы невозможны, хотя сама идея и не была воплощена в жизнь. Реализм также опирался на международное право. Не в том смысле, что обе стороны аккуратно следовали его нормам. Москва и Вашингтон верили лишь во взаимное сдерживание, но апеллировали именно к международному праву. Двойные стандарты цвели пышным цветом, СССР и США постоянно ставили друг другу подножки и вовсе не считали прочие страны равными себе (как это следует из устава ООН, например), но для доказательства своей правоты и неправоты вероятного противника использовали по большей части правовые аргументы, в том числе для внутренней аудитории.

И именно относительно короткому (примерно с 1970 по 1979 год) периоду доминирования внешнеполитического реализма в международных отношениях мы обязаны дипломатией в ее современном понимании. Все эти «озабоченности» и «субстантивные обсуждения» – они родом оттуда, равно как и писаные и неписаные дипломатические правила. В 1980-х разрядка закончилась, конвергенция стала маргинальной концепцией, реализм перестал быть главенствующим учением, но все его атрибуты, включая дипломатию, сохранились. В 1990-х с падением железного занавеса и концом эпохи сдерживания начался отказ и от международного права. Объединенный Запад начал выстраивать концепцию «мира, построенного на правилах». И правила эти постоянно менялись.

Ни о каких зонах влияния и «естественных национальных интересах» речи уже не шло. Все западные (прежде всего, американские) внешнеполитические доктрины обслуживали один процесс – постоянное расширение Запада. Влияние – экономическое, финансовое, военное – США и их союзников, по мнению доминировавших в эпоху расцвета глобализации мозговых центров, должно было со временем распространиться на весь мир. Не факт, что даже базовыми благами западной цивилизации смогли бы воспользоваться абсолютно все жители Земли, но правила должны были стать едиными для всех. Довольно быстро объединенный Запад натолкнулся в своей экспансии на целый ряд препятствий. Одним из них стал Большой Ближний Восток. И ни война с мировым терроризмом, ни «арабская весна» вопрос не решили. Более того, демократизация монархий Аравийского полуострова была довольно быстро признана контрпродуктивной и даже опасной. Африка, а затем и Латинская Америка стали огромными регионами, где не то что западный миропорядок, но даже элементарный порядок навести не представлялось возможным.

Но куда большей проблемой стали Россия и Китай. Их существование, в отличие от арабского мира, Африки и латиноамериканских режимов, представляло собой принципиальную проблему для Запада. Чтобы взять их в глобальный миропорядок на равных, западным элитам пришлось бы не только поделиться своим местом под солнцем, но и провести довольно трудную работу по перераспределению обязанностей внутри «мирового правительства». Да и идеологическую коррекцию провести изрядную. Это, конечно, была бы не конвергенция, но задача все-таки сложная.

Какое-то время Москву и Пекин проверяли на прочность, но в результате всем, кроме упертых неоконов и наиболее идеологизированных либеральных интервенционистов, стало понятно, что прекратить существование альтернативных центров влияния и, главное, идеологий (пусть и не до конца оформленных) в обозримом будущем не получится. В немалой степени стойкости «неправильных» обществ способствовала ультралиберальная трансформация мейнстримной западной культуры, сопровождающаяся разрушением традиционных ценностей. Вспомнили про старое доброе сдерживание. Но быстро обнаружилось, что вести его с тем же напряжением, что и в 1970–1980-х, уже невозможно. Прежде всего из-за нарастания проблем внутри самого Запада. Ресурсы глобальной долларовой экономики оказались отнюдь не бесконечными. Pax Americana теперь необходимо не расширять, а, наоборот, сосредотачивать и пересобирать.

В недрах базирующегося в Сиднее Института Лоуи, американского Института Брукингса, фирмы «Олбрайт Стоунбридж», Совета по внешней политике и некоторых других мозговых центров постепенно вызрела новая концепция существования США и Запада в XXI веке. О ней весьма открыто в своих выступлениях и интервью рассказывает нынешний советник президента США по национальной безопасности Джейк Салливан. Соединенные Штаты более не ориентируются на ООН, МВФ, Всемирный банк, ВТО и прочие глобальные институты. Они строят самые разные альянсы – как стратегические, так и ситуативные – и с их помощью создают такую международную среду и такие новые правила, которые более всего благоприятствуют США и их ближайшим союзникам. Это уже не гегемония, а только лидерство. И лидер проецирует свое влияние через то, что Салливан называет «смесью союзов». Такое «смесевое управление» и начал в 2021 году выстраивать Белый дом.

НАТО, как старая глобальная организация, также теряет свою первостепенную роль. А значит, перестает быть ценным и Евросоюз.

 

На их место приходит «Альянс демократий», который, по всей видимости, в течение 2022–2023 годов будет серьезно сокращен в своем составе и иерархически структурирован, а также другие региональные блоки, например AUKUS. Противостояние с Россией и Китаем продолжится, но острый конфликт сейчас Вашингтону невыгоден. Особенно пока идет пересборка союзов и перебалансировка ресурсов. Поэтому и появилась концепция деэскалации.

Это не разрядка, потому что нынешний конфликт – не холодная война. Потому что нет международного права и, самое главное, постулата о культурной схожести жителей противостоящих друг другу держав. Деэскалация не может, например, способствовать культурному обмену, поскольку современный Запад культурно чужд и Поднебесной, и нашей стране. Деэскалация предполагает постепенное затихание конфликтов на линиях соприкосновения великих держав и патронируемых ими регионов. Просто потому, что такие конфликты потребляют и без того дефицитные ресурсы. Но никакого взаимопонимания между конкурирующими центрами силы не возникает. Это разные миры. Пуще того, пересобрать Запад сегодня можно, только подчеркивая чуждость всего остального, незападного, мира «Альянсу демократий» и всем создаваемым Вашингтоном блокам.

А поскольку нет и не предполагается взаимопонимания, отсутствуют схожие культурные ценности, невозможна и классическая дипломатия, принявшая свой нынешний вид, как уже говорилось выше, в 1970-х. Поэтому нечего удивляться практически полной бесплодности почти всех дипломатических контактов Москвы и Вашингтона. Пройдут годы, может быть, десятилетия, прежде чем появится некий новый вид дипломатии, которая будет соответствовать новому состоянию мира. Возможно, тогда же появится и некий новый вид внешнеполитического реализма.

Пока же России предстоит наполнить содержанием продекларированный ею план обеспечения своей стратегической безопасности. Прежде всего – пересобрать свои блоки и союзы и навести порядок в своем ближайшем окружении. Но это уже совсем другая история.