Первый мирный год Донбасса

 

12 февраля 2015 года было подписано Второе минское соглашение

 

 

 

 

 

Почти год Донбасс живёт в условиях относительного затишья. Активных боевых действий после окончания Дебальцевской операции не ведётся. Впрочем, узнать о реальном положении дел в Луганске и Донецке сегодня всё труднее: отечественные СМИ освещают эту тему крайне скудно. Восстанавливаются ли города? Помогает ли Россия, или, как убеждают скептики, — «слила»? Каким видят своё будущее сами дончане и луганчане? Наш корреспондент объехал ЛНР и ДНР, чтобы увидеть происходящее своими глазами.

 

Часть 1

 

Главный повод для оптимизма

 

В Луганскую республику въезжаем через Изварино. На этом таможенном пункте мы были ровно год назад. Тогда здесь всё кипело — перемирие уже подписали, но страсти, слёзы ещё не утихли. Всё говорило о войне — обстрелянные и возбуждённые люди с автоматами на посту, тяжёлая боевая техника, сама атмосфера напряжения, пустоты и какой-то огромной свободы. Никто не верил, что самая горячая фаза противостояния позади (сейчас говорить о подходе противника к этим рубежам уже невозможно — раз не пустили тогда, больше не пустят никогда). Настроение мирных жителей можно было охарактеризовать как страх и ожидание.

 

В январе 2016-го на въезде в ЛНР пусто: проходим таможню за несколько минут. Прежних военных признаков меньше, хотя обстановка предельно строгая. Важный нюанс — не требуется обменивать деньги. Украинские гривны в Донбассе больше не в ходу: все расчёты, выплаты — исключительно в российской валюте.

 

Первый населённый пункт, в котором останавливаемся — Краснодон, 12 километров от Изварино. Встречают нас сотрудники управления гуманитарных операций — центра по распределению помощи, поступающей от частных лиц, предприятий, общественных движений из России.

 

 

Сотрудники — это ребята 20−40 лет, которые развозят грузы по конкретным адресам. «На всех федеральных „белых КамАЗов“ не хватает, — объясняют они, - помогают простые люди. Благодаря этой помощи живут многие детдома, школы, семьи, старики».

 

 

О нынешней обстановке в Донбассе высказываются чётко и однозначно — мир.

 

— Да, на линии разграничения имеют место вооружённые стычки, да, всегда хочется большего, лучшего, — рассказывает заместитель руководителя центра Сергей Лебедев, — но если сравнивать с тем, что было год назад, — это небо и земля! Детсады, школы работают. Дети питанием обеспечены — прошлой зимой ещё остро стоял вопрос тех же каш для малышей. В домах есть электричество, тепло, вода, пусть где-то и с перебоями…

 

Проблем, естественно, хватает, говорят «гуманитарщики». Недостаток средств у местного населения, рост цен. Многие поражены синдромом моральной усталости — угнетает затяжной кризис, туманное будущее. Но жить можно. Если кто-то постоянно жалуется — значит, и до войны был таким же недовольным, считал, что все ему должны. Республика не лежит в руинах, восстанавливается — это главный повод для оптимизма.

 

 

 

 

Тлеет и ждёт своего часа

 

Часть сотрудников краснодонского управления — жители, как они сами выражаются, «оккупированной части Украины» — Николаева, Одессы, Харькова. В ЛНР они — 1,5 года. Домой дороги нет: все в розыске. И это знак нынешней незавершённости гражданского противостояния. Как повернётся кривая войны — неизвестно. Но в том, что многое ещё впереди, эти парни и девушки не сомневаются.

 

Николай и Инга — из Одессы. Участники «Куликова поля». В Доме профсоюзов 2 мая 2014-го погибли их друзья. После подавления протестного движения оба были арестованы. Три месяца провели под стражей (паспортов нет — изъяты при задержании). Обменяны как пленные.

 

Ещё один одессит — Вадик — «сочувствующий». Активистом не был. За «сочувствие» ему грозила статья за сепаратизм. Плюс прислали повестку из военкомата, пришлось покинуть родной город. Паспорт есть, мог рвануть в Россию или Европу — зарабатывать деньги. Но уехал туда, куда счёл нужным, — в Донбасс.

 

 

Несмотря на вынуждение «отступление», проигравшими себя Николай, Инга, Вадим — не считают. Ни опущенных рук, ни удручённости. Трезвость, злость, уверенность в завтрашнем дне.

 

— Планируете вернуться в свой город? — спрашиваю.

 

— Да, но не сейчас.

 

— Когда?

 

— После освобождения Одессы.

 

Сергей Лебедев — из Николаева. Делится, что в его городе митинги выходило до 15 тысяч человек. В Днепропетровске поднялось мощное движение, в Харькове, в Запорожье. Героические херсонцы встали на пути «правосеков» в Крым.

 

Почему не вышло единого фронта? Где-то слили протест, размышляют собеседники. Один раз люди собрались, другой, а что дальше — до войны на радикальные действия ведь никто готов не был. Где-то задавили — просто увозили массово людей и расстреливали. А после Одессы наступил шок, моральный надлом. Несогласные ушли в подполье: всё это тлеет и ждёт своего часа. Тем более противников нынешнего режима хватает и в Киеве, и на Западной Украине. Линия разграничения ведь проходит не по Днепру, а на уровне идеологии. С одной стороны — те, кто за советские ценности, с другой — за европейские.

 

 

 

 

Родные, дом — за чертой

 

Ирина, позывной — Пума, родом из Северодонецка: сейчас этот донбасский городок занят киевскими войсками. В Краснодоне — на переформировании. Ждёт приказа о дальнейшей службе.

 

Вообще, ожидание для неё в последнее время — вынужденный образ жизни. Дома нет — он далеко, за чертой. Родные — там же. Борьба остановлена. Остаётся делать то, что можешь. И ждать.

 

— До войны работала на предприятии «Азот», потом администратором в парикмахерской, — рассказывает девушка. — После наступления «укропов» у нас был организован штаб сопротивления. Там я познакомилась с такими замечательными людьми, как Павел Леонидович Дрёмов, Евгений Ищенко. Стала помогать с проведением референдума, какими-то текущими делами. Потом бросила всё, переехала в штаб, влилась в коллектив. Мы готовились к обороне, строили блокпосты. Это настоящее братство было. Павел Леонидович для всех нас был — Батя…

 

Далее начались обстрелы, в том числе с воздуха. Первые бои. Первые раненые и погибшие. И — оставление Лисичанска и Северодонецка.

 

— Когда уезжали — это был шок. Перед этим люди к нам на улицах подходили: «Вы же не оставите нас?» С мамой не успела попрощаться, домой не забежала, с собой ничего не взяла. Уходила как в небытие. Часть наших ребят тогда повернули обратно, без разрешения — хотели организовать диверсионную группу. Не вышло, все оказались «двухсотыми»…

 

Отряд Ирины какое-то время базировался в Стаханове: она занимала должность зама по тылу. После бросили на усиление в Первомайск, прикрывать подход украинской колонны со стороны Попасной. Там её первый раз контузило — не успела во время бомбёжки забежать в подвал, рядом упала крыша. Второй раз контузило под Калиново спустя полгода — при миномётном обстреле.

 

— За Первомайск мало сказано по телевидению и в интернете, — говорит. — А города фактически нет! В 2014 году «укропы» обстреливали его ежедневно, с 4-х утра, как фашисты, до самой ночи. Настоящая мясорубка. Много мирных жителей погибло: хоронили, как могли, во дворах, возле подъездов. Воды, хлеба не было. Страшное время.

 

Почти никого из тех, с кем начинала воевать Ирина, в живых сегодня не осталось.

 

— Наташа Шельма — снайпер, — перебирает она. — Барс. Женя Ищенко. Теперь вот и Павел Леонидович. Все — «двухсотые»…

 

И впервые во время разговора сбивается, молчит.

 

— Очень быстро ушли…

 

— Какие-то вести есть из родного города?

 

— За родной город могу сказать вот что — обидно, что не все поднялись на войну. Много равнодушных было: «Нас это не касается, как случится, так случится!» И трусости — когда «укропы» вошли в Северодонецк, некоторые сразу переметнулись на их сторону. До этого говорили — «Мы за Донбасс», а теперь кричат: «Слава!» Мне сообщают, что маму терроризируют, бабушку — те же вчерашние друзья, соседи…

 

Каждый день — полный зал

 

Отличительная особенность нынешнего Луганска — много света. Фонари. Новогодние ёлки. Гирлянды над дорогами. Больше прохожих, машин. Меньше военных патрулей (а на загородных трассах — блокпостов). Сама атмосфера спокойнее, легче.

 

На рекламных растяжках «новые» объявления — «праздничные корпоративны, караоке». У стадиона «Авангард» приглашение в секции хапкидо, кикбоксинга.

 

Но чего нет, так это гастрольных афиш! Никто из известных и не очень российских артистов (за единичными исключениями) не едет с концертами в непризнанный, неблагополучный, бедный Луганск…

 

 

 

 

Перед самым Новым годом после долгожданного ремонта в городе открылся цирк. В начале войны во время артобстрелов он был разрушен — купол зиял пробоиной, три гектара специального 8-миллиметрового стекла были разбиты вдребезги, фойе — покрошено.

 

Директор цирка Дмитрий Тимофеевич Касьян с коллегами постоянно обращались во всевозможные инстанции, неоднократно ездили в Москву. И вот, откликнулся земляк — Иосиф Кобзон. За ним потянулись остальные ниточки — Росгосцирк, Минстрой России. Луганск посетил Максим Юрьевич Никулин (его отец — Юрий Никулин открывал этот цирк в 1971 году). Инженеры провели исследование на целостность вант купола, безопасность козырька. Ремонт пошёл. Строителям постоянно помогали 40−50 студентов-волонтёров, направляемых местной администрацией. Сами работники цирка, по их словам, проводили на площадке круглые сутки, времени было в обрез — 4 месяца.

 

 

— 25 декабря артисты впервые вышли в обновлённый манеж, — делится Дмитрий Тимофеевич. — А через три дня цирк принял первых своих посетителей: зал на 1800 мест был забит битком! В качестве почётного гостя присутствовал Иосиф Кобзон, выступивший с концертом. Каждый последующий день был аншлаг. В некоторые дни мы даём по два представления. Программа длится три часа…

 

Стоимость билета — 100−200 рублей. Зрители приходят раньше — за час-полтора: очередь. Во время самого представления многие дети стоят в проходах — не усидеть! Танцуют под музыку, хлопают в ладоши, внимательно вглядываются в происходящее. Для большинства из них — это первое настоящее чудо после окончания войны.