Марина Сагомонян: Большая Татарская Москва
- Фото из личного архива
- Мечеть на Татарской улице, Москва 1883 год
Мечеть на Большой Татарской с улицы не заметишь — она спрятана во дворе советской пятиэтажки. Но ее присутствие определяет атмосферу окрестных кварталов: заклеенные бумагой лица на рекламных щитах (изображение человека под запретом в исламе), уличные продавцы фиников в длинных белых рубахах-камисах, связки ограждений, пристроенные вдоль тротуаров, и запах баранины из халяльных закусочных. Татарская слобода находится в пяти минутах ходьбы от туристической Пятницкой улицы и в десяти — от офисных центров возле метро «Павелецкая», но ей удается быть удивительно непохожей ни на один московский район.
Татары стали селиться в Замоскворечье с XIV века — вдоль дороги, ведущей в Золотую Орду. В основном — торговцы лошадьми, живущие в кибитках, и переводчики. В XIX веке слобода — уже престижный и дорогой район, где строят особняки купцы, сделавшие состояние на коже и мехе. Здесь же стараются осесть татары-переселенцы из деревень. Они снимают вскладчину дома всем селом, устраиваются носильщиками на вокзалах и дворниками. Эти профессии еще до недавнего времени считались традиционно татарскими. Но места в Замоскворечье хватило не всем, и совсем бедные приезжие селятся в Мещанской слободе — нынешний проспект Мира. В начале XIX века на деньги общины открывается Историческая мечеть на Большой Татарской, самая старая в Москве. Вокруг, рядом с домами купцов — деревянные бараки, жители которых держали коров и водили их пастись на берега Водоотводного канала.
Советская татарская слобода
После революции татар из бараков стали постепенно переселять в коммунальные квартиры. Мечеть превратили в военкомат, а со стороны улицы загородили той самой пятиэтажкой. Но татарская речь, как и раньше, звучала на улицах.
- Фото из личного архива
Гульнара Айгинина родилась в 1962 году в коммуналке в Малом Татарском переулке. Во времена ее детства район еще был настоящей татарской слободой: в классе почти исключительно татарские фамилии, весь дом — как семья. «Внизу жили бабушка с дедушкой, рядом тетя. Если мы пекли беляши, то разносили по всему дому». Каждую неделю в дом приходили муллы и читали молитву по-татарски. А многие соседи были даже «соблюдающими», то есть ели только халяльную пищу.
Исследователь Татарской слободы, историк и журналист Марат Сафаров рассказывает, что Пятницкий рынок (сейчас на его месте крытый «Рыбный базар») формально был государственным, но фактически принадлежал татарам. «Ассортимент был не утвержденный никем, это были какие-то татарские блюда, и там же “колхозники” продавали конскую колбасу, конину».
Коммуналки стали расселять в конце 60-х, но Гульнара говорит, что окончательно татары уехали только к концу 80-х. Ее семья до сих пор живет в той самой коммуналке, и возможно, они — последние потомственные жители Татарской слободы: все квартиры вокруг давно продали, многие переделали в офисы.
Новые мусульмане
Мечеть снова открылась в 1993 году. Каждую пятницу ограждения, которые ждут своего часа вдоль тротуаров всю неделю, полицейские выстраивают на Большой Татарской, перекрывая проезжую часть для молящихся. С точки зрения городских властей это демонстрация: каждую неделю имам подает заявку в мэрию. Намаз начинается в 12.40 с проповеди на татарском языке, к этому времени на улице на ковриках сидит всего несколько человек. Но через полчаса, к самой молитве, улица наполняется и опоздавшим уже не хватает места.
Мало где в Москве можно увидеть такое разнообразие типажей одновременно: молодые кавказцы в темных очках и спортивных костюмах, рабочие из Средней Азии в потертых пиджаках и тюбетейках, мужчины с длинными бородами в камисах, самозабвенно молящийся блондин средних лет — явно русский неофит. После молитвы все отправляются на пятничный рынок вокруг мечети, где покупают халяльную баранину у ингушей, носки и благовония у выходца из Северной Африки и книги об исламе у татарки Халы.
Трудно поверить, что до 90-х городов прихожанами мечети были исключительно татары, а среди обывателей слово «мусульманин» почти автоматически означало «татарин». И хотя сегодня они составляют незначительную часть прихожан московских мечетей, все московские имамы до сих пор татары, хоть и образование теперь принято получать не в Казани и Бухаре, а в Марокко или Кувейте. Нынешний имам Исторической мечети Рамиль-хазрат Садеков гордится, что проповедь до сих пор читают в том числе и на татарском языке, хотя большинство прихожан его не понимает. «Это наш долг — ислам сохранен на этих территориях благодаря татарскому языку и татарскому этносу. Иногда новые прихожане выражают недоумение по этому поводу, даже удивляются, почему имамы — только татары, но мы разъясняем, что этот народ жил здесь исторически, именно благодаря ему построена мечеть».
- Фото: Семен Катц
- Имам Рамиль-хазрат Садеков
На вопрос, сколько татар осталось среди прихожан мечети сегодня, имам уклончиво отвечает: меньше половины. Этнолог Дмитрий Опарин, исследующий современные мусульманские городские сообщества, говорит, что «меньше половины» — это максимум 5-10 процентов. «После открытия в 90-е годы эта мечеть сразу стала кавказской», — объясняет Опарин. «Чеченцы и ингуши — это первая волна мигрантов-мусульман. Мечеть на проспекте Мира — единственная, не закрывавшаяся в советское время. И она среди мусульман Москвы считалась татарской, потому что там была преемственность, сложилось свое комьюнити, довольно закрытое. Поэтому кавказцы стали ходить в “новую” Историческую мечеть. А не в ту старую мечеть, которая была со своими укладами».
Почти сразу после нового открытия здесь, в Исторической мечети, стали проводиться чечено-ингушские и дагестанские зикры — коллективные поминания Аллаха. Дмитрий Опарин несколько раз присутствовал на ритуале: «Сначала они сидят на полу, хлопают в ладоши, раскачиваются, восхваляют Аллаха на арабском и на чеченском, потом они начинают бегать по кругу, топать и в конце концов впадают в экстаз, на них нисходит благодать, люди, образующие круг, как бы становятся единым целым».
- Дмитрий Опарин
Немусульмане часто считают зикры чем-то вроде боевых танцев, поэтому московские зикристы свои ритуалы не очень афишируют и на всякий случай проводят в подвале мечети. «Безусловно, зикр имеет свои социальные последствия, они начинают чувствовать себя одной общиной, они говорят на чеченском и ингушском языке в мечети, у них там очень сильные связи и взаимопомощь, безусловно, зикр объединяет, создает такое комьюнити в Москве», — считает Опарин.
Московские татары, потерявшие общинный дух, часто пытаются влиться в это комьюнити. Опарин рассказывает, что многие молодые татары посещают зикры, хотя этой традиции у них никогда не было. Да и вообще сильно подвержены влиянию «новых» мусульман: «Ведут себя более маскулинно, отпускают бороды».
Марат Сафаров показывает мне дореволюционные фотографии семьи имама: женщины сидят с непокрытыми головами. «Жена муллы — состоятельная женщина, живущая в центре Москвы, во дворе мечети, ассоциировала себя с городской буржуазной культурой и в платке не ходила». Сегодня в продуктовом магазине рядом с мечетью, несмотря на большой ассортимент алкоголя, все продавщицы — в хиджабах. «Сейчас идет хиджабный неоренессанс среди татар, — объясняет Сафаров. — Это, конечно, саудитская традиция. Я думаю, потому что раньше был закрытый круг общения, татары почти не общались с православными людьми, им не нужно было манифестировать какие-то такие внешние атрибуты своей религии или общины. А сейчас хиджабная девушка, когда идет на работу или в институт, хочет показать, кто она».
Сестра Гульнары из последней в районе коммуналки — как раз такая «хиджабная девушка»: учится в арабской школе и делает пятикратный намаз. «У московских татар никогда этого не было, это дань моде, скорее», — говорит Гульнара. Сама она считает себя верующей, но в мечеть не ходит.
Татарский центр
Для таких, как Гульнара, главное место в Татарской слободе — не мечеть, а дом Асадуллаева, или Татарский культурный центр. Его построил азербайджанский нефтепромышленник Шамси Асадуллаев как светскую школу для мусульманских детей, где преподавался татарский язык, на котором говорило большинство мусульман Российской империи.
- Фото из личного архива
- Татарский культурный центр, 1920-30 годы
Эта школа просуществовала до 1941 года — дольше, чем любая другая национальная школа в СССР. Но после войны все изменилось. «Сталин решил, что татары очень распоясались, вспомнили о Золотой Орде», — рассказывает Марат Сафаров. Он вспоминает рассказы своей бабушки об уроках истории: татар объявляли чуть ли не врагами народа, она часто выходила из школы в слезах.
- Фото из личного архива
- Татарская школа, 1920 год
В современных учебниках термин «татаро-монгольское иго» заменили на политкорректное «ордынское». А в начале 2000-х дом Асадуллаева снова передали татарской общине. Сейчас здесь есть библиотека, курсы татарского языка, национальных танцев. Правда, внутри здание выглядит не слишком уютно, и большую часть времени залы сдаются в аренду. На первом этаже — магазин татарской книги и сувениров «Заман», халяльная лавка «Сафа» и татарский ресторан. Половина посетителей лавки — не татары, а любители здоровой еды, «зожники», как называют их продавцы (считается, что халяльная колбаса качественнее обычной), а в «Замане» все чаще спрашивают чеченский флаг. Но управляющий халяльным магазином Дамир и директор книжного Алсу ходят друг к другу в гости и, кажется, чувствуют ответственность за формирование нового татарского сообщества. «Мне приходится брать на работу только татарок, а это очень сложно — куда проще было бы нанять таджичку. Но если заходят покупательницы-татарки и не могут по-татарски поговорить с продавщицей, они реагируют: “Ну что это такое! В нашем магазине!” Поход в магазин — это такой клуб по интересам», — рассказывает Дамир. «Татары очень любят свою нацию. Даже в очереди в “Макдоналдс” мы встаем к татарину!» — смеется Алсу.
- Марат Сафаров
На вопросы об отношениях с «новыми мусульманами» все татары в один голос начинают рассуждать о мусульманском братстве. Но Марат Сафаров говорит, что, конечно, татары скорее ассоциируют себя с коренными москвичами, чем с мигрантами — основными прихожанами мечетей: «Татары — урбанизированные, светские, они пришли в мечеть и увидели людей, совершенно ментально с ними не связанных, с бородами, из деревень, людей, которые по-иному себя ведут». К тому же они они не привыкли молиться на улице, а места в мечети хватать перестало. Поэтому многие, по словам имама, вообще перестали приходить на молитву. «Но я говорю: просто приходите пораньше и занимайте место! Это отговорки, чтобы не молиться», — считает имам Рамиль-хазрат.
Сам он никогда не жил в Замоскворечье и каждый день добирается в мечеть из Ясенева, хотя надеется когда-нибудь переехать. «Формально исторический центр для татар — это Казань, — говорит Рамиль-хазрат, — но по сути он таковым не является, потому что многие татары годами живут на более западных территориях. И мы в том числе. У нас, в отличие от чеченцев, например, нет другой родины, кроме Москвы и особенно Замоскворечья. Я знаю прихожан, которые специально купили квартиру здесь, в этом районе, хотя это очень дорого».
- Фото: Семен Катц
Дмитрий Опарин сомневается, что когда-нибудь Татарская слобода снова станет местом компактного проживания татар: «Ни в одном постсоветском городе не сохранилось этнических привязок к району, это совершенно несвойственно современной России». Тем не менее Татарская слобода существует, уверен Марат Сафаров: «Я не знаю больше таких примеров. Татарин приходит сюда, он видит мечеть, татарский национальный магазин, один магазин, второй, в 2005-м здесь поставили памятник татарскому поэту Габдулле Тукаю. Он как будто в слободе находится. Он может здесь не жить, но в силу транспортной доступности он как бы внутри слободы».
«Больше всего я люблю объяснять дорогу к нашему книжному магазину, — говорит Алсу. — “Идете по улице Новокузнецкая, до памятника Тукаю доходите, сворачиваете в Малый Татарский переулок и видите слева дом Асадуллаева”. Это как музыка».
В тексте использованы материалы книги «Истории московских домов, рассказанные их жителями», авторы — Антон Акимов, Дмитрий Опарин (готовится к публикации в октябре 2016 года).