Дома, ставшие стихами. Цветаева была влюблена в... одну из своих квартир

Отличный повод вспомнить поэтессу, нежно и страстно любившую Москву, и прогуляться по её столичным адресам, постояв возле домов, которые она оживила в стихах.

Одноэтажный деревянный дом № 8 в Трёхпрудном переулке , в котором Марина провела дет­ство, не уцелел. Представить его можно, вспомнив строки:

Высыхали в небе изумрудном
Капли звёзд и пели петухи.
Это было в доме старом, доме чудном...
Чудный дом, наш дивный дом в Трёхпрудном,
Превратившийся теперь в стихи.

Крошечный дом, в котором Цветаева пережила и счастье, и боль (в нём она потеряла в 1906 г. мать, отец же был всё время занят), был олицетворением «Марининой Москвы»: на него со всех сторон надвигались новые дома, поэтесса писала о них — «уроды, грузные, в шесть этажей». «Трёхпрудный дом» снесли в революцию, но атмосфера, из которой ткалось вдохновение будущей великой поэтессы, осталась прежней. Она особенно чувствуется возле тополей, о которых строки:

Этот тополь! Под ним ютятся
Наши детские вечера.
Этот тополь среди акаций
Цвета пепла и серебра».

Чтобы почувствовать цветаевскую Москву, нужно непременно побывать в Трёхпрудном переулке. Деревянного домика, в котором выросла поэтесса, уже нет, но атмосфера старой романтической Москвы сохранилась.

«Обормотник» с видом на Кремль

Следующее очень важное место — легендарный дом № 19 в Сивцевом Вражке , прозванный богемной молодёжью «обормотником». Сюда юная и по уши влюблённая в Сергея Эфрона Марина

Мы с тобою лишь два отголоска:
Ты затихнул, и я замолчу.
Мы когда-то с покорностью воска
Отдались роковому лучу.

переехала в 1911 г. после судьбоносной встречи с будущим мужем в Коктебеле. «У меня большое окно с видом на Кремль, — писала Цветаева Волошину. — Вечером я ложусь на подоконник и смотрю на огни домов и тёмные силуэты башен. Наша квартира начала жить». В квартире Эфрона и Цветаевой постоянно «толклась» творческая молодёжь: уст­раивали капустники, ставили спектакли, пели песни и читали стихи.

Впрочем, вернувшись из свадебного путешествия, молодая жена вдруг осознала, что устала от шума и суеты. И принялась искать в Москве дом, чтобы свить «романтическое гнездо». Не комфортабельную квартиру в новостройке, а «типично московский дом» — желательно с историей: она обожала старые дома, старинные вещи и старомодные наряды

Слава прабабушек томных,
Домики старой Москвы,
Из переулочков скромных
Всё исчезаете вы.

Вымечтанный дом нашёлся в Борисоглебском переулке (№ 6, стр. 1, сейчас в нём расположился музей), между Арбатом и Поварской.

Дом-корабль

«Самое удивительное в нашем «доме-корабле» — то, что, глядя на него с улицы, невозможно даже предположить, как причудливо он спланирован внутри, — рассказывает Наталья Шаинян, начальник экспозиционно-выставочного отдела Дома-музея Марины Цветаевой. — В квартире Марины (метражом около 200 кв. м) комнаты были на трёх уровнях. В одних были высокие лепные потолки, в других — низкие и скошенные, их связывало огромное количество коридоров, лесенок и ступенек. Поэтесса немедленно влюбилась в своё новое жилище и начала в буквальном смысле вить гнездо, обставив антикварной мебелью и украсив бесконечным числом изысканных вещей. Здесь она прожила две кардинально противоположные жизни (1914-1922 гг.). Сначала — счастливую, светлую и полную надежд, потом, когда муж ушёл на Гражданскую войну, — страшную, голодную и отчаянную. Мы постарались воссоздать счастливый период, отыскав предметы мебели и обстановки, идентичные тем, что были здесь раньше (оригиналов практически не сохранилось: ведь в годы революции и войны Цветаева всё сожгла ради обогрева или выменяла на продукты). О них она потом писала:

С большою нежностью — потому
Что скоро уйду от всех —
Я всё раздумываю, кому
Достанется волчий мех,
Кому — разнеживающий плед
И тонкая трость с борзой,
Кому — серебряный мой браслет,
Осыпанный бирюзой...

Комната с 11 углами

«Кто бы ещё здесь мог жить, только я!» — писала она восторженно, едва въехав в «сборище комнат». Себе выбрала самую диковинную — с одиннадцатью (!) углами. В ней отчаянно сочиняла, днём и ночью, часто пришедшие в голову спонтанные строчки записывала прямо на обоях, подтверждая сказанные когда-то Волошиным слова: «В ней материала на десять поэтов». Эту комнату обожали все. Детей в неё пускали по спецприглашению, врываться просто так в «пещеру Аладдина» не полагалось. Бусы мурановского стекла по стенам, панцирь черепахи, люстра синего хрусталя — поэтесса сравнивала своё «убежище» с морским дном, так созвучным с её именем (в переводе с латыни Марина означает «морская»). До того как начались холодные и голодные годы, семья Цветаевой жила здесь очень счастливо. По легенде, поэтесса даже танцевала с мужем танго на крыше («На неё действительно можно выйти. Насчёт танцев — неизвестно, а вот то, что Марина сажала на нагретую солнцем крышу двух дочерей, — факт», — разъясняют в музее).

Игра в... жизнь

После революции наступили тяжёлые времена: в квартиру начали подселять жильцов, постепенно вытесняя Цветаеву с домочадцами из их комнат. От холода приходилось кочевать по дому в поисках тепла и спать с детьми на кухне, чтобы согреться. И всё равно голодная, мёрзнущая и обездоленная (Цветаева, живя в Борисоглеб­ском, потеряла одну из дочерей) поэтесса не падала духом, писав о тех временах: «Я обожаю 19-й год, потому что я в него... играю». В мае 1922 г. с дочерью Ариадной из своего разорённого, но всё ещё любимого семейного гнезда поэтесса выехала за границу для встречи с мужем, а когда в 1939 г. вернулась — лучезарное восприятие жизни померкло. И уже ни по одному из своих последних адресов (она, например, ютилась в полутёмной комнатке у сестры мужа в Мерзляковском переулке, д. 16) никогда не была так пронзительно счастлива, как в «доме-корабле» в Борисоглебском.