Плебеи, патриции и народ миланского «Симона Бокканегры»
На гастролях Ла Скала в большом театре
Вот и ещё одни гастроли миланского театра «Ла Скала» в Москве стали достоянием истории. Подводить итоги, сравнивать и анализировать предоставим другим: театроведам, историкам, культурологам. Не станем и подхватывать вслед за скептиками: «Ла Скала уже не тот, резонанса и ажиотажа не было, не сравнить ни с легендарным первым явлением в Москве 1964 года, ни даже с 1974-м».
Время сменилось, а вместе с ним и шкала ценностей. Если ещё 20 лет назад выехать в Милан (как и в Вену, Париж, Лондон) и посмотреть-послушать лучшие оперные спектакли могли единицы россиян, теперь культурный туризм всё больше входит в моду. И некогда Мекка для меломанов «Ла Скала» перестала быть фетишем, заняв подобающее историческое место «первого среди равных» европейских оперных домов.
Гастроли 2016-го на сцене Большого театра отличались лаконизмом названий. Один симфонический вечер оркестра, и проверенный ломбардский «бренд» – Верди («Реквием» дважды и три спектакля «Симона Бокканегра»).
Выбор именно «Симона» для московской публики мудр. Этот шедевр позднего Верди никогда не ставился на сцене Большого театра да и вообще в первопрестольной, а показанный миланцами в 1974-м году спектакль Джорджо Стрелера давно стал легендой.
Представление 16 сентября завершало гастроли «Ла Скала» и снималось телеканалом «Культура». Так что впечатления от постановки каждый может сравнить с телеверсией, показанной уже назавтра. Но все-таки, впечатления непосредственно из зала – полнокровнее.
Когда тебе выпадает посетить заключительный спектакль – невольно слышишь мнения и оценки друзей и коллег. На сей раз они были весьма противоречивы. От восторга, через спокойно вдумчивый обзор до уничижительного скепсиса, включая «тонкую» игру в заголовках рецензий про «Ла Скала не обласкала». Личная предистория – «Симон Бокканегра» фаворит с юности, заслушанный до царапин на виниле и обжегший глубиной эмоций спектакля середины 90-х из Мет. в оперном киноклубе. Изысканная нешлягерная мелодика, сюжет пусть и традиционно мелодраматичный, но изобилующий серьёзными историческими подробностями. Треченто в свободной морской державе Генуе, первый избранный Дож Симон Бокканегра, правивший в 1339-1345 и 1356-1363, вплоть до смерти.
К счастью, уже хорошо обкатанная постановка 2010 года Федерико Тьецци со сценографией Пьер Паоло Бислери соответствовала эпохе. Редкий баланс ренессансного богатства и скупости выразительных деталей. Мрачная каменная кладка и лестница – палаццо Фиеско, три кипариса – и вот вам сады Гримальди, где обитает Амелия с подругами. Трон Дожа возле резных деревянных панелей – зал Сената, чернильный подсвеченный задник – море, верный друг Дожа, к которому он обращается в час смерти. Завуалированные, опровергающие обвинения в «нафталине» режиссуры анахронизмы – картина художника 19 века, висящая во дворце, всё более вневременные к финалу платья Амелии, включая нежный гипюр подвенечной фаты, как с фото начала 20-го века.
После неуклюжей «битвы» гвельфов и гиббелинов в 3-м акте силами миманса на авансцене, вдруг вышел посреди партера суровый воин в кольчуге и светлым мягким тенором возгласил: «Дож просит потушить факелы и не оскорблять победными криками память павших храбрецов». Что-то так зацепило! Как послание оттуда, из века 14-го, когда жили прототипы, и 19-го, когда творил Верди, в наше сегодня. Междоусобиц и крови не стало меньше.
Но вернёмся, собственно, к музыке. Уровень сегодняшнего оперного дома первого ряда определяется, прежде всего, его постоянной труппой, состоящей из хора и оркестра. Вот они то, на сей раз, создали нужный градус и не посрамили марку «Ла Скала». Изобилие мужских хоров в «Симоне» радовало стройностью и мощью. Лишь пару раз закулисное a capella на йоту не совпало в тональности со вступающим оркестром. Звучание оркестра – волшебство! И без разницы, что за пультом не итальянец, а корейский маэстро Мунг-Вун Чунг. Сочетание продуманной пластичности темпов, выверенная динамика, не мешающая вокалистам. Интересно поданные подголоски. Струнные пели строго, без надрыва. Изысканно солировал кларнет – лейттембр Амелии, и бас кларнет – альтер эго злодея Паоло. Благородно строили медные в перекличке из за кулис.
О певцах мнение, к сожалению, не столь позитивное. Из пятёрки протагонистов лишь образ Паоло Альбиани полностью соответствовал желаемому. Молодой баритон Симоне Пьяццола обладает породистым тёмным тембром, вокально стабилен, фразирует осмысленно. Актёрски его злодей по-своему обаятелен, его не портит выбритая голова классически правильной формы, пластика естественна.
Про пылкого любовника, Габриэле Адорно, в исполнении Фабио Сартори хочется употребить модное словосочетание «когнитивный диссонанс». Слух откровенно наслаждался его большим плотным драматически спинтовым тенором, особенно на первой закулисной серенаде. Но вот на сцене появляется, да простят меня, подобие Шрэка, вызывающее отвращение, и единственное спасение – снять очки на труднейшей дивной арии Cielo pietoso, rendilà. Да и piano не баловал синьор Сартори, особенно в дуэтах с возлюбленной.
Амелия Гримальди, она же Мария Бокканегра – дочь, внучка, невеста и жертва интриг четырёх мужчин. Одна-одинёшенька женщина на всю эту мрачную драму – «луч света в тёмном царстве» как у нас говорится. Ох, как непросто найти сопрано на эту роль! Для совсем юной певицы партия крепковата, звёздные и зрелые не особо рвутся, понимая не премьерскую, а скорее ансамблевую природу образа. Кармен Джаннатазио пела тщательно сделанный нотный текст, демонстрировала неплохую школу, хотя неоднородность регистров местами слышалась. У неё свежий приятный тембр, миловидная внешность. Наверное, такая фактура подходит моцартовским субреткам вроде Сюзанны или Церлины. Героини не было. Безжалостный бинокль зале (а на телеверсии крупный план), показывал натянутое дежурное личико в моменты пауз, не сопережевание Амелии отцу или любимому, а ремесленное наблюдение за коллегами.
Единственный соотечественник, Михаил Петренко, в роли Якопо Фиеско актёрски был убедителен. Высокий, элегантный, с чеканным профилем – настоящий аристократ! Но куда девался его сочный бас, легко справлявшийся, например, с Хундингом в концертной «Валькирии» летом 2011 года? Несфокусированный жидковатый тембр с признаками изношенности, интонационная неряшливость. Даже ожидаемый знатоками нижний фа-диез в знаменитой арии Пролога: «II lacerato spirito» был взят хоть и свободно, но неточно. Увы, Верди не прощает некачественного вокала.
Наконец – заглавный персонаж, ради которого, собственно, и затеваются постановки Симона Бокканегра. Лео Нуччи – мастер, это главное. «Последний из Могикан» – тоже вполне подходит для него. Петь партии такого масштаба в 74 года физически способны единицы. Да, возрастная «канифоль» в голосе заметна, местами очень. И перехваченное украдкой дыхание в середине фразы, и умело облегчённые, почти говорком, реплики в речитативах. Конечно, лет 10, а ещё лучше 20 назад послушать бы Нуччи в этой партии! В кульминационном монологе Симона в сенате «Plebe, patrizi, popolo» и далее, на проклятии Паоло, стало страшновато: Дож ли так взволнован, что пошатывается, того и гляди рухнет на ступени трона, или ветеран сцены не рассчитал силы и сейчас мы станем свидетелями сердечного приступа? К счастью, всё обошлось, а когда на грани – воспринимается острее и верится! Бокканегра получился живой, настоящий, наполненный образом каждую секунду, вызывающий сострадание и уважение.
Метафорично решён финал спектакля. Отравленный Дож нежно прощается с дочерью, истаивают верхи скрипок темой отцовской любви, а хор появляется вдруг в одеждах времён первой постановки 1857 года – цилиндры и киверы вместо лат и кольчуг, шляпки с бантами у женщин. Опускается за троном огромный экран-зеркало, отражая в себе дирижёра и оркестр, огоньки над ложами зала. Всё проходит: золото треченто, битвы Рисорджименто, шумно отпразнованный миллениум. Остаётся музыка. Весь грешный мир – театр, в зеркале которого отражаемся мы, сегодняшние, снова прикоснувшиеся к великому чуду Джузеппе Верди, привезённому его земляками…