От голода спас «Бабай». Как выживали дети в оккупированном немцами Армавире
«Я родилась первого июля 1936 года в одном из хуторов Краснодарского края, - пишет в редакцию Тамара Тимонова. - С 1939 года и по сей день - с сорокалетним перерывом - живу Армавире, застала войну и оккупацию, поэтому хочу кое-какими воспоминаниями поделиться». «АиФ-Юг» рассказывает историю Тамары Георгиевны.
Ушли шестеро, вернулись трое
«О начале войны мы узнали из слухов, ни у кого из жильцов нашего ЖАКТа (жилищно-арендное кооперативное товарищество, прим. ред.) не было радио, так что мы даже выступления Молотова не слышали, - вспоминает Тамара Тимонова. - Из нашего двора на фронт ушли шестеро мужчин, остались только женщины с детьми, да два старика. К концу войны на двух получили похоронки, один выписался из госпиталя, но не дожил до Победы. Трое, в том числе и мой отец, вернулись, увешанные наградами.
До лета 1942 войны у нас не было. А потом стало плохо: город бомбили. На окнах стекол не осталось, бабушка фанерой забила зияющие дыры. У нас во дворе был огромный бетонированный подвал, в котором до революции бывший хозяин держал свиные туши, и мы все в этот подвал переселились. Мы с мамой спали на кровати, бабушка – на сундуке. Когда от бомбежек стало совсем страшно, уехали на хутор Радищев к родственникам, жили в сарае, спали на соломе - в малюсенькой тетиной хате не хватало места.
Когда пришли немцы, то велели всем возвратиться по своим домам. При прописке мама призналась, что муж у неё - коммунист, и нас записали в так называемый «Третий список». В него вносили коммунистов, комсомольцев и их семьи. Перед уходом немцы отвезли за город и расстреляли всех, кто был этом списке. Всего 6780 человек. Сейчас на этом месте стоит красивый мемориал. Бабушка же носила другую фамилию, назвалась одинокой, о сыне не упомянула.
Нам удалось выжить, потому что сосед – старик-татарин, которого дети называли «Бабаем», - работал сторожем в конторе, составлявшей списки на казнь. Он услышал наш адрес и фамилию и успел рано утром прибежать к нам. Мама была на базаре, бабушка пекла латутики (оладьи из кукурузной муки на подсоленной воде). Бабай велел быстро увести меня из дому, а маму сам встретил по дороге. Приезжали за нами на черной машине, но соседи сказали, что мы уехали в село к родственникам, а куда именно - не знают.
Несколько дней до прихода наших войск мы жили у маминой сестры. Пока не пришла бабушка и сказала, что немцев в городе уже нет. Тогда мы и вернулись домой. Совсем скоро, ночью услышали громкое: «Здравствуйте! Живы-здоровы?» Это пришли наши солдаты. Не было предела радости, все выскочили на улицу, обнимали-целовали проходящих военных, угощали последним, что было в доме. Наша соседка, Марья Матвеевна, сохранила пол-литра настоящей муки, чтобы испечь несколько оладушек для бойцов».
Теперь можно вспомнить
«Началась новая жизнь, и уже можно было вспомнить, что же было при немцах, - продолжает Тамара Георгиевна. - Однажды на базаре казнили двоих молодых армян. По словам оккупантов, за убийство собственной матери. Но в это никто не верил – жители шептались: «Это партизаны или пленные солдаты». 11-летняя Люба Рубченко собрала нас, малышей, повела к месту казни. На двух виселицах в кальсонах и холщовых рубашках висели босые парнишки. Трупы от ноябрьского ветра качались и, ударяясь друг о друга, издавали ужасный звук, который я никогда не забуду.
Другое воспоминание - в Новороссийске поймали и отправили в Армавир некоего Сосновского, который в городе при немцах был главарём полицаев. Жителям объявили время и место его казни. Весенним днем грузовик со спущенными бортами подъехал к построенной виселице. Сначала прочитали приговор, затем стоящему в грузовике Сосновскому накинул петлю на шею молодой солдат, грузовик тронулся с места. Покойник был одет в темную тужурку, коричневые брюки. Стоящий рядом с нами старик с возмущением сказал: «Вот гад, даже в сапогах!»
А верблюд-то знал
«Были и смешные случаи, - пишет наша читательница. - Пошли с бабушкой на базар, а там толпа, шум, хохот. Оказывается, откуда-то приехал крестьянин на телеге, запряженной верблюдом. Путь был неблизким, рачительный хозяин, оберегая ноги своего животного, «обул» его в похожие на сито кожаные чоботы. Верблюд и для нас редкость, а для немцев - вообще экзотика. Фашисты окружили, фотографируют, а верблюд стоит гордо, жует жвачку. Вдруг один смельчак решил подойти поближе, чтобы кадр хороший сделать – и верблюд плюнул прямо ему в лицо. Коричневая слизь расползлась по красивой фуражке и ухоженному лицу. Товарищи обтерли пострадавшего белоснежными платками. Для меня это было удивительно - мы не купались, не стирали белье, потому что у нас его и не было. Верблюд остался жив, а окружающие потихоньку шептали: «Даже животное знает, что немцы - враги».
Были и другие немцы - в соседнем доме жил офицер, одаривавший всех детей шоколадками, и маленькие хитрецы старались встретиться с ним, чтобы получить заветную вкусняшку. Наша соседка как-то прибежала к нам и восторженным шепотом сообщила: «Мой квартирант, немецкий офицер, позвал меня к себе в комнату и включил приемник на русском языке». Как раз в этот момент передавали сообщение о том, что под Сталинградом Красная армия двойным кольцом окружила немецкие войска. Так мы узнали о великом переломе в ходе войны.
Перед Новым годом объявили, что каждый ребенок до десяти лет может получить подарок от Гитлера. Мама строго запретила это делать, а бабушка втихаря пошла. Подарок оказался бумажным пакетом с очищенными семечками. Перед оккупацией по улицам города текли ручейки масла от разбомбленного маслозавода, армавирцы делали ямочки на их пути, собирали истекающее масло. При отступлении Советской армии остались наши же семечки в баках, и их «щедрые» немцы решили подарить детям на Рождество».
Страх, голод, холод
«До оккупации каждое утро мимо нашего двора в сторону мясокомбината проходил Андрюша-дурачок - его там подкармливали в столовой, - рассказывает Тамара Георгиевна. - По вечерам он возвращался домой. Детей смешило, что все камушки с тротуара он откидывал на дорогу, а мы, чтобы повеселиться, специально набрасывали их перед его приходом. После ухода немцев Андрюши не стало, видимо, упокоился рядом с остальными расстрелянными.
Воочию увидела немецкий педантизм при отступлении. Когда наши войска покидали Краснодарский край, солдаты шли вперемешку с гражданскими, иногда ехали на машинах; хуторские женщины выносили им абрикосы в ведрах, фрукты ссыпали прямо в машины, а ведра кидали обратно. Дороги обстреливались, колонна рассыпалась, потом снова собиралась и продолжала свой путь на восток. А отступление немцев было очень упорядоченным; на больших машинах с огромными колесами, обернутыми цепями, сидели солдаты вермахта, обязательно в касках, один к одному, с винтовками в ряд. 20 января 1943 года в Армавир вернулись войска Советской армии.
Порой спрашивают, что для меня было самым страшным в те годы: страх, голод, холод? Страха не чувствовала, можно было спрятаться от обстрелов и бомбежки в подвале. Голода я не ощущала, потому что была единственным иждивенцем у двух нестарых женщин. Мама и бабушка, обе крестьянки, успели до прихода немцев снять урожай: кукуруза, подсолнухи, фасоль. Качество пищи было очень плохое, но это все-таки не голод. Самым ужасным был холод – в комнате и на улице одинаковая температура. Оконные стекла выбиты, топить нечем. Спали, накрывшись тряпьем, в той же одежде, в которой ходили.
Подруга детства Наташа Леперова, выжила за счет сердобольных соседей, подкармливавших сироту, после того как её мама умерла от голода. Обед Луизы Костюковой состоял из блюдечка томатного рассола с кусочком хлеба. Валя Садовая была вынуждена после четвертого класса идти работать, чтобы помочь многодетной семье. Много ли нас, детей войны, сейчас осталось?»