Всё идёт по плану, или Почему в СССР не хватало еды
Государственное распределение
Закончить Гражданскую войну советская власть смогла только с помощью НЭПа — «тамбовщина», «сибирская вандея» и другие восстания показали, что с военным коммунизмом долго большевикам не протянуть. Пришлось позволить народу вернуться к рыночным отношениям — крестьяне снова начали производить и продавать свою продукцию сами или c помощью нэпманов. Несколько лет в СССР проблем с продовольствием практически не было, до 1927 года рынки отличались изобилием продуктов и мемуаристы жаловались разве что на цены, но не на нехватку еды. К примеру, В. В. Шульгин, путешествуя по Союзу, описывал киевский базар 1925 г., где «всего было вдоволь»: «И мяса, и хлеба, и зелени, и овощей. Я не запомнил всего, что там было, да и не надо, всё есть». Да и в государственных магазинах хватало еды: «мука, масло, сахар, гастрономия, в глазах рябит от консервов». То же самое он нашёл и в Ленинграде, и в Москве.
Однако НЭП, хотя и решал проблему пропитания, изначально воспринимался как «временное отступление» от социалистических принципов — ведь частная инициатива означает эксплуатацию одного человека другим. Кроме того, государство стремилось принудить крестьян к продаже хлеба по низким ценам. Естественная реакция земледельцев — не сдавать хлеб государству, так как цены на промышленные товары не позволяли отдавать свою продукцию дёшево. Так и начался первый кризис снабжения — 1927−1928 гг. В городах стало не хватать хлеба, и местные власти по всей стране начали вводить хлебные карточки. Государство повело наступление на индивидуальное крестьянское хозяйство и нэпманов в попытке установить господство государственной торговли. В результате очереди за хлебом, маслом, крупой, молоком выстроились даже в Москве. С перебоями в города поступали картофель, пшено, макароны, яйца и мясо.
Сталинские кризисы снабжения
Этот кризис снабжения — первый в череде ему подобных, а дефицит с тех пор стал перманентным, менялись лишь его масштабы. Сворачивание НЭПа и коллективизация должны были вынудить крестьян сдавать хлеб на любых условиях, но проблему эту не решило. В 1932—1933 гг. разразился голод, в 1936—1937 гг. произошёл ещё один кризис снабжения городов продовольствием (из-за плохого урожая 1936 г.), в 1939—1941 гг. — ещё один. Отличный урожай 1937 г. улучшил положение на год. С 1931 по 1935 гг. действовала всесоюзная карточная система распределения продуктов питания. Не хватало не только хлеба, но и сахара, круп, мяса, рыбы, сметаны, консервов, колбасы, сыра, чая, картофеля, мыла, керосина и прочих товаров, которые в городах распределялись по карточкам. После отмены карточек спрос сдерживали довольно высокие цены и нормирование: не более 2 кг печёного хлеба в одни руки (с 1940 г. 1 кг), не более 2 кг мяса (с 1940 1 кг, затем 0,5 кг), не более 3 кг рыбы (с 1940 г. 1 кг) и так далее.
Следующее обострение дефицита пришлось на войну и первый послевоенный год (в 1946 г. СССР пережил последний крупный голод). С его причинами всё понятно. Вновь пришлось вернуться к карточкам, которые правительство отменило в 1947 г. В последующие годы государству удалось наладить систему распределения продовольствия так, что в 1950-е гг. даже снижались цены на основные продукты питания; крестьяне обеспечивали себя благодаря личному приусадебному хозяйству, а в крупных городах в гастрономах можно было найти даже деликатесы, были бы деньги.
Необходимый минимум
Урбанизация, спад производительности труда в сельском хозяйстве и эксперименты «оттепели» (освоение целины, кукурузизация, наступление на приусадебные огороды и прочее) вновь подвели СССР к продовольственному кризису. В 1963 г. пришлось впервые (а затем регулярно) закупить за границей зерно, на что правительство истратило треть золотого запаса страны. Страна, ещё недавно крупнейший экспортёр хлеба, стала одним из крупнейших его покупателей. Тогда же правительство повысило цены на мясо и масло, что дало временный спад спроса. Постепенно государственные усилия справились с угрозой голода. Нефтяные доходы, развитие международной торговли и усилия по строительству пищевой промышленности позволили создать относительное продуктовое благополучие. Государство гарантировало минимум продовольственного потребления: хлеб, крупы, картофель, овощи, морскую рыбу, консервы и курицу (с 1970-х) можно было купить всегда. С 1960-х дефицит, который дотянулся и до села, касался уже не базовых продуктов, а «престижных»: колбаса, местами мясо, кондитерские изделия, кофе, фрукты, сыр, некоторые молочные продукты, речная рыба… Всё это приходилось разными способами «доставать» или выстаивать в очередях. Время от времени магазины прибегали к нормированию.
Финансовый кризис середины 1980-х вызвал последнее обострение продовольственной проблемы в СССР. В конце десятилетия правительство вернулось к карточной системе. Помощник Л. И. Брежнева А. Черняев вспоминал, что в то время даже в Москве в должном количестве «не было ни сыра, ни муки, ни капусты, ни моркови, ни свеклы, ни картошки», а «колбасу, как только она появлялась, растаскивали иногородние». В то время распространилась шутка, что граждане хорошо питаются — «вырезкой из партийной продовольственной программы».
«Хроническая болезнь» экономики
Современники и историки называют разнообразные причины дефицита. С одной стороны, правительство традиционно отдавало приоритет не сельскому хозяйству и торговле, а тяжёлой промышленности. Союз всё время готовился к войне. В 1930-е проводили индустриализацию, затем воевали, потом вооружались для третьей мировой. Ресурсов на обеспечение растущих продовольственных потребностей народа не хватало. С другой стороны, дефицит обострялся из-за географически неравномерного распределения: традиционно лучше всех городов обеспечивались Москва и Ленинград, уже в начале 1930-х они получали до половины государственного городского фонда мясопродуктов, до трети рыбопродуктов и винно-водочных изделий, около четверти фонда муки и крупы, пятую часть масла, сахара и чая. Сравнительно неплохо обеспечивались также небольшие закрытые и курортные города. Сотни остальных городов снабжались значительно хуже, и этот перекос характерен для всего советского периода после НЭПа.
Усугубляли дефицит и отдельные политические решения, например, горбачёвская антиалкогольная кампания, которая привела к нехватке крепких напитков, или хрущёвское насаждение кукурузы. Некоторые исследователи отмечают также, что дефицит провоцировало слабое техническое развитие распределительной сети: хорошие продукты часто неправильно хранились на складах и в магазинах и портились прежде, чем попадали на прилавки.
Однако всё это лишь побочные факторы, которые вытекали из главной причины дефицита — плановой экономики. Историк Р. Киран справедливо пишет, что дефицит, конечно, не был порождением злой воли государства: в мире ещё не бывало примеров масштабной плановой системы, СССР проводил грандиозные эксперименты и «вполне естественно, что в ходе этой по-настоящему новаторской и гигантской работы первопроходцев появлялось множество проблем». Теперь уже кажется очевидным всё то, что тогда понимали немногие: частник справляется с удовлетворением спроса эффективнее государства. Он быстрее реагирует на меняющиеся потребности потребителя, лучше заботится о сохранности продуктов, не ворует сам у себя, распределяет мелкие партии товара самым удобным и дешёвым способом… В общем, успешно делает всё то, на что громоздкий и медлительный государственный аппарат физически неспособен. Чиновники не могут учитывать миллион мелочей, из которых складывается общее благополучие. Что-то забыли поставить в план производства, неправильно рассчитали потребности, что-то не смогли доставить вовремя и в нужном объёме, что-то расхитили по дороге, где-то не уродились овощи, конкуренция не стимулирует творческий подход к делу… В результате — дефицит: нехватка и однообразие товаров. Частник же, в отличие от бюрократа, заинтересован в том, чтобы удовлетворить спрос, а не просто отчитаться перед начальством.
В начале 1930-х, когда государство подмяло под себя рынок (хотя совсем уничтожить его так и не смогло), это осознавали лишь наиболее прозорливые из коммунистов. Например, нарком торговли Анастас Микоян, который в какой-то период выступал за сохранение частной инициативы. В 1928 году он говорил, что подавлять индивидуальное крестьянское хозяйство — значит, «брать на себя громадные обязательства по снабжению нового распылённого круга потребителей, что совершенно невыполнимо и что никакого смысла не имеет». Тем не менее именно так государство и поступило, а дефицит, по выражению историка Е. А. Осокиной, стал «хронической болезнью» СССР.