6-ЛЕТНЯЯ ВОЙНА НА ДУНАЕ. ДЕЛАТЬ КАК ПОТЕМКИН, ЧТОБЫ ЗАСТАВИТЬ ЗАБЫТЬ ГОРЕ

- Ну что счастье, - можно услышать где-то вокруг и от мудрых людей, - счастье, что вешнее вёдро. Я не верю в него, когда вижу солнышко над собой, а завтра, глядь, уже и хмурь надо мной...

- Черномырдин в Москве появился в середине восьмидесятых годов, а через несколько лет забряцал оружием, - вспоминают как бы в пример собеседники. - Не иначе и Порта в русско-турецкую себя вела! Решила вдруг, что и договор с ней ты пересмотреть должен, и войска свои из Крыма вывести... и татар под покровительство султана возвратить. 

Но для устрашения турок в России были набраны тысячи рекрутов, созданы десятки новых полков. Но посади солдат и на пропитание, одень их! Ну а где все взять?! Ведь в нищих деревнях и без того не затихает ропот. Но ведь Потемкин обещал, когда представлял проект заселения людьми невозделанных земель, что хлеб оттуда хлынет обозами? Руслан, нет обозов... Хуже!

Екатерина сказала, что сама может разобраться в причинах трудностей, возникших перед империей, а затем представить правительствующему сенату линию дальнейших действий. Совета! Бросила! Падла сенат встревожился! Чернышев! Екатерина встревожила фельдмаршала... Ну кто как не обер-камергер граф Шереметев может ответить на все вопросы? Но граф успокоил, что никого не убьют и что вообще никаких тайн и секретов нет!

Чернышев его не стал спрашивать дальше: развернулся и уехал обратно. Даже он, как и другие сановники, которые окружали государыню, отлично знали, что значил для нее Ланской. Ланской был последним ее любовником, самым молодым и, может быть, самым любимым.

А как иначе, если она 4 года держала его подле себя? Казалось, 4 года он делился с нею своей молодостью?

Встревожившись, государыня наказала всем лучшим докторам Петербурга прибыть в Царское Село. (Что видел тот доктор, который примчался спустя аж несколько часов? Вроде, немец. Сидевшая на краю постели Екатерина, с беспокойством смотрела, как он, этот доктор, неуклюже задирал больному рубаху, как прикладывал к белой спине мохнатое ухо, с выступавшими белыми волосками да потом долго и тяжко вздыхал. Но она спросила, что с ним. И ее величество услышала про злокачественную лихорадку. Доктор, начиная брезгливо вытирать руки, был равнодушен. Встречу с богом или кем там еще по поверьям, не отложить. "Не может этого быть", - взглянула Екатерина на притихшего возлюбленного, который вместе с ней слышал страшный приговор, а затем уставилась на доктора широко раскрытыми глазами. Поздно уже шутить, но пора бы дать больному то, что требуется, дабы ему полегчало!)

Цвет медицины закрыл свой ящичек, из которого, кстати, ничего не извлекал, и удалился из опочивальни. 

В приемной Романова доктора не обнаружила, увидела только секретаря Храповицкого и дежурного генерал-адъютанта. Он, подскочив к ней, начал о чем-то докладывать. Она слушала с виновато-печальной улыбкой, а когда он кончил, пошла снова к себе, так ничего и не сказав. 

Ланской скончался через 10 дней будучи на руках императрицы, практически не отходившей от него. 

Когда в Петербурге узнали о смерти фаворита, то именно пожалели, ведь хороший был человек, царство ему небесное. 

Не раз уже писалось в "неоглядной" России об этом самом пресловутом фаворитизме. 

Но фаворитизм, как полуобнаженная сторона разврата, является чертой целой эпохи. И была она не с Екатерины. К ней относится куда более "древнее" время, ведь начался фаворитизм намного раньше. Веками до этого имели "друзей", а порою и "близких друзей", и во времена "бироновщины", и во времена Елизаветы Петровны. 

Каким до того был этот "фаворитизм", таким он был и сейчас. 

В середине июля в главных чинах дождались из южных краев Потемкина, и там наконец-то облегченно вздохнули. 

Произошло разделение общества, проводившего время за обсуждением последних новостей, ведь вместе с Потемкиным приехал и Федор Орлов. Орловы стали как бы вернее двору: в 1783 году умер их старший брат Григорий. 

Секретарь Храповицкий, увидев в дверях гостей, которые, казалось, веками не показывались, обрадовался. "Не вся слава дьяволу, - заметил в порыве откровенности Храповицкий, - теперь-то все должно обойтись".

После чего Потемкин затмил собою Храповицкого. 

Разделенный этикет - и к ней входят он и Федор. 

Не договорив название его чина, она прервалась: слезы стали душить и рваться наружу: горе искренное. А с Потемкиным произошло чудо: он изменился в лице и зарыдал в таком исступлении, как ревут деревенские бабы на похоронах своих кормильцев. 

Рыдание оказалось таким затяжным, что поменялись роли: императрице пришлось утешать самой. 

Она взглянула на Орлова и князя: как там им было в Тавриде? А слез больше не было.

Как коммунисты сами подбирали генсеков, так с некоторых пор Потемкин сам подбирал государыне кандидатов в любовники. 

Отлично понимал сейчас Потемкин, что на эту роль Федя не подойдет. 

Даже обедать оставила "нежданных и столь дорогих гостей-утешителей" у себя и вместе с собой Екатерина. В числе обедающих кроме них были только граф Шереметев да секретарь Храповицкий. Наверное, и о покойном Ланском уже забыли: "Потемкин с безудержной фантазией рассказывал о Новороссии. Ну не хорошо ли там, красиво и весело, не радостно ли живется там подданным ее величества, переселенным из центральных губерний?"

Ну разве можно при таком увлечении, при его ударе, не поверить в правдивость этих слов, даже Федору Орлову, бывавшему в тех краях и собственными глазами не видевшему никакого там рая? Екатерина с мягкой улыбкой сказала князю, что у нее нет причин не верить ему, и все же в сенате имеются сведения другого рода. 

Десятки доносов поступали из Новороссии (оттуда ли?) о беспорядках (как можно?) о смутах среди тамошнего населения.  

Потемкину было можно опрокинуть в свой бокал бутылку вина и не усмотреть - напиток перелился и хлынул на скатерть. Ни капельки не смутился от такой неловкости, а залпом опорожнил бокал и надолго замолчал, задумавшись о сгоряча сказанном за столом.   

Светлейший, что сам и обещал, выполнил, слово сдержав. Занявшись государственными учреждениями, он сумел быстро расставить вещи по своим местам, и колесо империи "под N 1" машины, замедлившее было ход, закрутилось с прежней быстротой. 

В сентябре, несмотря даже на наступившие "предварительные" холода, Екатерина переехала из Царского Села в Петербург. 

К этому времени Потемкин успел сделать все, что считал необходимым. В Эрмитаже для нее были вывешены портреты, подготовлены теплые и уютные "номера". 

Но они были бы бесполезны без нового фаворита, который, однако, уже проверенный доктором-англичанином и проинструктированный самим Потемкиным, слонялся по коридорам дворца, терпеливо ожидая, когда императрица соизволит наконец обратить на него внимание. 

Это был Ермолов, который был весьма мил с другими, но слегка туповатый малый. Потемкин даже сам представил его Екатерине, после чего судьба молодого человека была решена, и он перестал слоняться по коридорам. 

Родная Новороссия тянула Потемкина, и он засобирался туда в ноябре, когда выпал снег и установился санный путь. Он сказал императрице про южные края, про то, что они ждут ее величество, тем более она сама обещала посетить их. Этот обет Екатерина подтвердила, но просила дать только срок. Словно глухой голос из прошлого раздался ответ Потемкина, что он и не торопит ее. 

Подготовка к путешествию в коммунистические наместничества, однако, затянулось более, чем на год. 

В августе 1786 со своими годами распростился "железный Фридрих" II, и это событие "отодвинуло" еще на срок готовящийся выезд. 

Начать свой вояж она смогла только в 1787 году.