Бомба для губернатора России
Что она сотворила, знают все – стреляла в Ленина. Или не она? Сомнения не беспочвенны, история жизни этой женщины запутанна, разорвана в клочья. Да и вообще, все, что связано с покушением на вождя мирового пролетариата в августе 1918 года, давно утонуло в мрачном загадочном тумане.
Впервые о Каплан услышали в России не после стрельбы в Ленина недалеко от московского завода Михельсона, а гораздо раньше. Вот фрагмент из рапорта губернатора Киева Павла Курлова от 23 декабря 1906 года: «Киевский полицмейстер донес мне, что 22 сего Декабря, в 7 часов вечера, по Волошской улице на Подоле, в доме 9, в одном из номеров 1-й купеческой гостиницы произошел сильный взрыв. Из этого номера выскочили мужчина и женщина и бросились на улицу, но здесь женщина была задержана собравшейся публикой и городовым Плосского участка Брагинским, а мужчина скрылся.
При обыске у задержанной женщины найден револьвер «браунинг», заряженный 8-ю боевыми патронами, паспорт на имя Фейги Хаимовны Каплан, девицы, выданный Речицким Городским Старостою Минской губернии 16 сентября 1906 года за № 190, а также чистый бланк паспортной книжки, обложка которого испачкана свежей кровью...»
Жандармы отвезли Фанни в Лукьяновскую тюрьму – сфотографировали, дактилоскопировали, описали приметы. Разумеется, допросили. Она сообщила, что ей 16 лет, постоянно жила в Одессе, в доме 38 по Розумовской улице на Молдаванке, имеет отца и мать, «адреса коих не указала». Отец Каплан – учитель хедера, еврейской школы. Кроме Фанни у него было еще шестеро детей.
Жандармы выяснили, что в гостинице она была с Виктором Гарским по кличке Мика, так же, как Фанни, состоявшим в партии анархистов. Он был ее возлюбленным. Возможно, Мика собирал бомбу, а она с нежностью смотрела, как он ловко соединяет проводки. Кто ж знал, что эта штука вдруг полыхнет и грохнет?
Из газеты «Киевлянин» от 26 декабря 1906 года: «В момент взрыва из дверей гостиницы выбежала какая-то молодая женщина и побежала по тротуару, вслед ей с лестницы гостиницы слышался чей-то голос: «Держи, держи!» Бежавшую женщину схватил случайно проходивший крестьянин; женщина кричала: «Это не я сделала, пустите меня», – но ее задержали с помощью подоспевшего городового... Задержанная сказала, что она ничего не знает, а как только увидела огонь, бросилась бежать из номера. Вызванный врач «скорой помощи» сделал раненой перевязки, найдя у нее поранения или огнестрельным оружием, или же осколками бомбы».
Как выяснил следователь – да и не трудно это было, Фанни во всем созналась, – бомба предназначалась для Киевского, Подольского и Волынского генерал-губернатора Владимира Сухомлинова. Позже он стал военным министром.
В ту пору террор, как ни кощунственно звучит, был в моде. В царских сановников, губернаторов, генералов стреляли, их взрывали. Молодежь творила жестокое безумство – выбивала жизнь из людей, пусть и иных взглядов, в ненавистных галунах, эполетах, – ради утопических лозунгов, безумных идей!
Модистка Каплан не хотела никого убивать, но – попала в ряды убийц. Может, вступила в партию из-за любви. Не к анархистам, конечно, а к Гарскому. Кстати, ее схватили, а он убежал. Фанни не выдала друга, но жандармы его все равно нашли…
Дело Каплан 30 декабря 1906 года рассматривал военно-полевой суд в составе полковников Немилова и Липинского, подполковника Пацевича, капитанов Богатырева и Тинькова. Подсудимую «за доставление и хранение у себя с противною Государственной безопасности и общественному спокойствию целью взрывчатых веществ по лишении всех прав состояния» сослали на бессрочные каторжные работы.
Если бы на момент суда Фанни было семнадцать лет (не хватило двух месяцев – В.Б.), ее отправили бы на виселицу.
Отныне на девушке лежало клеймо каторжницы. А она сама превратилась в безликое существо: «рост около 156 см, телосложение среднее, средней толщины, лицо бледное, глаза продолговатые, карие, с опущенными уголками, волосы темно-русые, над правой бровью рубец от раны».
Каплан отправили на Нерчинскую каторгу, где определили в Акатуйский острог. Туда помещали политических ссыльных и людей, осужденных за подрыв – часто в прямом смысле – государственных устоев.
Позже Каплан перевели в Мальцевскую каторжную тюрьму, в компанию к знаменитой эсерке Марии Спиридоновой, застрелившей усмирителя крестьянских восстаний в Тамбовской губернии жандармского полковника Гавриилу Луженовского. И к другим террористкам – Александре Измайлович, Марии Школьник, Анастасии Биценко, Марии Беневской.
Фанни среди заключенных была самая молодая. Но – тихая и несчастная, хотя поначалу была «здоровой, веселой и жизнерадостной». Так описывали ее подруги по несчастью – Фанни Радзиловская и Лидия Орестова в своих воспоминаниях «Мальцевская женская каторга 1907-1911 гг.».
Летом 1909 года Фанни внезапно ослепла. Вероятной причиной несчастья могло быть повреждение зрительного нерва, происшедшее при ранении в киевской гостинице.
«Через день или два припадок слепоты кончился, Фаня опять увидела свет, но мы поняли, что дело может принять печальный оборот, – вспоминали Радзиловская и Орестова. – И действительно, через очень короткое время она совсем потеряла зрение. У нее по-прежнему оставались прекрасные лучистые глаза, такие ясные и чистые, что по внешнему виду трудно было определить, что она слепая...»
Погрузившись в слепоту, Фанни испытала глубокую депрессию – перестала выходить на прогулку, ни с кем не разговаривала, безмолвно сидела или лежала на кровати. Она даже хотела покончить собой…
«Когда прошел месяц, другой и ничего не изменилось, она постепенно начала приспособляться к своему новому положению, – писали Радзиловская и Орестова. – Стала учиться читать по азбуке слепых без посторонней помощи и приучилась обслуживать себя. Так странно было видеть, как она, выйдя на прогулку, быстро ощупывала лица новеньких, которых она не знала зрячей. Веселье и жизнерадостность к ней не вернулись в прежней мере, она теперь больше ушла в себя»
В 1913 году Фанни перевели в Иркутск для лечения. Через некоторое время процедуры стали давать положительные результаты. «У Ф. Каплан мною констатирована слепота на истерической почве, – констатировал тюремный врач. – В настоящее время у нее появляется зрение, хотя и в незначительных размерах. В течение всего лечения она подвергалась электризации (сначала постоянным, потом переменным током), впрыскиваниям стрихнина и пила йодистый калий. Это лечение желательно было бы продолжать, так как оно дало и дает несомненный успех».
Доктора так и поступили. В итоге зрение, правда, далекое от прежнего, к Фанни вернулось. Теперь она могла читать, хоть и с превеликим трудом, щурясь и помогая себе лупой.
Жизнь на каторге была совсем не… каторжная. Политические заключенные в Мальцевской тюрьме, в отличие от уголовных, не работали. Нет, они трудились, но – для себя. Убирали камеры, мыли посуду, стирали белье, топили печи, готовили еду.
У каторжанок, обитавших в бревенчатых домах, были деньги – многим помогали товарищи, сочувствующие. Им присылали письма, посылки, набитые съестным. В придачу к тюремной пище женщины могли покупать чай, сахар, картошку, рыбу, рис, яйца.
Больным прописывалось усиленное питание. Из записки врача начальнику тюрьмы: «Ссыльно-каторжным Измайлович Александре и Каплан Фейге вследствие малокровия прошу разрешить приобретать за свой счет по 1 фунту белого хлеба, 1 бутылке молока и по 2 яйца ежедневно в течение одного месяца». Позволили, конечно…
Еще одна цитата из записок Радзиловской и Орестовой: «Главным содержанием нашей жизни были занятия. Занимались в Мальцевской самыми разнообразными предметами, от первоначальной грамоты до сложных философских проблем… Малограмотных обучали русскому языку, географии, арифметике и т.д., и некоторые из них ушли с каторги с знаниями в размере средней школы… Из языков больше всего занимались французским, меньше – немецким и английским…»
В 1914 году некоторых каторжниц, в том числе Фанни, перевели в Акатуй. Но и там нравы были мягкие. «Выпускали гулять на честное слово далеко в лес, человек по 60 зараз, на весь день, – писала Мария Спиридонова в книге «Из воспоминаний о Нерчинской каторге». – Ко времени нашего приезда тюрьмы скорее походили на клубы».
Наступила весна 1917-го. Под теплым солнцем сходил последний снег, а вместе с ним таял срок каторжниц. Но они еще не знали, что до свободы рукой подать.
Пошли слухи, от которых хотелось пуститься в пляс: в Петрограде революция, император Николай II отрекся от престола! Конвоиры стали заискивающе улыбаться каторжницам, а надзиратели и вовсе кланяться...
После амнистии, объявленной министром юстиции Временного правительства Александром Керенским, Фанни с подругами уезжала с каторги, увозя нехитрый скарб. Дул пронизывающий ветер, а потому поверх платьев женщины напялили серые арестантские халаты – в последний раз. Перед отъездом пошли поклониться могиле декабриста Лунина…
В апреле 1917-го Каплан приехала в Москву к своей бывшей сокамернице Анне Пигит, родственнице основателя и владельца «Торгового дома табачной фабрики «Дукат» Ильи Пигита. В роскошной квартире в доме на Большой Садовой переводила дух, привыкая к свободе. Гуляя по Москве, с любопытством разглядывала дома, прохожих.
Каплан получила направление в Евпаторию – в санаторий для бывших политкаторжан. В Крыму ее ждало удивительное знакомство – с младшим братом Ленина Дмитрием Ульяновым. Чем занимался в Крыму бывший военврач, непонятно. В советских энциклопедиях род деятельности Ульянова никак не очерчен.
Болтали, что у Каплан с братом Ленина завязались нежные отношения. Но они ни к чему не привели. А жаль! Заманчиво представить, что амуры закончились свадьбой, и Фанни стала родственницей вождя Октябрьской революции…
Что делала Каплан до лета 1918 года, практически неизвестно. Жила то в Петрограде, то в Москве. Служила в каких-то конторах, у нее завязывались знакомства, порой – мимолетные романы. Но сердце по-прежнему грызло одиночество, наваливалась тоска. Горько усмехалась: чем свобода лучше неволи? На каторге хоть было с кем поговорить, кому поплакаться, а здесь…
Зачем Каплан стреляла в Ленина? Или не стреляла, но была объявлена злодейкой. Впрочем, никто уже ничего не раскроет, не выяснит, не поймет.
Ничего от нее не осталось. Только фотографии, сделанные перед казнью. На них она – уже мертвая. Только немного похожая на живую. В камере она безмолвно лежала на койке, отвернувшись к стенке. Поняла, что угодила в капкан, из которого уже не выбраться. И ждала смерти.
4 сентября 1918 года в «Известиях» было опубликовано крохотное сообщение: «Вчера по постановлению ВЧК расстреляна стрелявшая в тов. Ленина правая эсерка Фанни Ройд (она же Каплан)».