Конец нефтегазового рая. Экономист о том, как России выбрать концепцию развития
И. ИЗМАЙЛОВ: Здравствуйте! Пришёл Измайлов. Час "Экономики". Много, чего нападало. В предстоящее время с нами Никита Масленников, руководитель направления "Финансы и экономика" Института современного развития (ИНСоР). Никита Иванович, здравствуйте!
Н. МАСЛЕННИКОВ: Приветствую!
И. И.: Что, самое главное, на ваш взгляд, происходит в финансах и экономике на сегодня?
Н. М.: Именно сегодня?
И. И.: Ну, вообще, за ближайшее время, потому что новостей экономических не так много. Есть некоторые, точечные такие, яркие, но, в целом, динамика, может быть, тенденции, на что вы обращаете внимание?
Н. М.: Вот по итогам прошлой недели, всё-таки это закладывает какой-то вектор и на следующую, я бы отметил два обстоятельства. Во-первых, это начавшаяся дискуссия по поводу укрепления рубля. Которая, в общем-то, кончилась, не начавшись.
"Рубль показал, что все слухи о его укреплении сильно преувеличены"
И второе – то, что всё-таки на прошлой неделе были первые, может быть, ещё предварительные, но всё-таки уже официальные итоги полугодия, подведённые Росстатом. И здесь, если ставить диагноз, то не без позитивных сдвигов, но всё ещё очень сильно неустойчиво. Поэтому весь июль, то есть, до конца июля и весь август, я думаю, что бизнесы будут находиться в таком состоянии неопределённого ожидания, какие шаги последуют в экономической политике. И здесь, конечно, важны, на мой взгляд, три обстоятельства. Это, собственно, каждый день будет приносить какие-то новости по этому поводу. Во-первых, определённость бюджетных параметров на 2017 год и на следующую трёхлетку. Второе – это, надеюсь, подтверждение курса денежно-кредитной политики, выбранной Центральным банком, со ставкой на снижение инфляции.
И. И.: Это вечно. Пока не умрём, будем снижать.
Н. М.: Потому что вся эта дискуссия по поводу рубля носит такой неоднозначный характер. Собственно, здесь много и плюсов, и минусов. И главный минус в том, что это сигнал бизнесу о том, что, якобы, власти могли ошибиться, когда выбирали вот этот вот маршрут денежно-кредитной политики. И третье, что, может быть, самое важное, у нас много осталось недоделок, недостроя в плане регулятивных мер. Ну, что-то предпринималось, а последствия вдруг оказываются не те, которые ожидали. Что-то приняли, но недоделали до конца. Конкретный пример с этим самым сближением МРОТ и прожиточного минимума. Всё хорошо, всё замечательно, потому что для наших нескольких миллионов человек, живущих за чертой бедности, а это по этому году будет почти 20 миллионов человек, это, конечно, облегчение и определённая поддержка. Но, с другой стороны, когда взносы страховые, выплачиваемые малым бизнесом, особенно индивидуальными предпринимателями, привязанными к МРОТУ – это означает кратное увеличение платежей с малого бизнеса, с малого предпринимательства. Причём, достаточно существенное, по ряду позиций это может быть даже двукратный рост. Поэтому, помогая одним, мы наносим непоправимый ущерб другим. Вот этот весь контекст, он, конечно, будет влиять на оценку любой экономической новости со знаком плюс-минус.
И. И.: Ну, давайте, в этом контексте останемся. Сегодня "Ведомости" напечатали, по-моему, потом их все перепечатали. Нет официального подтверждения пока этим сообщениям. Относительно того, что помощник Президента, Андрей Белоусов, написал на имя Владимира Путина бумагу, в которой попросил доработать доклад Столыпинского клуба, и на его основе уже подготовить среднесрочную программу "стратегии роста", так её называют СМИ. Написали ведомости, с отсылкой на высокопоставленного чиновника и члена Столыпинского клуба, Титова. Кто займётся работой? Это некая межведомственная группа в Правительстве, созданная для обсуждения доклада. Не позднее 4 квартала программу нужно будет представить Президиуму экономического совета при Президенте. Работы будут вестись на базе аналитического центра при Правительстве. Именно такие предложения были в письме Белоусова. Вот я читаю. Путин поставил, как сообщают, на этой бумаге визу "согласен". Вот вы, как раз, очертили некие общие тенденции, и несколько, наверное, подзабыли все, чем отличается, глубинно, Кудрин от Столыпинского клуба. И вот, что здесь, на ваш взгляд, нужно доработать? Что не подходит в этой концепции представленной? И во что она может, в итоге, трансформироваться?
Н. М.: Я думаю, что в этом сообщении в "Ведомостях" два ключевых слова: то, что на базе аналитического центра при Правительстве и некая межведомственная группа. По сути дела, это означает, что работа будет разворачиваться в рамках деятельности Совета по стратегическому развитию, приоритетным проектом созданного недавно, возглавленного президентом. Первое установочное заседание прошло не так давно. Но история предложения Столыпинского клуба достаточно длительная, она имеет немалое число сторонников, поэтому логично было довести эту инициативу до своего какого-то завершения. Причём, которое и даст ответ на вопрос: а вот эти предложения, они реализуемы, они могут быть исполнены, и какой эффект они дадут? Или же это просто остаётся на уровне идеологических предпочтений, отчасти, может быть, даже мифологических в части нашего бизнеса о том, что главный тезис: не хватает денег в экономике, нужна эмиссия – тогда всё будет замечательно.
И. И.: Да, денег нет, как сказал известный человек.
Н. М.: Но оппоненты говорят, что в экономике денег достаточно. Ситуация в банковском секторе с так называемым структурным профицитом ликвидности потребует, наоборот, ряда государственных финансовых инструментов и инструментов Банка России, чтобы оттянуть эти деньги, потому что, иначе, они, естественно, только вызовут инфляцию. Ну, раз точка зрения присутствует, но я с ней, допустим, не согласен.
И. И.: А с какой именно?
Н. М.: С позицией Столыпинского клуба о необходимости вот этой самой эмиссии. Я не согласен с ней, но это не означает, что она не должна быть доведена до своего логического конца. Давайте попробуем, давайте посчитаем, давайте посмотрим, давайте ещё раз это всё обсудим.
И. И.: А почему так долго считаем и обсуждаем?
Н. М.: Это не ко мне вопрос. Это вопрос к экономическому блоку правительства. На мой взгляд, тут достаточно всё ясно. И, на мой взгляд, тут надо искать компромисс между, скажем, позицией Кудрина и позицией Бориса Титова, потому что, понимаете, что значит, деньги в экономику? А как они будут распределяться, посредством чего? У вас есть достаточный набор институтов инвестиционных, которые могли бы эти эмиссионные деньги превратить в реальные инвестиции? На сегодняшний день понятно, что их недостаточно, что их крайний дефицит. Но, может быть, здесь главная точка соприкосновения у всех этих взглядов? Давайте посмотрим, что у нас происходит с институтами развития, насколько они эффективны, потому что у нас, да, пока есть ВЭБ, но с ним у нас постоянные проблемы. У нас есть масса других вопросов по поводу того, как расходуются средства национального благосостояния на инфраструктурные проекты. Возникает очень интересная повестка дня, которая, действительно, может дать эффект для нашей экономики, для наших граждан. Но здесь, опять-таки, и той, и другой стороне нужно, видимо, будет отказаться от некоторых своих ярко-выраженных, идеологически заострённых точек зрения, и найти некий общий компромисс. Я думаю, что позиция президента совершенно оправдана.
"Понятно, что нам надо переходить из одной экономической модели в другую, что нефтегазовый рай закончился, и надо жить по другим средствам"
Но вот как? Выбор ещё не сделан. Помните, как сказал один из великих русских поэтов, по-моему, Маяковский, тоже Владимир Владимирович: "Пусть будет много поэтов, хороших и разных!". Вот у нас есть сейчас несколько разных концепций, которые пока, может быть, даже противоречат категорически друг другу, но давайте попытаемся довести каждую из них до логического конца, и тогда мы поймём, где точки соприкосновения. Это даст некую надёжную сетку, куда нам двигаться, за что нам держаться – страховочная сетка – какие меры делать в первую очередь. Ну, конечно, эти инвестиционные меры, институты развития, использование денег, которые в экономике есть, на инвестиции – это, на мой взгляд, серьёзное такое поле совместной работы. Ну, и если вот деятельность межведомственной группы и аналитического центра при правительстве даст какие-то вменяемые и понятные результаты – это можно только приветствовать. Но, на мой взгляд, когда уходят в работы, то все эти детали, идеологические противоречия уходят куда-то на задний план.
И. И.: Но здесь, смотрите, принципиальный вопрос. Вот вы несколько тезисов обозначили: из одной модели в другую, несколько концепций, куда нам двигаться. Что первично в этой истории? Вопрос "куда двигаться" мы должны определить и потом уже под него подбирать соответствующие инструменты? Или у нас есть некоторое количество моделей, а по большому счёту их две, из обозначенных, и мы просто, как вы говорите, до конца должны довести каждую, проанализировать, и тогда уже понять, двигаться нам по этой или по этой? Есть понимание в нашей стране какое-то фундаментальное, ключевое, в каком стратегическом направлении мы должны, хотим и можем двигаться в современном мире?
Н. М.: Первый тезис, с чего всё это начиналось и продолжается – это мы не должны зависеть от конъюнктуры на рынках нефти и газа. Сказано сильно, конечно. Но сразу возникает объём задач, потому что сегодня, конечно, цены приупали, но, тем не менее, почти 35-36% доходов бюджета мы получаем за счёт нефти и газа.
И. И.: Тогда это, Никита, технический вопрос. Это как школьник, абитуриент, студент, он не должен зависеть от детей и родителей, но это, никоим образом, не сказывается на его фундаментальном определении пути, в какой вуз ему, например, пойти, кем стать в жизни, куда двигаться. Вот так и мы. Мы, да, не должны денег получать отсюда, но мы можем зерно продать, ну, и хорошо. А куда движемся-то?
Н. М.: Если максимально и откровенно положить руку на сердце, то маршрут пока не вполне очевиден, на мой взгляд. Я могу ошибиться, конечно. Меня могут поправить старшие или младшие товарищи и сказать: "Да, нет. Мы всё знаем. Мы будем продавать зерно. Мы же первый экспортёр в мире. У нас неплохо с гособоронзаказами на рынке вооружений. У нас начинает расти химическая промышленность". Это всё верно. Но мир стремительно меняется, и нам надо понять, а что мы можем делать на горизонте 10-15 лет лучше, чем другие. Когда начинаем на эту тему размышлять, то возникает немало вопросов. Поэтому стратегия и основные направления её, он здесь два принципиальных условия. Во-первых, конкурентоспособность начинается с качества человеческого капитала. А что такое человеческий капитал? Это его здоровье, его образование, обеспеченность жилищными условиями, свобода передвижения, комфортная городская среда, чистая экология и т.д. Вот если всё это в наличии, тогда, естественно, человеческий капитал работает более эффективно.
И. И.: Вложение в человека, вы имеете в виду?
Н. М.: Да. Поэтому здесь одной из первых мер, надеюсь, мы увидим к середине сентября, когда правительство начнёт обсуждать бюджетные проектировки предметно, я надеюсь, что мы приостановим падение, сокращение госрасходов на вот эти вот самые сферы. Потом, можно перераспределять, и я согласен в этом плане с Кудриным, который говорит: "Ну, давайте мы, чтобы получить темпы роста 3-4% нам надо, в целом, примерно, 3% с других статей перебросить, 3% ВВП расходов, 3% перебросить, и тогда у нас есть некая гарантия".
И. И.: Ну, да. С обороны. Обороняться нам не от кого.
Н. М.: Я, когда был молодой, работал тоже в журналистике. И мне один раз пришлось брать интервью у, тогда ещё, президента российского комитета немецкой промышленности, Отто Вольф фон Амеронгена, в связи, помните, была сделка "газ-трубы". И я просил его: "А благодаря чему вы так быстро восстановились после войны, и случилось вот это немецкое экономическое чудо?". Он мне ответил очень просто: "Молодой человек, руки. Руки наших рабочих".
И. И.: И отсутствие угрозы со стороны партнёров сбросить на голову бомбу.
Н. М.: Вот это первое направление. Второе – то, что, конечно же, бизнесы гораздо более гибкие в плане ответа на вызовы глобального хозяйства, чем государственные организации. Но сегодня у нас доля государственного сектора в ВВП, по разным оценкам, максимально – 70, минимально – 50. Но, согласитесь, что в любом, даже если истина где-то рядом между ними, то это очень много.
И. И.: Я соглашусь. Тогда отталкиваясь от сообщения, в пятницу вроде было, "Деловая Россия" сказала, в общем, о том, о чём президент сказал на Петербургском международном экономическом форуме. Многие обратили внимание, что это было впервые произнесено с посылом огромной настороженности угроз, которые стоят перед нашей страной. А именно: "В ближайшие десятилетия", - говорил тогда Президент, и "Деловая Россия об этом сказала", – "мир выходит на траекторию роботизации производства". То есть, полное замещение людей, как в рыночной экономике принято говорить, неэффективных, машинами – это конвейеры, транспорт беспилотный, диспетчеризация и т.д. Соответственно, освобождается огромное количество человек. "Деловая Россия" говорит, что мы можем искусственно держать рабочее место человека, государство может, но оно проиграет. Это логично. Прогресс нельзя затормозить. Просто наши соседи будут делать продукцию дешевле и лучше. Значит, мы должны успеть запрыгнуть на этот момент. Запрыгнуть на такую историю, как высокотехнологичная сфера, без государства невозможно, это научные школы, это исследовательские центры, это образование, и это, в конечном итоге, вложение в первые стартовые толчки.
Н. М.: Вот вы меня прекрасно дополняете, когда я говорил о человеческом капитале. Продолжу.
И. И.: То есть, можно ли без государства обойтись в этой истории?
Н. М.: Нет, без государства никто никогда не собирается обходиться, потому что современная цивилизация не может без него обойтись. Понятно. Но 60% доли госсектора в ВВП – это чрезмерно. А малый бизнес, из которого вырастает всё, он должен быть в рыночной экономике двигателем.
"Малый бизнес – это планктон, из него всё растёт. Это энергетик, это конкуренция"
А у нас их 20%, поэтому мы проигрываем по этому параметру всем, не только развитым странам, но и развивающимся очень многим: Китаю, Индии.
И. И.: А в Китае какой процент государства в экономике?
Н. М.: Государства много, примерно, столько же, сколько у нас. Зато предпринимательский дух в поднебесной развит несколько выше, чем у нас. Вот этот момент очень важен. Вы правильно говорите, роботизация, угрозы, значит, нам нужно, чтобы была другая занятость, другие сферы приложения нашего капитала отечественного, другой состав бизнесов. А каким образом всё это может возникнуть? Тогда, когда есть среда, есть деловая среда. Это что значит? Это конкуренция и защита частной собственности, и, более или менее, понятные правила игры, года на три, как минимум.
И. И.: Ну, это вы повторяете слова президента о том, что предприниматели должны понимать на несколько лет вперёд.
Н. М.: Да-да. Вот это вот второе важнейшее направление, как нам сдвигаться из нынешнего состояния в другое. Работать над повышением комфортности деловой среды, чтобы было понятно. Во-первых, чтобы у нас, в принципе, были бизнесы, как таковые, не государственные, а частные. Потому что частный бизнес со своими инвестициями – это двигатель экономического роста. У нас ведь, получается, очень любопытно – доля государства растёт в ВВП, а темпы экономического роста с 2013 года начали как-то так стремительно падать. И сейчас вот экономика упала, и отжиматься, вроде, не собирается. Переходит, конечно, к некоторым упражнениям на отжимания. Всё-таки итоги первого полугодия не совсем однозначно негативные. Но, тем не менее, пока всё ещё впереди, ещё мышцы не накачали. А как их можно накачать, когда у вас частная собственность не защищена, когда надзоры бесконечно беспредельничают, где хотят и где могут дотянуться, когда суды вызывают всё больше недоверия и т.д. Всё это по кругу без конца можно говорить. От этого лучше не станет. Но, тем не менее, двигаться в этом направлении надо. То есть, человеческий капитал плюс среда для бизнеса.
И. И.: Смотрите, вопрос, который возникает в сознании, связан с недоверием к тому, что бизнес сможет вытянуть экономику. Как аргументировать и доказать, что это возможно? Мы последние 25 лет видим, что никуда он не вытаскивает. Второе – мы видим, что как бизнесу становится плохо, его спасает именно неэффективное государство, которое тот самый бизнес топчет ногами постоянно. Тем не менее, случись что, государство даёт денег, помогает, вытягивает за уши. Третий момент связан с поддержкой государства, вот сейчас, например, на фоне импортозамещения, сельхозпроизводителей. Мы это видим. Трудно, но можно получить субсидии, начать что-то выращивать. Но этот самый бизнес, который с точки зрения организации выступает. Люди, которые работают, вот крестьяне простые, они как получали, так получают ещё меньше. Сейчас испытывают ещё больше проблем или вынуждены уезжать в город. Так что для простых людей что государство, что не государство в этом плане. Вот где гарантии, что бизнес вытащит? Времени мало остаётся.
Н. М.: Я вам отвечу встречным риторическим вопросом: а кто пробовал сделать ставку на бизнес?
И. И.: А мы последние 25 лет не этим занимаемся?
Н. М.: На словах, да. А реально? Мы жили себе достаточно комфортно и расслабленно таким золотым нефте-газо-долларовым дождём. Просто, чтобы понятно было всем. Вот 90 годы – тяжёлые были годы. Россия за всё десятилетие заработала на рынке жидких углеводородов двести миллиардов долларов. Приходят нулевые годы. И вот с 2001 по 2013 она зарабатывает уже 3,5 триллиона долларов. Разница?!
И. И.: Разница-то разница, но доллар уж не тот.
Н. М.: Тем не менее, разница всё равно на порядки. Это была некая такая расслабленность. Всё будет спокойно, денег хватит государственных, у нас всего достаточно.
И. И.: Так, не Алексей Леонидович пребывал всё время в этой расслабленности?
Н. М.: Алексей Леонидович очень много сделал, как раз, с точки зрения того, чтобы создать резерв на случай всяких непредвиденных обстоятельств, которые у нас начали случаться с 2008-2009 года.
И. И.: Так, может, если бы экономика-то работала, не понадобился бы резерв?
Н. М.: Ну, тогда уже Алексея Леонидовича не было. А экономика работала, но, мне кажется, что с середины 2000 годов, когда приостановились структурные реформы, в целом, и создание бизнес-среды нового поколения, приходящей на смену ревущим 90, вот тогда был сделан очевидный жёсткий выбор в сторону развития государственного сектора. Отсюда у бизнеса бесконечно были вопросы: а какие тарифы будут. А тарифы нужны на три года, чтобы примерно стабильные, чтобы уверенности в инвестиционном цикле была. А какие будут ставки кредитные и т.д. Поэтому президент наш абсолютно прав, когда в дискуссиях, в последнее время, говорит: "Главное – макроэкономическая стабильность. Чтобы была уверенность. Чтобы налоги были стабильные, тарифы и так далее". Вот это важно. Но к этому начали на деле переходить с учётом опыта 2008-2009 годов, вот этого кризиса. И, кстати, очень серьёзный, на мой взгляд, шаг, который открывает перспективы, что бизнес может подстроиться под новую реальность и начать вытягивать экономику с точки зрения своих капиталовложений, как естественная движущая сила роста, это является некая понятность в действиях Центрального банка. Можем бесконечно его критиковать, но инфляция снижается, ключевая ставка снижается, хотя тоже великовата, рубль, не смотря на то, что трясло нас достаточно серьёзно в 2015 году, но, тем не менее, вошёл в некое относительное равновесие. И дальше этот вопрос: что хорошо – крепкий или слабый?
"Важно, чтобы рубль был рыночный, чтобы он формировался рынком, без всяких вмешательств и коридоров"
Это вызов для бизнеса. Мне кажется, что все разговоры на счёт того, что он чересчур крепкий – это немножечко от лукавого, немножечко отвлечение на негодный объект, всё-таки то, что сейчас происходит, вслед за нефтью, которая около 45, он так подтягивается к 65. Совершенно нормальная корреляция, которая сложилась. На этой неделе, очевидно, что в ближайшие два дня будет лёгкое укрепление, потому что платят налоги в понедельник-вторник, достаточно большие суммы, а вот дальше, когда этот фактор поддержки рубля будет исчерпан, к концу недели может быть возвращение его к размеру курса, там около 65 и даже чуть слабее. Для бизнеса это хорошо или плохо? А вот по-разному. Центральный банк, когда на прошлой неделе высказал своё заявление, он сказал, что плавающий курс, на самом деле, стабилизатор и механизм балансирования интересов в экономике, и импортёров, и экспортёров. Что получается? Не смотря на многие, казалось бы, очевидные вещи о том, что чем слабее рубль, тем выгоднее экспортёрам, знаете, история последних лет не доказывает это с явной очевидностью. А вот то, что крепкий рубль способствует удешевлению инвестиционного импорта – это да. И неслучайно опросы, проведённые в конце первого квартала этого года, когда курс был ещё хуже, проведённые Центральным банком у предпринимателей, на что они ориентируются. Вот вы удивитесь! 69% опрошенных сказали, что нас устраивает такой курс и даже, может быть, чуть крепче. На вопрос, почему – потому что у нас дешевеет то, что мы покупаем по импорту. А как же с импортозамещением? Ответ такой: импортозамещение – это следующий шаг. Для того чтобы нам начать выпускать конкурентоспособную продукцию, и замещать импорт, нам нужно сначала обновить фонды, совершить технологическое перевооружение и так далее. А это всё за валюту. Поэтому вот такой вот манёвр плавающий курс, как раз, позволяет это всё сделать. Может быть, в самом начале, когда было много разговоров по импортозамещению, переоценили скорость наступления этого эффекта. Казалось, что это будет скоро, в ночь с понедельника на вторник к всеобщему счастью, проснёмся, и всё у нас заместилось. Не получается. Даже по тому же сельскому хозяйству мы видим, что есть подвижки – по овощам, по салатам, но вот по говядине ещё нет. Чтобы начать импортозамещать говядину – там цикл года 4 – вырастить надо, а для этого тоже закупить где-то. Это всё возможно, но, просто, более продолжительный такой эффект. И, на самом деле, то, что сейчас происходило, вот этот крепкий рубль позволяет очень многим нашим компаниям, и государственным, и частным, чуть-чуть более форсировано резать проблему по своему технологическому перевооружению.
И. И.: Если деньги есть свободные.
Н. М.: Там очень интересные вещи сейчас происходят. У нас официальной статистики по инвестициям практически нет, она раз в квартал, с поправками, она запаздывает. Поэтому приходится ориентироваться на всякие разные экспертные оценки, ну, в частности, индексы инвестактивности, которые рассчитывает и публикует Центр макроэкономических исследований и конъюнктурного прогнозирования. У них получается так, что в этом году, по первому полугодию, вся ивестактивность находится на дне, замерла, стагнирует, ни в плюсе, ни в минусе, но в структуре её, за счёт чего это всё получается, за счёт того, что форсировано растёт инвестиционный импорт. Он отстал от прошлого полугодия на 3% всего. А вот внутреннее производство машин, оборудования и стройматериалов, естественно, провалилось на 6 и 12. Поэтому здесь вот вопрос: помогает рубль крепкий или не помогает? Я думаю, что в данной ситуации, сегодня, да, он решает проблему стимулирования инвестиционного импорта. Дальше вся вторая половина года под большим вопросом. Я думаю, что он будет всё-таки несколько ослабевать, потому как многие факторы локальные его укрепления уже уходят в экономическую историю, а впереди, в силу неопределённости в глобальном хозяйстве, есть определённые, даже существенные, риски того, что мы получим эффект ослабления. Но, тем не менее, я думаю, что, в целом по году, мы уложимся в те показатели курса, среднегодовые, которые были заложены в бюджете – 67,2, может быть, даже рубль будет выглядеть и покрепче.
И. И.: Вот вы говорили сейчас о курсе: крепкий, слабый. Приблизительно понятная история, что так и будет болтаться. По вашим наблюдениям и исследованиям, нет ощущения, что народ устал от всех этих разговоров, от бизнесов, от всего прочего, и не верит в эту модель? Каждый не может быть предпринимателем, не должен и не хочет им быть. Что касается сельского хозяйства – да, есть производство, да, мы знаем очень крупных и богатых людей, которые там начали вкладываться, мы знаем просто людей, которые стали вкладываться, но, так или иначе, всё это никоим образом не сказывается на простых крестьянах. То есть, этот самый бизнес не даёт ничего в плане рабочих мест, в плане будущего и всего остального. И хотят люди уже прекращения всей этой болтовни, и чего-то другого. Или всё-таки надо сделать условия, и тогда бизнес может подтянуть за собой всё остальное и двинуть куда-то вперёд? Важен ведь фактор эмоциональной настроенности.
Н. М.: Вы абсолютно правы, потому что люди живут в условиях неопределённости, связанной с тем, что непонятно, кризис кончается или продолжается. Что за рецессия, спад, не спад, какие перспективы? А смотрят ведь в первую очередь на свои возможности: можно ли что-то купить, взять что-то в кредит? А кредит трудно брать, потому что реальные доходы упали достаточно сильно, реальные зарплаты тоже. Этот фактор важен. И поменять отношение людей может только развитие самой объективной ситуации, когда экономика начнёт от тренировки к отжиманию, начнёт на самом деле отжиматься и достаточно интенсивно. Вот, кстати, любопытный факт – итоги первого полугодия. Для меня они оказались тоже, во многом, неожиданностью. Динамика реальных заработных плат этого полугодия вышла в ноль. То есть, она прекратила падать. Это первый признак того, что могут всё-таки состояться события, которые дадут, пусть слабый, но эмоциональный импульс.
И. И.: Это потому что нефть подскочила?
Н. М.: Нет. Дело не в этом. Нефть – да. Но это в меньшей степени, потому что иначе это бы касалось бюджетников и госсектора. А там очень любопытный эффект получается. Вот номинальные зарплаты, допустим, выросли за полугодие на 8,4%, но в госсекторе – на 2,6%, а в частных корпорациях – более чем на 10%. Там сегодня индексируют заработную плату. И платят по итогам полугодия бонуса.
И. И.: Интересно, много ли народа это видит?
Н. М.: Среагировали на что? Среагировали на некую стабилизацию курса рубля и на то, что есть тренд по снижению инфляции, и есть некая понятность по поводу того, как будут изменяться тарифы. Тем не менее, масса и других вопросов.
"Люди будут реагировать на динамику цен и на то, что у них есть в кошельке, возможность взять кредит по приемлемой ставке"
Пока всё это очень неустойчиво и больше со знаком минус. Но какие-то, надеюсь, изменения в лучшую сторону мы увидим. Хотя меня могут упрекнуть в том, что я чрезмерный оптимист. Но, вы знаете, если ничего не видеть хорошего и положительного, тогда незачем и заниматься своей профессией. Это было бы просто нечестно.
И. И.: Ещё хотел спросить коротко относительно восстановления экономических отношений с Турцией. Насколько больно это ударит по нашему импортозамещению, которое начало, вроде, на этом фоне что-то делать?
Н. М.: Я бы сказал, что сейчас торопиться с оценками о полномасштабном восстановлении, наверное, сложно. Хотя решение принято. Но пока рыночный эффект от поступления плодовоовощных потоков, они начнут срабатывать через 3-4 месяца по очень простой причине – потому что решения состоялись, когда импортные контракты были заключены. Поэтому либо надо бы отказываться в пользу турок, но тогда зачем мне нести издержки по неисполнению контракта с другим партнёром. Поэтому когда истечёт срок этих контрактов, которые шли на замещение турецкой продукции, тогда можно будет ожидать усиления присутствия турецких товаров на российском рынке. Но это потребует времени. Что касается, других вопросов в этих инвестиционных проектах, по АЭС, и по газу – здесь, я думаю, что сейчас будет идти непростой переговорный процесс, и здесь нам нужно быть крайне осторожными, потому что один уже сигнал был по поводу попытки военного переворота. Ситуация накалённая. Страна разделена в политическом смысле. И здесь нам все свои решения по нормализации отношений нужно будет соизмерять с тем, что будет происходить внутри. Но, будем надеяться, что мы все эти проблемы решим. Но, опять-таки, я бы хотел сказать, что здесь такой эйфории, что это случится очень быстро не должно быть. Это произойдёт, но потребует времени.
И. И.: Давайте примем звонок.
СЛУШАТЕЛЬ: Это же аксиома, что рубль должен служить мерой измерения накопления платежа. Вот лет 15 назад я спрашивал одного известного экономиста, какую функцию он выполняет. Ответ был – измерение. И вот Глазьев говорит, что всякая девальвация и так далее рубля – это землетрясение. Так, когда же мы всё-таки кончим жить при землетрясении и научимся тому, что наш рубль будет служить единицей измерения?
И. И.: Спасибо. Мне вообще интересно, ведь у нас рублей сильно меньше, чем товаров, услуг и всего остального.
Н. М.: Что значит меньше?
И. И.: Ну, вот Росреестр оценил все земельные участки в стране. Но, заметим, эта информация суммарно держится в секрете. Они не говорят, сколько суммарно стоимость земельных участков. Предположите ещё стоимость наших земельных ресурсов и всего остального, и на этом фоне рублей окажется меньше.
Н. М.: С земельными участками – это тоже особый вопрос, об этом можно целый час говорить, потому что, по сути дела, рынка земли пока ещё не существует.
И. И.: Никита Иванович, у нас времени, к сожалению, уже не осталось. Никита Масленников, руководитель направления "Финансы и экономика" Института современного развития. Спасибо.