Два года
То, что Талибан более чем вероятно вернется к власти после своего поражения в 2001 году, особых сомнений не вызывает. США не намерены поддерживать правительство Ашрафа Гани, ограничиваясь декларациями.
Задачи США здесь заключаются в сознательном создании зоны кризиса в первую очередь для Китая, так как регион граничит с Синзян-Уйгурским автономным районом, который критически важен для центрального правительства. И который населен не самым лояльным к нему населением. Однако география региона такова, что прямой выход в Синцзян возможен только через Джунгарский коридор, расположенный на территории Казахстана. Остальная граница СУАР проходит по гребням одной из самых недоступных горных систем если не мира, то Азии точно.Сегодня это, конечно, не критично, но для создания извне напряженности в этом районе достаточно важно. Но проблемы Китая не заключается только в СУАР. Возможны и непрямые решения этой задачи.
Проблема в том, что Талибан (по крайней мере в прошлую итерацию) не слишком выказывал намерений к экспансии. Что в целом понятно — это сугубо национально-освободительное движение, ориентированное на строительство национального государства в границах Афганистана. Возможно, есть спорные вопросы с сопредельными государствами, но талибы в прошлый раз были слишком заняты внутренними проблемами, чтобы сосредотачиваться на внешних.
Вряд ли сейчас всё будет как-то иначе. Афганистан — слишком фрагментированная территория, поэтому поиск баланса интересов различных групп населения — процесс практически бесконечный.
Поэтому возникает два граничных сюжета, исходящих из двух принципиально различных стратегий Талибана после его возвращения к власти.
Первый сюжет — продолжение предыдущей политики. Талибан «замыкается» на внутренних задачах и встраивается в существующие региональные балансы. Конечно, эти балансы будут меняться, возможно, местами резко и конфликтно, но в целом это вопрос не стратегии, а текущих раскладов. В этом сюжете для окружающих стран основную угрозу будет представлять собственное население, вдохновленное примером Талибана, который станет последним в новейшей истории национально-освободительным движением, сумевшим добиться поражения коллаборационистского режима, подконтрольного внешним силам. И естественно, что пример талибов резко подымет градус напряженности внутри окружающих Афганистан деспотий.
Этот сюжет вполне вероятен, но только если внутри Талибана прочными позициями обладает группа, ориентированная на решение внутренних задач, не отвлекаясь на задачи внешние.
Однако за 20 лет войны с США и ее марионетками внутри движения сформировалась группа, ориентированная на продолжение войны. В первую очередь речь идет о пакистанской Зоне племен, где проживают, собственно говоря, те же самые пуштуны. И которые теперь разделены линией Дюрана. Строго говоря, эта линия проходит по неразмеченной территории и является весьма условной. Но она есть. И Пакистан совершенно не горит желанием отказываться от этой территории, которая играет роль буфера. В любом случае направление экспансии в наличии. Понятно, что за годы войны сформированы целые поколения людей, не знающих ничего, кроме войны. А потому не слишком готовых к мирной жизни, где их боевые заслуги и социальный статус будут мало что значить. Понятно, что такая группа влиятельна, сильна, обладает ресурсами и возможностями. И точно не хочет терять это всё.
Если США действительно намерены выходом из Афганистана запустить целую серию проблем для Китая, то они, конечно, должны делать ставку на эту группу внутри движения.
Пакистан — союзник Китая. И противник Индии. Которая одновременно является противником Китая. Экспансия Талибана в направлении Зоны племен с намерением ее отторжения и создания единого с ней Исламского эмирата Афганистан неизбежно вызовет войну между Талибаном и Пакистаном, которая втянет (пусть и гибридно) в себя как Индию, так и Китай. А такой конфликт заведомо выходит за рамки локального и превращается в региональный с весьма неясными перспективами.
В этом сценарии казалось бы, движение Талибана на Север в направлении республик бывшего СССР не является неизбежным, так как он будет занят конфликтом с Пакистаном, однако это не отменяет заинтересованности талибской «партии войны» в создании пояса союзных ему территорий, и он будет поддерживать любые протесты и выступления противников нынешних режимов в этих странах.
Очень многое зависит от того, о чем сумели договориться американцы с руководством Талибана, и главное — с кем из двух основных групп в движении. Американцы могут сделать ставку сразу на обе группы, поддерживая как экспансию Талибана на восток, так и провоцируя протестные выступления в странах Средней Азии, которые будут неизбежно ориентироваться на Кабул, где будет сидеть правительство «умеренных» талибов.
Сейчас нельзя определенно говорить о том, что будет после прихода Талибана к власти в Кабуле. Во-первых, нужно, чтобы он на самом деле вошел в Кабул. Без этого любые сюжеты будут носить гипотетический характер. Во-вторых, Талибан должен как-то, пусть на живую нитку, но создать балансы интересов с афганскими группами очень разнородного вида. И только потом можно будет оценивать его политику в плане нацеленности на решение внутренних задач или экспансии. На всё про всё у Талибана может уйти порядка двух лет. Аккурат, кстати, к 2023 году — решающему году для Си Цзиньпина, который будет решать задачу — сможет ли он продлить свои полномочия за пределами десятилетнего срока пребывания у власти.
Вот в эти два года и будет решаться, чем для Центральной Азии станет Талибан — центром стабилизации Афганистана или центром критических противоречий для региона.