Как рок-музыку вписывали в ткань советской культуры

Писатель Федор Раззаков о том, как надзор КГБ превращался из репрессивного в профилактический. Часть 3-я

«Поскольку экономкружки «неоконов» и рок-среда имели общую прозападную идеологическую составляющую, то для чекистов важно было этим управлять», — считает историк и писатель Федор Раззаков. В постах для телеграм-канала «Незыгарь» он продолжает рассказывать о том, как в советское общество начало вестернизироваться и зачем чекисты привечали и продвигали рокеров.

Зачем Олега Калугина отправили в Ленинград

Как пишет историк Федор Раззаков в постах для телеграм-канала «Незыгарь», в КГБ в то время существовали свои кланы. Их называли по направлениям работы. Например, контрразведчики (внутренние и внешние), разведчики («американцы», «немцы», «арабы» и т. д.), «смершевцы», «технари» и др. Еще со времен Иосифа Сталина разведчиков тасовали по разным направлениям, но кланы все равно появлялись. «Американцев» считали в КГБ очень влиятельным кланом, особенно с тех времен, когда США стали главным стратегическим врагом Союза. Однако они в СССР почти никогда не возглавляли первое главное управление (ПГУ, внешняя разведка), за исключением Александра Панюшкина, который находился на данном посту в 1954–1955 годах. Далее по влиятельности были «англичане» и «немцы».

Упомянутый в предыдущей части Олег Калугин, отправленный Юрием Андроповым в Ленинград на должность первого заместителя главы местного управления КГБ, чтобы попытаться сместить начальника Даниила Носырева, был как раз из клана «американцев». В 1959 году Калугин стажировался в Колумбийском университете, где, как пишет Раззаков, не просто познакомился, но и дружил с Джеем Рокфеллером IV. Тот был женат на дочери американского сенатора Чарльза Перси, который в 1972 году второй раз избрался в сенат и возглавил комитет по международным отношениям. Раззаков отмечает, именно это предопределило назначение Калугина главным внешним контрразведчиком в начале «разрядки» (1973–1979 годы) — в преддверии визита генсека Леонида Брежнева в США в июне 1973 года.

Теперь, в 1980 году, Калугин на своем новом посту в городе на Неве курировал четыре направления: аналитическое (внешняя и внутренняя тематика), районные органы в области, внутренняя безопасность и «пятая служба», которая отвечала за науку, культуру и диссидентство. «Пятерка» также занималась ленинградскими вузами, в том числе экономическими, где под «крышей» КГБ функционировали кружки «неоконов», например Анатолия Чубайса в инженерно-экономическом институте.

В Новосибирске КГБ контролировал Институт экономики и промышленного производства, где тогда работали будущие «перестройщики» Абел Аганбегян и Александр Гранберг. Тогда же, когда Калугина отправили в Ленинград, в Новосибирске начальником управления стал Николай Фролов. Он пришел в КГБ по партийному набору в 1979 году и сразу стал заместителем начальника отдела УКГБ по Академгородку, где в то время было средоточие мощных научных кадров. В 1980 году полномочия Фролова увеличились. Но именно тогда же на Западе случилась «война неоконов».

В средине 1980-х эти «кружковцы» переедут в Москву, где и случится решающее противостояние между западными «неоконами» и советскими единомышленниками на фоне краха СССР. Аганбегян в 1985 году возглавил комиссию Академии наук СССР по изучению производительных сил и природных ресурсов, Чубайса в 1991-м назначили председателем госкомитета РФ по управлению госимуществом, а Гранберг в 1992 году станет советником президента РФ Бориса Ельцина. Еще один кадр из Новосибирска, Павел Бунич, возглавит комитет Госдумы по экономической политике.

Тогда же, в начале 1980-х, карьеру начнет Егор Гайдар, которого Раззаков называет активным могильщиком советского проекта. Якобы в 1982 году его свели с Чубайсом, он вступил в КПСС и стал сотрудником московского филиала МИПСА — Всесоюзного научно-исследовательского института системных исследований (ВНИИСИ) под руководством Джермена Гвишиани — тестя председателя совета министров Алексея Косыгина. ВНИИСИ подчинялся чиновнику, но одновременно с этим и «партийцам» через отдел науки ЦК КПСС, который возглавлял друг и информатор Брежнева Сергей Трапезников. Когда в конце 1970-х годов Косыгин заболел, контроль за ВНИИСИ получили чекисты.

Хельсинские соглашения как ворота для проникновения в СССР западной культуры

Кроме того, теневой глава ПГУ «американец» Борис Иванов, под началом которого Калугин работал в США, в 1975 году курировал от КГБ хельсинские соглашения, «третья корзина» которых, как пишет Раззаков, «открыла ворота для массированного проникновения в СССР западной культуры» и заложила основы «гибридной войны». Цель ее — развалить экономику, а затем и страну, но это было бы сложно сделать без изменения идеологии. «Поскольку экономкружки „неоконов“ и рок-среда имели общую прозападную идеологическую составляющую, то для чекистов важно было этим управлять», — считает писатель. Он отмечает, что именно с разрешения и при поддержке Калугина в Ленинграде появился первый рок-клуб. Раззаков приводит слова самого чекиста, сказанные в одном из постсоветских интервью: «КГБ создал в Ленинграде рок-клуб, был его спонсором, а непосредственные организаторы — нашими агентами. Комитет стремился поставить под контроль анархические тенденции в музыкальной жизни города, но объективно создание рок-клуба было полезным для общества!..»

Рок-движение стал контролировать 5-й отдел КГБ, который в 1967 году превратился в управление, возглавляемое еще с 1945-го Филиппом Бобковым. Его Раззаков так же, как Калугина, называет птенцом из гнезда все того же Евгения Питовранова. Последний в 1946–1950-е руководил 2-м управлением (контрразведка) МГБ СССР. В составе был 3-й отдел, который наблюдал за антисоветскими элементами среди интеллигенции, в том числе джазменами. Поэтому неудивительно, что первый джазовый фестиваль в СССР в 1949 году прошел по инициативе и под надзором КГБ в Таллине. «По мере вестернизации советской системы этот надзор менял свои формы — от репрессивного к профилактическому», — пишет Раззаков. По его словам, уже в конце 1960-х годов высший советский истеблишмент стал сближаться с западным благодаря «Римскому клубу», поэтому рок-музыку стали «вписывать в ткань советской культуры» — например, для детей сняли «Бременских музыкантов». За этим пристально следила чекистская «пятерка». Поэтому все рок-фестивали проходили в тех местах, куда был запрещен въезд иностранцам: в 1970 году — в Горьком, а в 1978-м — в Черноголовке. Там у чекистов было больше возможностей собирать информацию об участниках концертов. Для первого фестиваля тем не менее был выбран Таллин: якобы Прибалтика была местом, куда можно было вытащить почти все популярные рок-группы.

«Пятка» и рокеры

Первое место было у «Машины времени», куда летом 1975 года внедрили агента, который работал звукорежиссером. После этого репетиции группы стали проходить в министерстве мясомолочной промышленности СССР, где трудился Михаил Прудников — «чекист с довоенным стажем», работавший во внешней разведке.

Кроме того, Раззаков пишет, что КГБ стоял и за присоединением СССР к Всемирной конвенции об авторском праве, это произошло 27 мая 1973 года. А за месяц до этого в Москве открылся Чейз Банк Рокфеллеров, а Брежнев побывал в Штатах. Тогда и началась «разрядка», которая сказалась на рок-музыке. Уже осенью советская «Мелодия» и британская EMI Records договорились о выпуске первых в Союзе пластинок-миньонов The Beatles, The Rolling Stones, T.Rex и др. За малыми альбомами выпустили вскоре диски-гиганты Клиффа Ричарда, Джона Леннона, Boney M. и др. «Валютные транши по легальным договорам осуществляло издательство „Международная книга“, которое было филиалом КГБ», — отмечает Раззаков. За соблюдением авторских прав следило Всесоюзное агентство авторского права (ВААП), которым руководил еще один чекист с довоенным стажем из клана «немцев» Борис Ситников. Он был «завязан» на бизнес-элиты в ФРГ, с которыми имел дело Питовранов через свою «фирму». Раззаков подчеркивает, что именно в ФРГ удавалось найти бизнесменов, готовых сотрудничать с СССР в обход американских санкций. По протекции Питовранова Ситников в 1973 году занял пост замначальника в пятом управлении и курировал Институт США и Канады, а затем перешел на 12 лет в ВААП.

«Пятка» и ЦК ВЛКСМ еще в 1970-е годы предлагали продвигать рокеров, хотя популярными в массах были вокально-инструментальные ансамбли. В ЦК КПСС с этим были не согласны: вместо этого выдворили из страны барда Александра Галича и стали раскручивать Владимира Высоцкого.

Все изменили хельсинские соглашения в 1975 году. Рокеров начали выводить из тени. Так, благодаря КГБ «Машину времени» приняли в Росконцерте в 1979 году, а в 1982-м на «Мосфильме» сняли в главных ролях в музыкальном фильме «Душа». Годом ранее в Ленинграде появился уже упомянутый рок-клуб. Как отмечает Раззаков, выбор был сделан не в пользу Москвы, поскольку город на Неве считался оппозиционным и рок там был «рабоче-крестьянским», а не мажорным, как в столице. В Москве самые популярные группы создали дети-«мажоры»: у Андрея Макаревича отец — архитектор, постоянно бывавший за границей, а Стас Намин являлся внуком члена Политбюро Анастаса Микояна. Так что московских рокеров считали «прирученными», тогда как ленинградских еще только предстояло приручить, чтобы потом вместе со столичными «выпустить на широкий простор».

Такую же операцию хотели провести с «неоконами» как в Ленинграде, так и в Москве. Они должны были запустить либеральные реформы, которые чекисты-андроповцы планировали после окончания времени консерваторов. «Понимали это и западные „неоконы“, которые тоже не собирались отсиживаться в стороне. Но „консерваторы“ не думали сдаваться и готовили силы для сопротивления в партаппарате и в КГБ. До решающей схватки оставалось чуть-чуть», — пишет Раззаков.

Продолжение следует.

Телеграм-канал «Незыгарь»