Система здравоохранения должна быть избыточна, врачей должно быть больше, чем нужно, койки должны пустовать

Чиновники и «инвесторы» решили, что инфекции – это «коммерчески бесперспективно», и тут в наш дивный новый мир вплыла добрая старая зараза в стиле модерн. Если ситуация изменится, значит, люди умрут не зря. Если нет - значит, будут еще более мощные напоминания о бренности всего сущего. В мире много политических повесток, но важной является только одна – повестка массового доступного здравоохранения

ВОЗ объявил пандемию. Последней каплей стала итальянская катастрофа. Италию отправили по домам, остальным велели готовится. Важнейший урок происходящего сегодня в Италии, да и во всей Европе, полагаю, такой.

Модель здравоохранения как формы сосуществования «медицинского сообщества» в виде менеджеров по внедрению успехов фармы и самой фармы – потерпела крах. И отношение к здравоохранению в рамках этой конструкции как к области «экономики» с обязательным сокращением издержек непроизводительных, моделями спроса\предложения и так далее.

Во всем «цивилизованном» мире от города Бриндизи до Петропавловска-Камчатского в последние годы все так и было – койки сокращаем, врачей тоже, пребывание пациентов в стационаре «шортим», делать это успешно нам позволяют «инновации» – новые технологии. То, что раньше тратилось на процесс лечения, перекачиваем в карманы «инноваторов» - производителей препаратов.

На переднем краю прогресса – «чудеса». Молекулы, которые позволяют лечить меланому, к примеру, или СМА, или аГУС какой, о котором 99999 из 100000 ничего не знают, и дай Бог, чтобы не узнали. Стоят как мост железный, зато приносят хорошую прибыль и затыкают рты тем, кто недоволен тем, что в очереди за простейшей процедурой приходится сидеть пять часов или на прием к специалисту нужно записываться за два месяца.

Зато мы человека от чего угодно спасти можем! Ну и красивые истории действительно успеха – от той же СМА до детских лейкозов. «Премиальный сегмент» крупного бизнеса в чистом виде.

Рынок инноваций в здравоохранении – это рынок фьючерсов молекул. На что он настроен? На то, чтобы лекарства выходили на рынок как можно дольше и стоили как можно дороже. Потому что чем больше исследований и сложнее их дизайн, тем более объяснимо выглядит бухгалтерский баланс компаний (больше освоим, дороже поставим продукт), тем меньше случайных людей на рынке, а спайка неслучайных людей с регуляторами сильнее и взаимовыгоднее. Собственно, то, что нам продают как «доказательную медицину», это (если немножко почистить шелуху рекламных рассуждений) система убедительного обоснования перекачки денег из общественно значимого медицинского сектора по карманам менеджмента и инвесторов фармкомпаний с крохами, которые перепадают врачам.

Год доказываем, что молекула Х помогает от воспаления сустава большого пальца, потом переходим на указательный, как на отдельную «нозологическую форму», а там и до среднего дело дойдет. Выпускаем лекарство на рынок и ставим высокую цену, потому что нам нужно проинвестировать исследования по безымянному и мизинцу еще. А это очень дорого и долго. Ведь в приоритете – безопасность и эффективность. А впереди десять пальцев на ногах. А если присмотреться – а мы ведь присмотримся – то суставов в каждом пальце три штуки.

Отдельно стоит рассмотреть аферу, которая в итоге уже вывела в вечный топ цен на лекарства от спинальной мышечной атрофии (СМА) двух компаний, и скоро там же появится третья. Но это тема отдельного поста, хотя по степени цинизма и согласованности деятельность этих уважаемых людей напоминает действия цыганского табора на сочинском пляже году так в 85-м.

«У вас почему это столько стоит?». – «Потому что у нас есть конкурент, который продает похожее, но дороже. Так что мы еще и с дисконтом. Дешево на самом деле». – «А у него почему?». – «А потому что он купил за миллиарды компанию, которая это придумала». – «Но вы же вроде не купили?». – «Как вы смеете вообще обсуждать цену человеческой жизни? Разум наших разработчиков сделал чудо! Вот и покупайте его за ту цену, которую мы втроем согласованно назначаем».

А то, что эти деньги – миллионы долларов на пациента – изымают из системы общественного здравоохранения, то есть их тупо забирают у борьбы с инфекциями и прочими массовыми заболеваниями, как бы несущественно. Инвесторам, консультантам, патентным поверенным, чиновникам – уж точно плевать. У них гольф.

Больницы в рамках этой системы организованы по принципам, напоминающим производственные принципы тойоты. Никакого «затоваривания складов» пациентами, «все в срок» в соответствии с прогнозом потребления/заболеваемости. Но поскольку больничка что в Бриндизи, что в Петропавловске – это все таки не завод «Тойоты» – то форумы пациентов всех известных мне стран (я специально изучал для одного дела) выглядят одинаково. Бесконечный стон на одни и те же темы вне зависимости от климата и юрисдикции. Увеличение длительности ожидания помощи, невозможность попасть к специалисту быстро, формальный подход врачей, бардак общий в системе.

И вот в этот дивный мир, в котором одни работают по постоянно снижающемуся нормативу без любой возможности избытка что во врачах, что в койках, что в днях пребывания в стационаре, а другие настроены на максимально долгий выпуск дорогих (и все более дорогих) препаратов от редких болезней, вплывает добрая старая инфекция в стиле модерн. Не тяжелая, надо сказать, в век сытости и якобы полного доступа медпомощи. Но прям классическая. Как джинсы Левис. И предъявляет список требований прямо из прошлого.

Примерно 15 процентов нуждаются в госпитализации. 5  процентов заболевших – в специализированной реанимационной помощи. И длится все это не день-два-три-четыре-пять максимум (как говорят нормативы), а недели. И даже умирают люди не мгновенно, а на 14-19-й день. Как в добрые старые времена. Врачи, привыкшие уходить из больнички в три часа дня, вдруг начинают работать, как это было при испанке или в годы Второй мировой. Они поднимают усталые глаза на своих смежников из фармкомпаний, а те им и говорят: дело сложное, неосвоенное, через год-два будет что-то готово для первой стадии исследований на людях. Потом мы это три раза перепродадим друг другу и поставим цену, сообразную с любовью среднего человека из богатой страны к своей матери или бабушке. Потому что мы же помним, главное безопасность и эффективность.

Врачи вздыхают и переводят взгляд на чиновников – а те говорят, что нужна социальная изоляция и карантин. Так и победим, если каждый озаботится встать в очередь в аптеку в метре от другого. Прям как в рассказе «Дикий помещик». Не было бы никаких инфекций, если бы не было людей. Поэтому пусть вас – люди – не будет. При этом несложно увидеть, что там, где система здравоохранения общественного настроена на некий избыток или может быть перенастроена быстро в эту сторону – умирает менее процента от диагностированных носителей, и тяжелеет значительно меньшее количество, а там, где по какой то причине это невозможно (и тут между Италией, Ираном или Пензой разницы нет), смертность будет выше почти на порядок.

Очень надеюсь, что случившееся станет хорошим уроком прежде всего не для абстрактного человечества, а для конкретных избирателей, важным политическим уроком. Почти тысяча бесполезных людей составляет итальянский парламент, который в свою очередь формирует некое правительство. А врачей нет, люди лежат лицом вниз, потому что так им легче дышать. В условиях, когда того, что давным-давно придумано и используется попросту нет в наличии.

Концепция – хреновенькое массовое, зато охрененное высокотехнологичное – накрылась медным тазом. Вчера люди обсуждали в кофейнях, что вот же здорово, что можно излечить несчастных деток-инвалидов, не чудо ли это, а теперь эти же люди умирают от контролируемого теоретически заболевания, лежа лицом в больничную подушку.

Нам тут гордиться не чем. У нас реанимационные койки загружены «на 106 процентов». Так что кто бы ни заболел серьезно – он пойдет быстрее всего мимо кассы в понятном направлении. С процентом умерших всяко выше итальянского. Москва – понимая риски – отводит специальные больницы и строит корпуса из быстровозводимых конструкций под реанимацию в стиле Уханя. Но кто, кроме Москвы, в нашей стране способен на это?

Система здравоохранения должна быть избыточна. Врачей должно быть больше, чем нужно здесь и сейчас. Например, на треть. Как чиновников, или банкиров, или пиарщиков. Койки должны пустовать. Например, в каждый момент времени на ту же треть. Аппаратов высокотехнологичной медпомощи должно работать не более половины от возможного времени в спокойных условиях. В любой момент система должна быть готова закупать неограниченно то, что нужно:  тесты, лекарства, новые аппараты, врачей по миру.

Ну и с фармой надо что то делать. «Большая фарма» сегодня - это способ присвоения плодов труда ученых, наращивания стоимости молекулы и перераспределения потенциальной прибыли от нее, отъема денег у больниц и врачей и передачи их биржевым мошенникам, корпоративным юристам, т.н. «инвесторам», ну и, понятно, чиновникам-регуляторам. И самое главное, что все эти прекрасные люди и определяют «научные стратегии» поиска и внедрения. Именно они посчитали, что «инфекции – это коммерчески бесперспективно». В полном соответствии с этой стратегией от СМА у нас три лекарства, а от короновирусов - ни одного.

Если ситуация изменится, а изменится она может только политически, потому что народы этого захотели и недвусмысленно выразили свое мнение на выборах, значит, те люди, которые сегодня лежат лицом вниз в итальянских больницах, а завтра – в больничных коридорах по всему «цивилизованному» миру, умрут не зря. Если не произойдет, значит, будут еще более мощные напоминания о бренности всего сущего. В мире много политических повесток, но важной является только одна – повестка массового доступного здравоохранения.

Глеб КУЗНЕЦОВ

Руководитель Экспертного совета Экспертного института социальных исследований, Россия

Facebook