Дочь Урала

Павел Бажов называл Татьяничеву Хозяйкой Магнит-горы.

Знаменитый писатель, журналист, общественный деятель и просто красивая женщина - такой запомнили Людмилу Татьяничеву современники.

Будущая поэтесса родилась в Мордовии, в небольшом городке Ардатов. Отец  Константин Андреевич, выпускник Казанского медицинского университета, служил начальником милиции в Ардатове, погиб в 1918 году, когда Люсе было три года. Мать Агриппина Степановна, сельская учительница, умерла, когда девочке исполнилось десять лет. Круглую сироту взяли на воспитание дальние родственники по линии отца, жившие в Свердловске. Так она оказалась на Урале.

Приёмный отец Константин Рафаилович был преподавателем физики на рабфаке. Он брал Людмилу с собой в летние путешествия по Уралу, учил понимать природу. Мария Александровна - приёмная мать - преподавала русский язык и литературу и всячески поощряла увлечение дочери поэзией. Людмила ходила в одну школу с Алёшей Бажовым, сыном автора знаменитых уральских сказов, там же состоялось первое знакомство с Павлом Петровичем Бажовым. Окончив семь классов, Люся пошла работать на вагоностроительный завод учеником токаря, а позже поступила на рабфак.

- Возможно, я могла бы стать неплохим инженером, - вспоминала Татьяничева.- Но иная страсть, иные стремления заставили бросить на полпути учёбу в Свердловском институте цветных металлов и уехать на знаменитую стройку у горы Магнитной.

На Магнитострой девятнадцатилетняя Людмила Татьяничева попала в мае 1934 года. Начальник отдела кадров, несмотря на возражения, направил её не на стройку, а в редакцию газеты "Магнитогорский рабочий", где очень не хватало грамотных журналистов. Татьяничеву зачислили в отдел культуры и быта, где она проработала десять лет.

Первое время начинающую журналистку приютила у себя, в знаменитом 112-м "писательском" бараке, семья Михаила Люгарина: с жильём на Магнитострое было туго, и Татьяничевой не предоставили даже койко-места. В крошечной комнате жили пять человек, спать Людмиле приходилось на полу, постелив газеты.

- Длинный сквозной коридор, комнатушки с железными койками и топчанами и общий титан-самовар в угловой каморке, - вспоминал Люгарин. - Одним лишь выделялось наше жилище: тут дольше, чем в других, не гасли огни. Люди писали стихи, рассказы, очерки о том, что происходило вокруг, что творили сами.

Позже Татьяничева написала: "Там чуть не каждый мой сосед / Был журналист или поэт".

В редакции "Магнитогорского рабочего" она познакомилась с Александром Лозневым и Марией Верниковской. Последняя впоследствии вспоминала, что Татьяничеву отличали стать, достоинство и неспешность. Не случайно уральский писатель Павел Бажов называл её Хозяйкой Магнит-горы за гордую осанку и роскошные волосы. В числе первых Татьяничева вошла в объединение "Буксир". На первое заседание литгруппы, состоявшей преимущественно из ударников комбината, Татьяничева опоздала, но, когда вышла читать стихи, её приняли на ура. Литературным наставником, а потом и мужем начинающей поэтессы стал заведующий промышленным отделом редакции "Магнитогорского рабочего" Николай Смелянский.

"Пришла любовь. Николай Смелянский, работник газеты, литератор, стал моим мужем, - писала Татьяничева в своей автобиографии. - Удивительно: мы родились в один день - 19 декабря! Только он на десять лет старше. Это была любовь на всю жизнь".

В замужестве Татьяничева сохранила свою фамилию, как шутили близкие - литературное тавро, хотя поначалу имя Смелянского было более известно. Он был не только мужем и другом, но и коллегой. В соавторстве ими была написана книга "Улица сталевара Грязнова".

Два первых поэтических сборника Татьяничевой вышли в годы войны. О них сразу заговорили. Одни восторгались, другие обвиняли автора в "безыдейности и аполитичности". Так же, как ранее её обвиняли в "ахматовщине". Этим словом в сороковые годы прошлого века клеймили поэтизирование, воспевание личного мира женщины: семейное бытие, материнство, любовь, обиды, переживания. В то время женщина воспринималась как труженик, солдат, строитель будущего, личному счастью места и времени в этом не было. В 1946 году вышла третья книга стихов Татьяничевой - "Лирика". Смелянский в те годы был номенклатурным работником и от московских друзей узнал о волне репрессий, которая должна была коснуться деятелей кино, театра и литераторов, в том числе и его жены. Супруги на свои деньги выкупили весь пятитысячный тираж новой книги до его поступления в розничную сеть. И уничтожили, оставив лишь несколько экземпляров. Спустя десятилетия стихи из "Лирики" очень полюбились читателям не только СССР, но и многих стран мира.

Творческое наследие Татьяничевой - 75 книг.  Лёгкая на подъём, она всегда была в гуще событий, много ездила по стране, в том числе в районы, освобождённые от фашистов. За год - не меньше восемнадцати командировок.

У поэтессы много наград: ордена Октябрьской революции, Трудового Красного Знамени, "Знак Почёта", Государственная премия РСФСР имени Максима Горького. Но больше всего она гордилась медалью "За трудовое отличие", полученной в 1944 году. Слишком много воспоминаний с ней было связано.

В войну, когда на комбинате шли боевые плавки, всё электричество в городе выключали. Но в доме на Пионерской, где жили журналисты, по ночам светились окна - они тоже работали ради Победы. Квартиру Татьяничевой и Смелянского "уплотнили" беженцами из блокадного Ленинграда, с которыми магнитогорцы делились не только кровом, но и едой. Даже в детском саду каждое утро начиналось с фронтовой сводки - детей усаживали на стульчики, и они слушали радио, а потом отмечали на карте передвижение войск. Одной из семейных традиций были литературные посиделки. Нередко "на огонёк" заходили известные писатели и журналисты, так что со временем в домашней библиотеке собралось две с половиной тысячи книг с дарственными надписями. Частыми гостями были учителя, врачи эвакогоспиталей, эвакуированные артисты.

После Магнитки был Челябинск, где Людмила Татьяничева много лет возглавляла областное издательство, а потом работала ответственным секретарём Челябинской писательской организации. Потом - Москва, где её избрали секретарём правления Союза писателей РСФСР, членом правления.

В Магнитке, Челябинске и Ардатове есть улицы Татьяничевой. А в год 80-летия именем "лирической поэтессы Людмилы Татьяничевой" назвали малую планету № 3512, открытую в 1976 году И. С. Черных.

 

Людмила Татьяничева

"Этот край мне будет сниться…"

***

Когда говорят о России,

Я вижу свой синий Урал.

Как девочки,

Сосны босые

Сбегают с подоблачных скал.

В лугах,

На ковровых просторах,

Среди плодоносных полей

Лежат голубые озёра

Осколками древних морей.

Богаче, чем краски рассвета,

Светлее, чем звёздный узор,

Земные огни самоцветов

В торжественном сумраке гор.

Я сердцем всё это вбирала,

Свой край полюбив навсегда.

Но главная сила Урала -

В чудесном искусстве труда.

Люблю я огонь созиданья

В суровой его красоте,

Мартенов и домен дыханье

И ветер больших скоростей.

Мне дороги лица простые

И руки, что плавят металл.

…Когда говорят о России,

Я вижу свой синий Урал.

 

Козы шли к водопою

Что творится со мною,

Что со мною творится!

Козы шли к водопою -

Растеряли копытца.

А еловые шишки

Превратились в тюльпаны.

Тургояк и Инышко

Разрослись в океаны.

По тайге без дорожек

Я иду, как по саду.

Всё на сказку похоже,

Всё похоже на правду.

Сердце будто хмельное.

Мне ночами не спится...

Козы шли к водопою -

Растеряли копытца.

 

Гордые

Гордым - легче.

Гордые - не плачут.

Ни от ран,

Ни от душевной боли.

На чужих дорогах не маячат.

О любви, как нищие, не молят.

Широко раскрылены их плечи,

Не гнетёт их зависти короста...

Это правда -

Гордым в жизни легче,

Только гордым сделаться

Непросто.

 

***

Пылающих туч гряда,

Похожих на корабли.

Это горят города

Чьей-то большой любви.

Грома сухой раскат

Бьёт,

Как электроток.

Это не просто закат,

А чьей-то судьбы

Итог.

...Звонких лучей провода

Над утренним Иртышом.

В небе

Растут города

Чьей-то любви большой.

За первой зарёй вослед

Солнце шагнуло в лог.

Это

Не просто рассвет,

А чьей-то судьбы

Пролог!

 

Суровый танец

И на току,

И в чистом поле

В войну я слышала не раз:

- А ну-ка, бабы,

Спляшем, что ли!

И начинался сухопляс.

Без музыки.

Без вскриков звонких,

Сосредоточенны, строги,

Плясали бабы и девчонки,

По-вдовьи повязав платки.

Не павами по кругу плыли,

С ладами чуткими в ладу,

А будто дробно молотили

Цепями горе-лебеду.

Плясали, словно угрожая

Врагу:

- Хоть трижды нас убей,

Воскреснем мы и нарожаем

Отечеству богатырей!

Наперекор нелёгкой доле,

Да так, чтобы слеза из глаз,

Плясали бабы в чистом поле

Суровый танец -

Сухопляс.

 

Мадонна

Наперекор изменчивой молве

Художники прославили в веках

Не девушку с венком на голове,

А женщину с младенцем на руках.

Девичья красота  незавершённа:

В ней нет ещё душевной глубины.

Родив дитя, рождается мадонна.

В её чертах миры отражены.

 

Ириски

Всё это было в самом деле.

В войну

В приволжском городке

Погиб ребёнок при обстреле

С ириской

В смуглом кулачке.

И мать,

Не только в годовщину,

Все эти тридцать

Долгих лет

Приносит на могилку сыну

Кулёчки простеньких конфет:

Отмерив путь,

Теперь неблизкий,

У вечной памяти в плену,

На чистый дёрн

Кладёт ириски

Она ребёнку своему.

 

Дорога

Мы с тобой, дорога, квиты!

Ты вела меня, вела

Через чёрные граниты,

Где и вьюга не мела.

Через луг осеребрённый,

Через радугу-дугу.

Лишь у пропасти бездонной

Ты сказала:

- Не могу!

И тоскою человечьей

Душу мне ты потрясла.

Я взяла тебя за плечи

И над бездной пронесла.

 

Сыновья

Два хороших сына у меня.

Две надежды,

Два живых огня.

Мчится время по великой трассе.

У меня -

Две юности в запасе.

Жизнь горит во мне, неугасима.

У меня две вечности -

Два сына.