П. И. Демезон Записки

Его превосходительству военному губернатору Оренбурга господину генерал-лейтенанту Перовскому

30 октября 1833 г., согласно приказу Вашего превосходительства от 28-го числа того же месяца, я выехал из Оренбурга в Орск, чтобы присоединиться к каравану, отправляющемуся в Бухарию. Я покинул Орскую крепость 11 ноября и после сорокапятидневного пути благополучно достиг Бухары, где имел честь вручить Ваше письмо и подарки кушбеги. Весть о моем приезде в Бухару опередила меня. Купцы нашего каравана отправили кушбеги письмо, уведомлявшее его в весьма расплывчатых выражениях, и без сомнения с умыслом, что с их караваном прибывает выехавший из Оренбурга русский чиновник, который является подателем письма, посланного его превосходительством военным губернатором Оренбурга, но о цели же его миссии они ничего не знают. А так как бухарское правительство не принимало еще русское посольство в ответ на свое, посланное в Россию несколько лет назад, и никогда еще в Бухару не приезжал служащий русского правительства, направленный непосредственно к первому министру, все посчитали, что я послан его императорским величеством к бухарскому хану. И поэтому все были очень удивлены, когда узнали, что я привез письмо и подарки от Вашего превосходительства именно к бухарскому первому министру. Кушбеги оказался в затруднительном положении — он не знал, как объяснить своему господину, подозрительно и ревниво относящемуся к своим правам, это обстоятельство, столь противоречащее обычаям Туркестана; он опасался зависти сановников, которые не упустили бы возможности навредить ему и очернить его перед ханом, выставив его честолюбцем, считающим себя равным с ним и принимающим послов. Он встретил меня холодно и с недоверием. Это породило во мне предчувствие будущих трудностей, с какими я вскоре и столкнулся. Его вопросы, взгляды — все выдавало в нем едва сдерживаемую тревогу. Он не осмелился даже вскрыть переданное ему письмо, позже я узнал, что перед тем как открыть, он показал его хану. Таким же образом он поступил и с ящиками с подарками, какие мне было приказано доставить ему. Всевозможные слухи о цели моей миссии, вскоре распространившиеся по Бухаре, усугубили подозрения бухарского правительства и сделали мое положение еще более трудным, вынудив удвоить бдительность. Я постоянно ощущал себя объектом пристального внимания и подозрений со стороны бухарцев. Мало-помалу мне удалось рассеять подозрения, вызванные своим появлением, благодаря моему мусульманскому костюму, той старательности, с какой я молился и выполнял малейшие предписания мусульманской религии, серьезным дискуссиям с муллами, муфтиями и самим кушбеги о теологии, коране, традициях, об арабском, турецком, персидском языках. Я не узнал бы многого, если бы меня не считали мусульманином. После многих месяцев скованности я был рад, завоевав доверие кушбеги, который стал теплее относиться ко мне и согласился на несколько свиданий со мной, чего раньше я не был удостоен. Кончилось тем, что наши встречи стали довольно частыми. Его обращение стало более дружественным, его разговор — более откровенным. День ото дня отношение ко мне улучшалось. За несколько дней до отъезда я удостоился чести быть представленным хану.

23 мая 1834 г. я получил от кушбеги ответ на письмо Вашего превосходительства и разрешение возвратиться в Россию с караваном, отправлявшимся в Орск 26 июня. После благополучного пути я возвратился в Орск.

В течение всего путешествия я находился под неусыпным надзором бухарцев, интересовавшихся подлинной целью моей миссии и, следовательно, малейшими моими действиями. Только украдкой мог я на случайных клочках бумаги делать записи, понятные мне одному, стараясь фиксировать лишь факты и события, детали которых я хранил в голове. Таким образом, я не имею возможности немедленно представить Вашему превосходительству детальное и последовательное донесение о моем путешествии, так же-как и собранные мной сведения по предметам, являвшимся целью моих поисков и наблюдений. Я начал заниматься этой работой; она займет у меня несколько недель, и я буду с почтением ждать возможности представить ее Вашему превосходительству.

Однако, по возвращении в Россию, считаю своим долгом без промедления представить Вашему превосходительству предварительный обзор современного положения Бухарии и других государств Туркестана, ее отношения к России, а также положения в Афганистане, Пенджабе и Индии, знаменательных событиях, происшедших в последнее время в этих районах.

Бухара имеет разногласия со своими соседями: Коканом [17], Шахрисябзом, Кундузом и Хивой — и оказалась в течение многих лет втянутой во всяческие распри с ними, несмотря на постоянные старания кушбеги всеми силами ликвидировать разрыв. Иначе он чреват для него самыми пагубными последствиями, ибо государственная казна Бухарии истощена, а если говорить точнее, она перестала существовать; в 1826 г. после смерти Хайдар-хана, отца нынешнего хана, в казне не нашлось и пяти тысяч тилла (70 тыс. руб.). Если вспыхнет война, хан должен будет приблизить к себе узбекских сановников (сипаев) [18], которых кушбеги держит в отдалении, а от него как министра финансов потребует денег; достать же их кушбеги сможет только путем притеснений, что обязательно вызовет к нему ненависть народа. Узбекские вожди, чьи услуги станут необходимы, потребуют вознаграждения. Но из-за отсутствия денег им невозможно будет его предоставить, и тогда они не преминут открыто объявить кушбеги врагом и расхитителем государственной казны, постараясь свергнуть его или, по крайней мере, ослабить его власть. Явный враг сановников, опасающихся и ненавидящих его, кушбеги ловко использует свое влияние на хана, став господином его желаний. Жертвуя в угоду своим личным интересам благополучием Бухарии и славой своего монарха, руководимый лишь своим эгоизмом, он прилагает все усилия для поддержания необходимого для его власти и безопасности мира. Не один раз удавалось ему гасить огонь уже начавшейся войны, обещавшей быть долгой и кровопролитной. Экспедиция, предпринятая прошлым летом бухарским ханом против Шахрисябза, владетелем коего он хотел стать, полностью провалилась. Он потерял около тысячи человек, завладев при этом всего двумя-тремя-маленькими крепостями, которые позорно вернул этой весной по требованию коканского хана, угрожавшего ему в случае отказа войной. Руководимый советами кушбеги, доказавшего хану невозможность сопротивления опасному союзу, созданному против него правителями Кокана, Хивы и Шахрисябза, он постыдно уступил. Но мстительный характер заставит его, без сомнения, возобновить борьбу, как только он почувствует себя в силе. Все узбекские сановники догадались, что позорная сдача этих крепостей была результатом инггриг кушбеги, и ненависть к нему еще более усилилась.

Торговля Бухарии с китайским Туркестаном [19], почти полностью разоренная в результате происшедших в Кашгаре волнений, в течение последних двух-трех лет начала оправляться. Но до прежних размеров ей еще далеко.

Последний поход в Хорасан принца Аббаса-Мирзы также притормозил торговые отношения Бухарии с Персией. Караваны подвергались риску быть ограбленными на границах Хора-сана, дороги того направления были закрыты для торговли, и бухарским купцам приходилось искать другой путь — через Астрахань, чтобы доставлять товар в Персию. Первый караван, прибывший после смерти Аббаса-Мирзы из Мешхеда в Бухару, состоял всего из 63 верблюдов. Торговля, поддерживаемая Бухарией с Индией, не только не выгодна, но и просто убыточна. Афганские и индийские купцы, привозящие в Бухарию индийские товары, вывозят отсюда только золото, чеканные деньги и лишь небольшое количество товаров, да и то неместного производства. Узбекские сановники, единственный слой, где можно еще найти какой-то капитал, разорились восемь лет назад на неудачных спекуляциях индиго и вынуждены были продать свое имущество. Вот уже восемь лет индиго в Бухаре стоит 12 тилла за пуд, приравнивая 1 тилла к 15 руб. В Бухарию его завезли в огромном количестве. А так как деньги здесь стали весьма редки, то цена падала соответственно с 12 тилла до 11, 10, 8, 6, 5 и 4 тилла за пуд. В прошлом году его продавали по 3,5 тилла, а в этом — всего по 2 тилла и 4–5 таньга, что приблизительно равняется 34 руб. (21 таньга равна 1 тилла). Торговцы, считающие, что цена индиго не может упасть ниже, скупают его в огромных количествах, надеясь вскоре выгодно продать. Но с прибытием очередного каравана они вынуждены бывают уступать его по более низким ценам. На подобных спекуляциях они и разорились.

Хивинцы относятся к России враждебно и даже не пытаются скрыть это. Они прилагают все усилия, чтобы вредить нашему правительству, настраивая против него некоторые киргизские племена, на какие имеют хоть малейшее влияние. С русскими пленными, попавшими к ним или купленными ими у киргизов и татар, в Хиве обращаются с жестокостью, какую даже трудно себе представить. Они поддерживают как никогда дружеские отношения с Коканом, зная его враждебную настроенность к России.

Жестокий голод, постигший Хиву, заставил значительное число жителей покинуть город и осесть в различных городах Бухарии. Это привело к почти полному ослаблению хивинского правительства. Подобное состояние Хивы вполне устраивает бухарское правительство. Поставляя Хиве некоторое количество зерна, что продиктовано интересами Бухары, оно постоянно держит ее в тревоге, распуская всевозможные слухи о задуманной Россией и Персией экспедиции против этого государства. Мой приезд в Бухару дал повод многочисленным слухам такого рода. Хивинскому послу, находившемуся этой зимой в Бухаре, внушили, что цель моей миссии — уточнить движение русского корпуса, находящегося в Хорасане и действующего совместно с армией Аббаса-Мирзы, а также узнать настроение бухарского правительства по поводу русской экспедиции против Хивы. Вполне вероятно, что эти слухи были пущены по приказу кушбеги, опасавшегося создания союза Хивы с Коканом и Шахрисябзом против Бухары. Ко времени моего отъезда из Бухары в конце мая даже в этом городе ничего еще не знали о походе, предпринятом в этом году нашим правительством к восточному берегу Каспийского моря.

Бухарцы, хотя и питают в глубине не меньшую, чем хивинцы неприязнь к России, пытаются все же в своих интересах скрыть ее, чтобы это не отразилось на отношениях наших правительств, сохраняющих, по крайней мере внешне, дружественный характер.

Но движимые, с одной стороны, своим фанатизмом, скрытой ненавистью к русскому правительству, а с другой — боязнью возрастания влияния России на киргизов, что лишит их выгодной торговли с этим народом и жизненно необходимой продукции поставляемой киргизами, бухарцы прилагают все усилия, чтобы поссорить Россию с киргизами — противниками всякой зависимости.

Взгляды бухарцев находятся под существенным влиянием татар — подданных России, живущих на ее окраинах и торгующих с киргизами и государствами Туркестана. Считая в своих интересах отдалить от границ России киргизов, которым они не без выгоды продают свои товары, и стараясь сохранить хорошее расположение бухарского правительства, давно поддерживающего с татарами тайные торговые отношения, они пускают в ход весь свой фанатизм и самые низкие интриги, чтобы настроить против России киргизов и бухарцев и еще более укрепить их недоверие к нам.

Тем не менее, если рассматривать, с одной стороны, большую заинтересованность бухарцев в торговых отношениях с Россией, поддерживающих их обедневшее правительство, стоящее на грани разорения, и способных прерваться в результате разрыва, при котором наши крепости будут закрыты для их караванов, с другой стороны — постоянный страх Бухарии перед враждебными соседями, готовыми в любой момент начать нападение, которое Бухария может предотвратить лишь ссылками на могучую помощь России — средство, какого она будет лишена в случае разрыва с нами, то можно с уверенностью предположить, учитывая эти два обстоятельства, что из всех государств Туркестана Бухария наиболее склонна поддерживать с Россией Дружественные отношения и наименее — противостоять планам нашего правительства.

Бухарское правительство, теснимое со всех сторон Коканом, Хивой и киргизами, препятствующими ее торговле, было бы радо, если бы Россия продвинулась к берегам Сырдарьи и построила здесь для острастки хивинцев и киргизов укрепление, которое обеспечило бы прямое передвижение бухарских караванов в Орск. В одном из доверительных разговоров со мной кушбеги после долгого вступления по поводу трудностей, тормозящих торговлю Бухарии с Россией, и намерениях, имеющихся, кажется, у нашего правительства их устранить, положительно высказался о плане постройки крепости на Сырдарье. Осмелюсь дословно передать его слова по этому поводу: «Что касается путей обеспечения надежности дорог, то мы могли бы открыто договориться с Россией, чтобы действовать быстро, решительно, установить демаркационные линии между нашими государствами и указать место, до какого бухарские отряды должны были бы конвоировать наши караваны, где их, в свою очередь, примут русские войска для сопровождения до России Самое надежное средство добиться такой цели — это построить например, на обоих берегах Сырдарьи две хорошие крепости (надо заметить, что он не употребил слово курган, опорный пункт, небольшое укрепление, а именно „кала" — город, крепость). И тогда мы не будем опасаться ни Кокана, с одной стороны, ни Хивы — с другой, ни киргизских племен, всегда готовых ограбить на дорогах наши караваны, и, с божьей помощью, наша торговля с Россией вновь достигнет расцвета, а дружеские узы, объединяющие наши государства, станут неразрывны». Дав ему понять, что выслушал его с большим вниманием и принял к сведению его идеи по этому поводу, я сказал, что не премину, если богу будет угодно, чтобы я добрался до Оренбурга живым и здоровым, точно изложить Вашему превосходительству идеи и чувства, какими он со мной поделился.

Кушбеги дал мне понять, что хан был уязвлен тем, что его императорское величество не направил к нему лично ни одного посла с момента его восшествия на престол.

«Слушайте, Мирза, — сказал он мне однажды, — эмир-хазрет царь и сын царя, правитель самого большого государства Туркестана, считающий его императорское величество другом и братом, несколько лет назад послал к нему посла с поздравлением по случаю восшествия на престол. Его императорское величество отослал этого посланника с подарками эмиру, но без сопровождения своего посла с взаимным поздравлением по случаю восшествия на престол нашего господина, хотя это и не представляло особых трудностей. Это отсутствие внимания должно было ранить нашего правителя».

Он мне часто говорил о питаемой ханом надежде видеть в Бухаре в скором будущем посла, направленного его императорским величеством лично к нему.

Афганистан, терзаемый в течение нескольких лет междоусобными войнами, беспрестанно нарушающими спокойствие, находится сейчас на пороге одного из своих сильнейших политических кризисов, результаты которого трудно предугадать: то ли государство будет восстановлено, то ли придет к полному краху. но последствия эти не замедлят сказаться на политике государств, окружающих его или поддерживающих с ним, политические или торговые связи. Шах Шуджа уль-Мульк, лишенный кабульского трона в 1808 г., скрывается в Индии у англичан и живет в течение многих лет в Лудхиане, где он пытается склонить Индскую компанию предоставить ему помощь чтобы вновь завоевать Афганистан, изгнать узурпатора Дост Мухаммед-хана и овладеть короной своих предков. Англичане встревожены распространившимися в Индии слухами о планах завоевания Хивы Бухары Россией совместно с принцем Аббасом-Мирзой, который, поддерживаемый значительными силами русского корпуса, должен завладеть Гератом. И опасаясь союза двух сильных врагов, что обещало бы большие возможности для расширения торговли этих государств, англичане решились на шаг, на какой раньше пошли бы не без опасений, а именно — восстановить на троне принца, который был бы обязан им короной и в связи с этим находился бы в зависимости от них.

Шах Шуджа уль-Мульк при их большой помощи продвинулся к самому сердцу Афганистана. Король [20] Ранджит Сингх — правитель Пенджаба, старый враг афганских правителей поставил шаху, по просьбе англичан, конечно, пять тысяч лошадей. Подчинив себе храбрый синдский народ [21], оказавший ему сначала сопротивление на своей земле, шах завладел городом Шах-Местинг [22] и приступил к осаде Кандагара. Дост Мухаммед, хан Кабула, просивший в письмах своих братьев не меряться силами с шахом Шуджой до его прихода с подкреплением, действительно вышел из Кабула на помощь Кандагару, но, почувствовав свою слабость и, возможно, не будучи уверенным в преданности войск, чтобы сражаться против превосходящих его сил, даже не осмелился вступить в бой. Проделав небольшой путь по дороге к Кандагару, он возвратился назад [23], предоставив своим братьям самим защищаться против шаха Шуджи, которому не представило особого труда разбить каждого по одиночке.

Афганцы, долгое время страдающие от жестокого гнета Дост Мухаммед-хана и его братьев, склонны принять сторону их законного монарха в надежде положить конец или, по крайней мере, облегчить свои страдания. Узурпатор дрожит в Кабуле на разваливающемся троне [24], и вскоре, вынужденный спасаться бегством, он должен будет уступить афганскую корону принцу, который явится вассалом англичан.

Король Пенджаба Ранджит Сингх, пораженный вот уже несколько месяцев тяжелой болезнью, заставляющей опасаться за его жизнь, не умер, согласно распространившимся слухам, но он очень стар, слаб и болезнен, и после его смерти англичане унаследуют Пенджаб [25], Кашмир и станут хозяевами всего водного пути по Инду до города Пешавара.

Эти новости относительно Пенджаба и Афганистана, подтвержденные многочисленными письмами, полученными в последнее время Бухарой из Лахора и Кабула, были переданы мне доктором Хонигбергером, — прибывшим в Бухару из Кабула в январе 1834 г. Этот путешественник, объехавший различные уголки Азии, приехал в 1828 г. в Лахор, где он провел четыре года на службе у короля Ранджит Сингха в качестве врача. Он приехал в Россию в начале июля с последним караваном, вошедшим в Орск. Он рассказал мне о всех своих путешествиях и посвятил меня во многие детали, связанные с Афганистаном Пенджабом и четырьмя европейцами — Аллардом, Вентурой, Куртом и Авитабилем, занимающими очень высокие посты при дворе очень доверяющего им Ранджит Сингха. Этот правитель, прославленный своей храбростью и долгими войнами, которые он вел, чтобы подчинить своей власти правителей своих маленьких провинций, составляющих страну независимых раджей, создал королевство, известное сейчас под названием Пенджаб («Пятиречье»). У короля есть единственный сын, слабость умственных способностей которого делает его совершенно неспособным к ведению дел и управлению государством. Шир Сингх — приемный сын короля и нынешний правитель Кашмира. У него есть способности, но королевские сановники не хотят признавать его прав на корону, хотя он и был воспитан как принц крови, каковым его считают и сейчас. Предпочитая оставаться под властью англичан, чем подвергаться бесконечным волнениям и междоусобным войнам, которые не замедлят вспыхнуть в Пенджабе после смерти Ранджит Сингха, не оставившего другого наследника, кроме названного единственного сына, королевские сановники заключили договор с Ост-Индской компанией, согласно которому они обязываются признать после смерти Ранджит Сингха господство англичан. Последние получат от них войско и обеспечат им владение провинциями и дворцами, принадлежавшими им до восшествия на престол Ранджит Сингха.

Сам Ранджит Сингх, желающий мирно закончить жизнь, прошедшую в битвах и походах, как говорят, подтвердил, что если англичане, угрожавшие до сих пор его владениям, не предпримут против него никаких враждебных действий, то договор останется в силе. Эти условия точно соблюдаются англичанами, которые, установив доброе согласие с этим принцем, ожидают условленного наследства.

Миссионер Джозеф Вольф [26], вернувшийся из Персии в Бухару в 1831 г., пробыл в этом городе недолго, а затем через Кабул и Лахор вернулся в Лудхиану, откуда снова выехал, чтобы совершить путешествие в Кашмир. Сейчас он находится в Калькутте. Его поездки по Азии имеют не только религиозные цели, но и политические.

Лейтенант Александр Берне и доктор Жерар, приехавшие в Бухару после этого путешественника, через шесть недель покинули этот город и отправились в Мешхед. Цель их поездки— добиться для Ост-Индской компании разрешения бухарского правительства открыть в Бухаре торговый дом. Из Мешхеда лейтенант Берне продолжил свое путешествие в Тегеран, откуда возвратился в Бомбей. Здесь он сел на судно, чтобы отправиться прямо в Лондон. Доктор Жерар возвратился через Кандагар, Кабул и Пешавар в Лахор, где он находился еще во время последней болезни Ранджит Оингха. Со дня на день он должен был отправиться в Калькутту.

Муркрофт и два его спутника, приехавшие из Индии в Бухару в 1825 г., на обратном пути были отравлены. Первый в Андхое и двое других в Мазаре, в двадцати пяти верстах от Балха. Часть их имущества и их бумаги до сих пор находятся в руках правителей Мазара. Англичанам пока не удалось заполучить бумаги своих, погибших в Бухаре, посланцев. Попытки, предпринятые доктором Хонигбергером во время его поездки в Балх, также были безуспешны.

Из Индии в Бухарию ввозится довольно большое количество английских товаров, такие, например, как золотая парча, муслин, хлопчатая материя, ситец и расписные цветами или в полоску ткани. Большая часть золотой парчи привозится через Кокан. Два или три года назад англичане нашли другой путь для доставления своих товаров в Бухарию — через Персию. Последний караван, прибывший из Мешхеда в Бухару во время моего пребывания в этом городе, привез три больших тюка с английскими тканями — расписными холстами, ситцем, муслином и прочим. Эти ткани лучшего качества, чем привозимые в Бухарию из России, и легко раскупаются [27]. Пробная эта торговля, собственно говоря, приносит мало выгоды, но очевидно свидетельствует о постоянных усилиях английских купцов полностью завладеть торговлей в этой части Азии, которая в скором времени может быть наводнена английскими товарами.

Русские пленники, хотя с ними обращаются менее варварски, чем в Хиве, все же находятся в очень тяжелом положении. Помимо тягостного труда, к коему они принуждаются, они еще и содержатся с той омерзительной скупостью, вообще характерной для бухарцев. Часто они лишены самых необходимых вещей, получают скудное питание и порой умирают от постоянного недоедания.

В самой Бухаре всего не более ста русских пленников. Число тех, что находятся за пределами города, как говорят, достигает четырехсот. За время моего пребывания в Бухаре были привезены семь пленников — пятеро русских и двое поляков, захваченных туркменами у хорасанских границ, со стороны Герата. Они были из русского корпуса, находящегося в армии Аббаса-Мирзы и, возможно, это послужило причиной слухов о большом корпусе, предоставленном Россией Персии в помощь при осаде Герата. Как я узнал от одного из русских пленных, находящихся в Бухаре, этот корпус, численностью 760 человек, состоял из русских и польских дезертиров и пленников, захваченных Персией в ее последних войнах с Россией и не возвращенных обратно во время подписания мира. Они являлись гвардией принца Аббаса-Мирзы, полностью им доверявшего ц привлекшего их своей щедростью.

Далее, внутри наших границ обитают татары, значительно вредящие России с помощью всяческих интриг. За пределами русских границ — дикие племена, находящиеся под могущественным влиянием государств, их окружающих и толкающих их против нашего правительства. В Туркестане — государства, питающие по отношению к России враждебные илк малодружественные намерения. Государства бедные и ослабленные, страдающие от жестоких притязаний соседей и надеющиеся на приход могущественного покровителя, чтобы снова воспрянуть. По ту сторону Гиндукуша, в Афганистане, — беспорядки и внутренние войны и, по-видимому, в ближайшее время там ожидается смена династии. Далее, англичане. Ловкими происками и интригами они направляют все эти события в свою пользу и уже, можно сказать, являются хозяевами в самых обширных районах Азии вплоть до границ Персии с Туркестаном, где английское влияние не замедлит сказаться самым решительным образом.

Таковы основные мои заметки, составленные во время путешествия в Бухарию, кои я имею честь представить сегодня Вашему превосходительству. Надеюсь, что в скором времени мне удастся также представить Вашему превосходительству более подробные сведения о моем путешествии, а также о состоянии торговли Бухарии и Туркестана с другими государствами Азии». о ценах на различные бухарские товары и на товары, привозимые в Туркестан.

Надеюсь, что отзыв, коим Ваше превосходительство удостоит мой скромный опыт и какой я ожидаю с самым глубоким благоговением, будет снисходительным и благожелательным.

Демезон, чиновник 9-го класса. Оренбург Июль 1834

Караван, с которым мне приказано было отправиться, собрался в Орской крепости. Прибыв туда 3 ноября 1833 г., я узнал, что он выступит не ранее 9 или 10 ноября: бухарские купцы не нашли еще всех необходимых им подвод. Я воспользовался задержкой, чтобы закончить приготовления к предстоящему долгому путешествию. Плата за наем подвод, предоставляемых бухарцам киргизами, колеблется обычно от 45 до 60 руб. Разница зависит в большой степени от времени года, в какое отправляются караваны из России или из Бухары. Каждая подвода вмещает 16 пудов товаров. Исходя из всего этого, расходы на перевозку могут подниматься с 3-х до 4-х руб. за пуд. Цена довольно высокая по сравнению с существовавшей несколько лет назад. Некоторые старые бухарские купцы уверяли меня, что заплатили от 8 до 10 тилла за подводу (т. е. от 120 до 150 руб.).

Я познакомился с бухарцами нашего каравана и тут же обнаружил, что между ними и хозяином каравана Нияз Мухаммедом сложились плохие отношения. Сей старец (ему больше 65 лет) нрава малодушного, эгоистичного и злого, был всеми презираем. Но свое место он занимал благодаря содействию кушбеги, с которым имел дела, и страх перед первым министром хана заткнул рот всем, кто хотел бороться с Нияз Мухаммедом. Он отправил все свои товары в Бухару еще в прошлом году и принимал весьма малое участие в делах возглавляемого им каравана. Другой караван-баши — Рахимбай, приведший из Бухары последний караваи, должен был в этом году остаться в России. Он отправился в Москву, чтобы продать принадлежащие кушбеги шали, найдя цены на них на ярмарке в Нижнем Новгороде не подходящими. Вернуться в Бухару прежде, чем он выгодно продаст их, Рахимбай не осмеливался.

В это время холод становился все сильнее и сильнее. Северо-восточные ветры, наиболее опасные в здешних степях, начинали дуть с большой силой, и все предвещало суровую зиму. Караван, вышедший в прошлом году из Орской 19 октября, после изнурительного перехода, испытав в пути холода и бураны, лишь через 76 дней пришел в Бухару. Бухарцы из нашего каравана не могли без ужаса думать об ожидавших их трудностях и опасностях. Со своей стороны, я тоже был далек от того, чтобы строить иллюзии относительно своего положения. Я отправился в путь один и в облике мусульманина, окруженный киргизами, бухарцами, ногайцами (татарами), которым хотелось за мной последить и разгадать истинную цель моей миссии. Мне очень помогли накопленные мною знания об их языке и обычаях, об их нравах, религиозных обрядах. Но я знал обманчивый и подозрительный нрав бухарцев и коварство их правительства, во власти которого я мог себя считать. Я не имел возможности составить заранее какой-либо план своего поведения, поскольку все в большой степени зависело от случайностей и обстоятельств. Я представлял себе разного рода трудности, какие мне нужно было преодолеть, чтобы успешно выполнить поручение и достичь цели своего путешествия, продолжительность коего я не мог предвидеть заранее и во время которого малейшая неосторожность могла меня погубить. Я думал о печальном конце европейцев, ставших жертвами варварского фанатизма и жестокости обитателей этой части Азии, по какой мне предстояло ехать. Картины их смерти рисовались в моем воображении, и в то же время надежда не оставляла в душе места страху. Может быть это была излишняя и достойная осуждения самоуверенность или же предчувствие счастливого возвращения.

Наконец, 9 ноября все нужные купцам подводы были собраны, и на следующий день в 11 часов утра наш караван, состоящий из 400 подвод, вышел из Орской.

В 2 часа дня мы простились с сопровождавшим нас первые десять верст от крепости комендантом Орской.

17-го числа, после того как мы пересекли Орь и еще некоторые маленькие речки или даже, лучше сказать, ручьи, как например, Лютхубай, Камышхакли, Юнгабар и Камышли, протекающие в двух шагах от Буюк-Тюбе, мы прошли мимо озера Купали и горы того же названия, на вершине которой находятся какие-то могилы, 20-го числа мы подъехали к соленому озеру Шулак-Джеди-сор. В нескольких верстах на восток от нас, весь покрытый снегом, ясно просматривался Кунгур-Тюбе. До сих пор погода была такая хорошая для этого времени года и для этой части степи, о какой можно было только мечтать. Холод, действительно, был жестокий, и северо-восточный ветер иной раз дул с огромной силой, но нам еще не довелось испытать ни снега, ни буранов — страшных врагов всех караванов. Однако в ночь с 20-го на 21-е выпало более двух футов снега, а к утру нас начал донимать сильный северо-восточный буран. Запас дров, приготовленный перед нашим отбытием, был уже давно израсходован. Но мы не могли восполнить его раньше, чем лишь через день перехода от того места, где нас застал буран, потому что то большое пространство, какое мы проехали от Орской, было полностью лишено леса. Проводник нашего каравана Альмат, киргиз чумекейского рода, опасался, как бы этот ветер не принес с собою и снега, тогда наше продвижение приостановилось бы на многие дни. Поэтому он непременно хотел, и совершенно справедливо, изо всех сил пробиваться к берегам Тилькара, где мы могли бы найти дрова. Это было примерно в одиннадцати часах перехода — самого трудного из всего того, что нам пришлось испытать до сих пор.

Всю ночь и весь день 22-го числа ветер дул с еще большей силой, лишь 23-го числа он немного ослаб, и мы смогли, наконец, выйти из палаток, собрать наши подводы, разбросанные бураном, и продолжить путь. Это произошло с нами почти в том самом месте, где год назад один из караванов также был застигнут бураном и остановлен им на пять дней. Тот караван потерял несколько лошадей, павших, вероятно, от холода или отбившихся из-за бурана, 21-го числа, когда запрягались подводы, обнаружилось, что пропала лошадь одного из татар, ехавших в нашем караване. Какой-то киргиз тотчас же поскакал на ее поиски. Наш караван в 1 1/2 ч. пополудни тронулся в путь, а проводник Альмат и с ним еще двое человек остались, чтобы дождаться ускакавшего киргиза. Но через полчаса, когда мы расположились на привал, они догнали нас и сказали, что тот так и не вернулся. Мы решили, что, наверно, он не смог отыскать обратной дороги и заблудился — снег скрыл все следы. В 5 часов Альмат вместе с несколькими киргизами вновь отправился искать пропавшего, но несколько часов спустя они опять возвратились ни с чем — все поиски их были напрасны. И к полудню 22-го числа киргиз все еще не отыскался. Мы подумали уже, что бедняге больше помочь нельзя как к вечеру, к нашему большому удивлению, он все-таки вернулся, и при том привел пропавшую лошадь. Парень был голоден и дрожал от холода. Он рассказал, что несколько часов искал лошадь и нашел ее недалеко от того места, откуда и отправился на ее поиски. Но тут буран стал неистовствовать с такой силой, что он уже совсем ничего не мог различать вокруг. Ему все-таки удалось поймать лошадь, но, совсем обессилев, он стреножил ее, а сам глубоко заснул. Так, засыпанный снегом, он провел всю ночь. К счастью, он хорошо запомнил дорогу, и на следующий день сумел найти караван. Скромный подарок, сделанный ему хозяином найденной лошади, и несколько чашек горячего чая позволили ему вскоре совершенно забыть обо всем, что с ним приключилось ночью. Во время моего путешествия в степи я часто обращал внимание на большую физическую силу киргизов, ту легкость, с какой они переносят жажду, голод, боль, на их выносливость. Но лишение сна они переносят крайне тяжело. Они остаются совершенно без сил, если проведут ночь или две без сна. Восточные купцы во время жары совершают переходы ночью, отдыхают же днем. Такой способ совершенно невыносим для киргизов. Поэтому летом их караваны, выходящие из Бухары, отправляются в путь обычно в 4 часа утра. В 8—10 часов они останавливаются на привал и вновь выступают в дорогу в 4 часа пополудни и идут до 10 часов вечера.

25-го числа мы перешли через Улукиргиз и около озера Кильди-сор впервые увидели несколько кустарников саксаула. 30-го числа мы подошли к равнине Музбиль, где похоронили двух киргизов из нашего каравана, умерших накануне от оспы; еще один киргиз умер двумя днями позже. Мы продвигались по равнине Музбиль, когда к нам прискакал киргиз одного из. аулов, виденных нами на западе. От него мы узнали, что в конце октября к Сырдарье приезжали 400 хивинских всадников, чтобы, как он сказал, построить укрепление в местечке, называемом Караул-Ходжа. Но между ними и чумекейцами произошла стычка, в результате которой три киргиза и несколько хивинцев были убиты. Хивинцы были разбиты и бежали, оставив киргизам множество своих повозок. Это были первые новости, дошедшие до нас с тех пор, как мы покинули русские пределы. Хивинцы, без сомнения, вскоре вернутся, если уже не вернулись, чтобы отомстить за свой позор, и киргизы опасались за свои аулы, которые должны были провести зиму на берегах Сырдарьи и Кувандарьи. Все дни мы встречали киргизские семьи, которых снег и холод гнали к югу, но напуганные слухом о приходе на Сырдарью хивинцев и боясь быть ограбленными, они не осмеливались продвигаться особенно далеко. Новости эти пробудили в караване страх и разожгли вражду между киргизами и бухарцами. Если бы хивинцы повстречали наш караван, они не преминули бы воспользоваться случаем и разграбить его.

У бухарских купцов была и другая причина для опасений — они дрожали от страха повстречать на пути султана Тимура — вождя рода чумекейцев, который не отказался бы от возможности взять с каравана большую пошлину. Подобное уже случалось. Однажды он уже намеревался заставить один караван заплатить ему пошлину. Но тогда купцы отказались повиноваться его приказу остановиться и ждать. Караван находился в то время достаточно близко от русских границ, чтобы опасаться какого-либо насилия с его стороны. Но теперь, когда караван был посреди степи, бухарские купцы боялись, что султан Тимур им отомстит. Точно так же купцы опасались султана Манабая вождя рода кичкине чикли, подвластного хивинскому хану С последнего каравана, повстречавшегося ему в июле 1833 г., он потребовал за право проезда 5 тысяч рублей. Тогда купцы решили сделать большой крюк и объехать стороной место, где находился султан Манабай, но он вместе с четырьмя сотнями всадников пустился за ними в погоню и через три дня нагнал их недалеко от Сырдарьи. Принудив бухарцев сложить все их товары в указанное им место, султан Манабай угрожал купцам, что ограбит их, если они не заплатят назначенной им пошлины. И напуган