Мятежный, пламенный. Стала известна последняя воля Эдуара Лимонова
Похороны писателя и политика Эдуарда Лимонова, скончавшегося в Москве 17 марта на 78-м году жизни, будут закрытыми для общественности. Такова его последняя воля. Как рассказали близкие, его госпитализировали 15 марта. После двух операций отказало сердце.
Похороны писателя и политика Эдуарда Лимонова, скончавшегося в Москве 17 марта на 78-м году жизни, будут закрытыми для общественности. Такова его последняя воля. Как рассказали близкие, его госпитализировали 15 марта, сделали две операции, но отказало сердце: в последнее время Лимонов боролся с онкологическим заболеванием. Те, кто лично знал Лимонова, называют его "последним из великих", подчеркивая титаническую писательскую работу и общественную деятельность.
Пламенный. Это, пожалуй, самое верное слово о нем. Родился на Алтае. Сын сотрудника НКВД Вениамина Савенко Эдик Савенко стал бунтарем, эстетом, поэтом, писателем Эдуардом Лимоновым.
От себя Савенко Лимонов никогда не отказывался. Помните его разухабистую книжку "Подросток Савенко"? Он вообще ни от чего не отказывался, разве что от сотрудничества с КГБ.
Этот отказ и нарочитое диссидентство стали причиной его эмиграции. Насильственной. И, посидев на допросах в КГБ, очень скоро он оказался на допросах в ФБР.
"В отличие от многих русских, попавших на Запад, я России никогда не стеснялся. Скорее, чувствовал определенный комплекс превосходства по отношению к Западу", – говорил Лимонов.
Это ощущение превосходства было от дружбы с Кабаковым и Шемякиным, от прекрасного знания западной культуры, от умения шить джинсы — так, что не отличишь от настоящих. Его штаны носили Окуджава и Эрнст Неизвестный.
От того, что до эмиграции любил гулять по Спасо-Андронникову монастырю. Там, где могила иконописца Андрея Рублева. Отдыхал душой. Больше он нигде не отдыхал. Никогда.
Его первая книга "Это я — Эдичка" у одних вызвала отвращение, у других — восхищение. И у всех — шок.
Можно так? Без намека на попытку нравиться с отчаянной потребностью быть услышанным, как если бы от этого зависела его жизнь. А его "Исчезновение варваров" стало манифестом с оттенком высокомерия, превосходства над Западом. "Без нас — пустота".
Эдуард Лимонов: "Понимать человечье племя. Не обязательно прощать. Можно быть очень злобным".
Он воевал добровольцем за сербов, за абхазов, за приднестровцев в 1990-х. По велению мятежной души.
Он все делал так — по велению мятежной души. Соединяя эстетскую утонченность с первобытной грубостью.
Вернувшись на Родину в 1990-х, с упоением купался в хаосе, бурлении, неопределенностях. Политика стала формой его творчества.
Лимонов напоминал сектантского лидера в окружении экзальтированных сторонников и сторонниц. Обычно юных и порывистых. Лимоновцы, лимноки, НБП (запрещена в РФ).
"Мятежный был всегда и везде. В Советском Союзе до эмиграции, в Америке, куда он попал, во Франции, где он был, потом здесь, когда вернулся. Ему всегда все не нравилось. Он бунтовал, он был недоволен. И это очень классно для писателя, потому что это его вдохновляет, это его провоцирует, это создает его художественный мир. Удивительно пронзительный, честный, чистый. Он выкрикивал, он выплакивал. Вспоминается опыт русских символистов, у которых было понятие "Жизнетворчество". Попытка построить свою жизнь по законам художественного произведения. С этой точки зрения он – жизнетворец". Так вспоминает о Лимонове ректор Литературного института имени Горького, писатель Алексей Варламов.
Никого не удивило, что Лимонов, выводивший молодежь на митинги в Москве, презрительно отзывался о киевском Майдане: "Острая нехватка клеток мозга".
Радовался возвращению Крыма и вслух мечтал о возвращении (именно так — возвращении) в Россию Харькова — города его юности.
Казалось, он всегда будет подростом. Порывистым, как его сторонники. Ан нет.
"Эссе — это совершенная форма литературы. А романы — это для первоклассников". К такому выводу пришел Лимонов.
Он перестал писать повести и романы — только эссе и публицистика.
Лет десять назад у Лимонова среди своих появилось новое прозвище — "Дед". Наверняка не просто так.
"Я простой сибирский мужик", — говорил он о себе.