Голод

Пост написан в опровержение недавно опубликованного глубоко неверного поста про американскую помощь в голод 1891–92 годов (link), ссылавшегося на запредельно лживую статью. Сия ахинея основательно запутала читателей политоты, и я хотел бы ознакомить их с фактами. Извините, пост длинный – сложное дело не получилось изложить короче.

Тема голода 1891–92 годов всегда была сильно мифологизированной. Прискорбное событие оказалось слабо осознанным и обычно освещается превратно. Основные тезисы такие: «миллионы умирают от голода», «злобному правительству на это наплевать, и оно не хочет помогать голодающим», «экспорт хлеба как главная причина голода: не доедим, но вывезем», «благородные общественники помогают голодающим вместо правительства». Я разберу вопрос не в систематическом изложении, а в виде контртезисов к наиболее распространенным неверным тезисам.

Голод и неурожай не одно и то же. Неурожай – нормальное периодическое явление для российского климата и достигнутого к концу 19 века уровня агротехники. Катастрофический неурожай (полная потеря урожая) – более редкое явление, но и его, увы, следует ожидать раз в 15–25 лет. Из этого следует, что всякое крестьянское хозяйство должно иметь либо минимальный годовой запас зерна на продовольствие и посев, либо в два раза большие денежные накопления (при неурожае цена зерна удваивается). Если в хозяйстве нет ни того, ни другого, это недочет хозяина. Если хозяин осознает, что запас нужен, но не имеет сил его накопить – значит, хозяйство ведется в убыток, но этот убыток прячется за отказом от создания накоплений; сделается неурожай, и аккумулированный убыток станет голодом. Итак, неурожай превращается в голод только за счет либо небрежного ведения крестьянами хозяйства, либо в результате крайней слабости хозяйств. Голод на самом деле не является следствием неурожая, неурожай просто проявляет слабость хозяйства, характерную для него уже многие годы. Следовательно, делать что–то полезное для крестьян надо не тогда, когда наступает голод, а в нормальные урожайные годы. Укрепив хозяйство, крестьяне справятся с последствиями неурожая и без чужой помощи – что и сделала в голод 1891 года более хозяйственная половина крестьян в пораженной зоне. Всё описанное выше относится к тому гипотетическому случаю, когда не существует системы помощи при неурожае, или же она срабатывает плохо. Но такая система была.

Система продовольственной помощи при неурожае существовала. Так называемое «продовольственное дело» начали налаживать при Екатерине II и привели в полностью завершенный вид при Николае I. Система работала так: в волостях были запасные хлебные магазины, где складировали зерно. Крестьяне вносили зерно в общественный хлебный запас ежегодными долями, пока магазин не наполнялся до нормы (это был приблизительно четырехмесячный запас продовольствия). При неурожае зерно выдавалось в ссуду нуждающимся. Ссуда возвращалась также небольшими долями, но, пока запас был меньше нормы, дополнительно к возврату ссуды все снова пополняли магазин в обычном порядке. Таким образом, когда ссуда возвращалась должниками, магазин наполнялся выше нормы. Если неурожай был таким серьезным, что магазинов не хватало, на помощь приходил губернский (денежный) продовольственный капитал, формировавшийся из ежегодных денежных взносов крестьян до достижения нормативного уровня. Земства, распоряжавшиеся капиталом, централизованно закупали зерно, давали его в ссуду волостям, а волости раздавали в ссуду нуждающимся. И наконец, на случай особо тяжелого голода, существовал имперский продовольственный капитал, их которого выдавали ссуды губернским капиталам.

Система продовольственной помощи управлялась распределенно. Государство отнюдь не было ответственным за работу системы продовольственной помощи. Его обязанность исчерпывалась кредитованием губернских капиталов в случае сильного недорода. Основным оператором продовольственной помощи были земства (при участии уездных предводителей дворянства). А земства в старой России – органы общественного местного самоуправления, который отнюдь не являются филиалом государства и работают самостоятельно. Для нас сегодня муниципальный чиновник – казенный человек, просто еще одна разновидность чиновника. Земцы же не ощущались как чиновники. В основной массе в земствах доминировали дворяне–землевладельцы. И наконец, запасы зерна в волостях накапливались крестьянами и принадлежали им. Если бы система работала нормально, как положено по инструкции, то даже в случае полной потери урожая общественных запасов каждой волости должно было хватить где–то на 5 месяцев, еще на 1–2 месяца хватало губернского капитала, и только потом на помощь должна была приходить казна.

Почему в 1891 году случился голод? На самом поверхностном уровне голод случился потому, что его никто ждал. Такой неурожай, какой сделался в 1891 году, не происходил уже около 50 лет. С момента создания земств (1864) действующая система продовольственной помощи работала, в целом, исправно и больших нареканий не вызывала. Никто в массовом порядке не голодал (случаи индивидуальной бедности, не связанной с неурожаем, не рассматриваются). Все расслабились.

На более глубоком уровне дело выглядит сложнее. Крестьяне саботировали систему продовольственной помощи, поскольку они ненавидели любые социальные институты, построенные на солидарном принципе. А наша система как раз была солидарной: хлебные взносы делают все, а ссуду получают только голодающие бедняки. Крестьяне растаскивали хлеб из общественных магазинов под тысячей предлогов. Земства, не располагавшие средствами принуждения (у них не было своей муниципальной полиции) не умели бороться с этим напором. Государство вовсе не следило за продовольственным делом, так как десятилетиями всё более или менее рассасывалось само собой.

Произошел катастрофический неурожай, а запасы в пострадавших губерниях составляли в иных местах 7–15% от норматива (да еще никто сверху этого не осознавал). Все думали, что общественные запасы закончатся к концу зимы – а бедняки начали голодать немедленно. Земства, с большой задержкой, начали просить кредитов у правительства – правительство вначале не осознало масштаб кризиса и ступило. Потом осознало, дало земствам деньги, и тут начался главный бардак. Земства не объединились для закупки зерна и стали переторговывать друг друга; цена, ясное дело, подскочила. Железная дорога забилась, а земства еще, напридачу, не скоординировали логистику и загрузили ее встречными перевозками. Зерно и А везли Б, из Б в А, а крестьяне тем временем голодали. К весне раздача хлеба более или менее наладилась. Подчеркиваю – если бы крестьяне поддерживали положенные для них запасы, им бы хватило хлеба до этого момента.

На самом же глубоком уровне причиной голода была чрезвычайная слабость российской экономики в целом, сельского хозяйства в особенности, и крестьянского хозяйства в Центральной России в еще большей особенности. Обсуждение причин этой беды выходит за рамки данного поста; главное, что надо понимать – голод только следствие этой слабости, а не самостоятельное явление. Везде, где экономика была сильнее, никаких массовых голодовок при неурожае и казенных систем продовольственной помощи просто не существовало; во всей Европе что–то похожее на русскую систему было только в отсталой Румынии.

Голод и смертность. Не следует представлять голод в царской России чем–то похожим на блокаду Ленинграда (а также и на голод в Поволжье 1921 года, и уж тем более на Голодомор на Украине). От алиментарной дистрофии никто ни умирал. Крестьяне жили в вопиюще антисанитарных условиях, в прямом смысле слова в говнище. Их иммунитет и так еле держался, и как только они начинали недоедать, на них накидывались обычные эндемичные инфекции, прежде всего тифы. Пока крестьяне ели нормально, тиф убивал не каждого; крестьяне слабели – смертность от тифа возрастала. В 1891 году в Россию пришла еще и холера – это был закономерный эпизод Шестой пандемии холеры, совершенно случайно совпавший с голодом. Если вычленить из очень заметной сверхсмертности 1891–92 годов составляющую, которую дали голодающие губернии в месяцы голода, мы получим около 400 тысяч избыточных смертей, связанных с недоеданием, обычными инфекциями и холерой в совокупности; определить внутри этой цифры вклад собственно недоедания не представляется возможным. Но, в любом случае, с узкой точки зрения патологоанатома массовых голодных смертей не было вовсе. Огромные, миллионные цифры смертей, которые попадались вам на глаза – статистический фокус, в них включена инфекционная смертность в тех регионах, где урожай вообще не пострадал. Ужасная санитарно–эпидемиологическая ситуация в старой России есть стыд и позор, но не надо валить этот позор в одну кучу с недородом.

Источники помощи. Казенная, внутрироссийская общественная и американская помощь в период голода 1891–92 годов относятся друг к другу как 86:13:1. Казенная помощь была, в теории, ссудой. На самом же деле возврата этой ссуды казна так никогда и не потребовала. Разные части этих долгов были прощены манифестами по случаю восшествия на престол, свадьбы царя и рождения его наследника. То, что ссуду, как оказалось, не надо было возвращать, показало крестьянам, что у неурожая есть и светлая изнанка – всем начинают выдавать дармовой «царский паек», который считается возвратным лишь для проформы. Разубедить в этом крестьян правительству не удалось. Система продовольственной помощи устойчиво превратилась в дефицитную, и в последующие годы требовала из казны всё больших денег, хотя средний урожай хлеба на крестьянина продолжал возрастать.

Не доедим, но вывезем. Эта циничная фраза традиционно приписывается министру финансов Вышнеградскому и должна показывать, что правительство намеренно форсировало хлебный экспорт, в то время как народ недоедал. Разберемся поподробнее.

Во–первых, хлеб, который вывозился на экспорт, был почти что весь выращен в степях Южной России и Предкавказья, а там все были сыты. Царское правительство охраняло частную собственность; тот факт, что у херсонского помещика (и херсонского крестьянина) отличный урожай, а тамбовский крестьянин голодает, не наводил власть на мысль о посылке продотряда, который бы конфисковал зерно у первого в пользу второго. Купить по рыночной цене – да, на здоровье, так и поступали земства (используя свои продовольственные капиталы и ссуды из имперского капитала) в голодные годы.

Во–вторых, в тогдашнем мире не было вывозных таможенных пошлин. Вообще. Регулировать вывоз тарифом было просто невозможно. Либо хлебный экспорт разрешен, либо запрещен. В 1891 году экспорт запретили, и потом жестоко об этом пожалели – хлебные экспортеры потеряли рынки, и, как оказалось, внутренних запасов хлеба в стране хватало для того, чтобы накормить всех голодающих. Рыночных механизмов вполне хватало для регулировки ситуации с хлебным экспортом. При неурожае внутренняя цена росла, и на каком–то этапе экспортерам оказывалось выгоднее разорвать контракты, уплатить положенные неустойки, и начать продавать хлеб в пораженные голодом губернии. Да, запрет экспорта в какой–то мере сдерживал рост цены при неурожае. Но ведь и у высоких цен на зерно в голодный год был свой плюс – они стимулировали крестьян накапливать зерно, а не продавать немедленно весь урожай.

Призыв. Уважаемые завсегдатаи политоты! По достаточно случайным причинам мы сегодня оказались в весьма плоском, весьма черно–белом мире. В чем–то похожем на сказку про Чипполино. Всегда за несколько секунд можно понять, кто хороший, а кто плохой. Так вот, не думайте, что наша страна всегда была такой. В старые, забытые времена она была сложной, разной, неоднозначной. Мозаичной. Неоднородной. И если вы читаете какой–либо текст, в котором царская Россия предстает как еще один вариант сказки про Чипполино — перед вами глубокое, до потери смысла, упрощение или прямая ложь.

Написал erohov на politota.d3.ru / комментировать