Мнения: Андрей Рудалев: Патриарх над пропастью

Сейчас принято говорить, что патриарх Тихон только слал проклятия большевикам, а попытки компромисса – это вынужденно. Но едва ли можно назвать его приспособленцем. Или мастером компромиссов. Зачем на него наговаривать? Сегодня день памяти патриарха Тихона. Он стал первым главой Церкви после восстановления патриаршества в России. Это ведь тоже была своего рода революция, и случилась она сразу после Октябрьской. До этого Церковь – практически бюрократическая структура, государственное учреждение со всеми вытекающими. Со времен Петра она была несвободна от государства, существовала, по сути, под его надзором и пятой. В ней уже не было людей уровня Сергия Радонежского или Иосифа Волоцкого, которые бы влияли на политику государства, оставались в лучшем случае молитвенники. Лесковские «Соборяне» – это разве не обычные уездные чиновники?.. А если это самые обыкновенные мелкие служащие, то что с ними церемониться, какая там святость? Кстати, этот синодальный период до сих пор влияет на наше восприятие Церкви, через призму формата госучреждения зачастую рассуждают о ней. Восстановление патриаршества под занавес 17-го было выдающейся революцией в Церкви. А тут еще и весь мир сошел с ума… Жизнь и судьба патриарха Тихона навсегда связана с революцией. Как один из институтов старого государства, Церковь могла быть похоронена на его обломках. Этого не случилось. В том числе и благодаря Тихону. Запоздалый патриарх. Эта церковная революция должна была быть раньше, тогда был бы шанс через нее изменить и судьбы страны. Но Россия была подморожена, не было воли. Разморозил ее 17-й. «Поздний патриарх», как написал Мандельштам в своем стихотворении ноября того самого революционного года: «Как поздний патриарх в разрушенной Москве, Неосвященный мир неся на голове, Чреватый слепотой и муками раздора, Как Тихон – ставленник последнего собора!» На его долю выпал «неосвященный мир», слепой и впавший в раздор. В этом его мученический венец. Разрушительный вихрь мог ухватить и патриарха Тихона, сделать знаменосцем раздора, но не случилось. Вы только задумайтесь: как вообще можно было разглядеть и адекватно понять все происходящее? Как возможно сориентироваться в этом грандиозном водовороте и событиях, которые перевернули весь мир? Через сто лет мы страстно спорим о них и еще ничего не решили для себя, не разобрались. Или того хуже: в раже высокомерия раздаем всем оценки и оплеухи. Каково же было людям тогда, особенно на передовой событий?.. Как возможно было тогда вблизи понять и принять, например, Брестский мир. Совершенно ужаснейшее, чрезвычайно болезненное решение, но на тот момент единственно возможное. Невозможно было и закрыть глаза на развернувшуюся усобицу. Как вообще можно было в той ситуации выбрать чью-то сторону и рассечь себя на две части, на сто частей? Но почему мы смотрим на историю с позиций классицизма, почему подводим к однозначности: этот плохой, а этот хороший? Почему отрицаем развитие и эволюцию? Вот Горький, который не принял революцию, уехал из страны, а после стал главным пролетарским писателем. Но тут, конечно, скажут, что приспосабливался, преследовал своекорыстные интересы, всех собак на него навесят. Все что угодно, только не искреннее развитие взглядов на мир. А ведь через такой путь проходили многие. Взять тех же большевиков. В октябре большевики только взяли власть, но властью они стали позже, когда сделались государственниками. Они как новая власть были ответственны за все, но их инфернальность сильно преувеличена. Все это было очевидно уже тогда. Американский журналист Джон Рид в своем свидетельстве о русской революции «Десять дней, которые потрясли мир» писал, что большевики – «это не разрушительная сила, а единственная в России партия, обладающая созидательной программой и достаточной властью, чтобы провести ее в жизнь. Если бы им в тот момент не удалось удержать власть, то, по-моему, нет ни малейшего сомнения в том, что уже в декабре войска императорской Германии были бы в Петрограде и Москве…». Эта точка зрения имела большую популярность в то время. О ней, к примеру, в своем дневнике «Окаянные дни» со свойственным сарказмом писал Иван Бунин: «Опять долбят, что среди большевиков много монархистов и что вообще весь этот большевизм устроен для восстановления монархии». Тот же Бунин отмечает все усиливающуюся левизну Брюсова, который был «ура-патриотом», стал чуть ли не большевиком. Это не метания, а эволюция, причем совершенно естественная и последовательная. Монархист, патриот, большевик. В своем «Кинжале» Брюсов сформулировал принцип: «Поэт всегда с людьми, когда шумит гроза». Это касается и патриарха Тихона, который в самые грозовые дни прошел со своим народом. Если народ пошел за большевиками, сам стал большевиком, то от этого он стал каким-то плохим, недоброкачественным народом, чужим? Тихон слился с плотью страны. В нем все ее бури. В этом его святость. Думается, что патриарх Тихон – это совершеннейший Григорий Мелехов, только без шашки. Типичнейшая судьба того времени. Мятущийся человек в движении, в борьбе, в развитии. В поисках выхода из смуты, к России, к настоящему, к преодолению распри. Да и те же самые большевики шли этим мелеховским путем, государственническим. Сейчас принято говорить, что патриарх только слал проклятия большевикам, анафематствовал их, а попытки компромисса, сближения, проявления лояльности – все это вынужденно, по принуждению и не от чистого сердца. Но едва ли можно назвать его приспособленцем. Или политиком, мастером компромиссов. Зачем на него наговаривать? Если поначалу большевики воспринимались им как «изверги рода человеческого», то постепенно, по мере того как становились радетелями за страну, ее собирателями, они обретали власть, которая от Бога. Отсюда и молитвы о Советской власти, доказавшей, что она власть. В русской истории действует принцип повторяемости. Об этом писал еще Василий Ключевский. Эта повторяемость состоит в том, что здесь происходит вечная брань между распадом и созиданием, рознью и целостностью. С этих, а не идеологических позиций следует ее оценивать. Именно через это и воспринимал Тихон все происходящее. В связи с повторяемостью истории вспоминается и другая знаковая пара: царь Иван Грозный и митрополит Филипп. Тот тоже выступил против опричного террора. Обрел мученический венец. Был канонизирован. Митрополит Филипп и патриарх Тихон – это воля и голос Церкви. Тихон – это еще и пример преодоления распри. Человек вместе со своим народом, своей паствой переживал процесс мощного движения тектонических плит. И оказался раздавлен ими. Находясь на передовой в полный рост, сложно избежать ранений и смерти. Через него как раз и можно примирить белую и красную Русь. Он, по сути, спас Церковь, пошел за своим народом. В том числе и его стараниями этот народ был удержан от падения в еще большую пропасть. Патриарх Тихон – святой. Очень важный для России. Только не надо раздирать его на части. Да и винить его едва ли в чем-то стоит. Тогда время двинулось вперед. В этом движении оно было великим и чудовищным.

Теги:  революция, патриарх, история, история России