Доктор Угол. Лечение историей…

Популярный российский шоумен 90–х, а ныне продюсер серьезных кинолент Игорь Угольников — о рижском детстве, гримасах истории и последнем кинопроекте.

Многие помнят талантливые телепередачи 90–х «Оба–на!» и «Доктор Угол», которые казались жемчужинами в ворохе постперестроечного ТВ–мусора. Сегодня тот молодой и искрометный «Угол» превратился в умудренного жизнью Игоря Станиславовича Угольникова, продюсера сложных, трагических кинолент — «Брестская крепость», «Батальон» и «Первая мировая война. WWI». «Угловое» чувство юмора, конечно, никуда не делось, только поводов для его проявлений как будто становится меньше…

Когда–то давно Игорю нравилось подчеркивать свою рижскую фамильную линию. Это придавало шарма в глазах друзей–приятелей, ведь во всем остальном Советском Союзе Прибалтику однозначно воспринимали как ближнюю заграницу. Игорь Угольников любит бывать в Риге: здесь прошла половина его детства–юности, здесь живут его близкие родственники, здесь похоронен его дедушка. В свой недавний приезд он представил рижанам в Доме Москвы свой новый проект «Первая мировая война. WWI» и пообщался с газетой «Вести Сегодня».

Рижская родня

— Ригу я считаю своим любимым городом и вторым домом, потому что прожил здесь треть жизни, — рассказывает Игорь Угольников. — Сегодня я, как всегда, пошел посмотреть на окна нашей бывшей квартиры по улице Суворова (теперь Чака), 16 — 41, где жили дедушка с бабушкой. В новые времена эту квартиру отняли в пользу какого–то хозяина. Хорошо, что мой дед, прошедший всю войну, не дожил до этого дня. Хорошо, что он вообще не видел развала последних двадцати с лишним лет…

Мой дед по линии отца был военным летчиком, инженером, специалистом по вооружению. После войны его направили в Ригу. Здесь прошли мои счастливейшие годы, проводил тут все школьные каникулы и позже использовал любую возможность, чтобы сюда приехать. В Риге у меня много друзей и родственников. И в этот раз побываю на могиле деда: он умер в 1980 году, совсем еще не старым человеком, всего в 68 лет.

По моим воспоминаниям, квартира на Суворова была очень просторная, но там, кроме деда с бабушкой, еще жил мой дядя, папин брат, со своей семьей. После восстановления независимости, когда началась реституция, бабушке и дядиной семье дали 3–комнатную квартиру в одном из спальных районов. Конечно, для всех это было потрясением, потому что не шло ни в какое сравнение с большой квартирой в центре. Но деваться было некуда, пришлось переезжать…

…В память врезалось, как поезд Москва — Рига медленно прибывает к рижскому вокзалу, а я лежу на верхней полке и с нетерпением жду, когда он остановится я и увижу деда. Помню, как выискивал–высматривал его фигуру, и свою радость узнавания: о, вот он — стоит на перроне в сером плаще и тоже высматривает меня в окнах! Помню, как гуляли в Кировском парке — теперь Верманском: все его закоулки были нами изучены вдоль и поперек. Эти детские ощущения счастья незабываемы. В старшем школьном возрасте помню совершенно потрясающие рижские гастроли БДТ. Это было летом — я тогда все их спектакли пересмотрел. Помню, как с моими рижскими братьями, Андреем и Юрой, мы тусовались в Юрмале. И «Юрас перле» хорошо помню, и Лайму, которая там выступала. Один из братьев рано ушел из жизни. Безумно жаль… Он был талантливым музыкантом и мягким, добрым человеком…

Незаконченная война

— Уже второй ваш проект связан с Первой мировой войной. Чем вас привлекает эта тема?

— В работе над «Брестской крепостью» для меня стало очевидно, что Вторая мировая война — это незаконченная Первая. Впереди как раз было столетие начала Первой мировой, и мы вышли с предложением создать международный альманах, в котором каждая страна–участница тех событий столетней давности сделала бы свою новеллу, со своим режиссером и своим видением. Идея была принята, мы начали работу, я в Каннах договорился с Клодом Лелюшем, чтобы он был художественным руководителем постановки, а Кустурица снял бы сербскую новеллу. Но в дальнейшем случились украинские события, санкции, и наши партнеры самоустранились. Понятно почему. И тогда мы решили из российской новеллы сделать полнометражную картину о женском батальоне Марии Бочкаревой. «Батальон» вышел год назад, имел большой успех у зрителей и, что удивительно, собрал 42 международных приза, включая пять только американских.

— «Батальон» был задуман вами, когда в воздухе еще не пахло порохом, а вышел в прокат — и тут же стал актуальным…

— Да, фильм стал современным. К сожалению. Создавая картину, мы этого не планировали. А сегодня она оказалась тесно связанной с событиями, происходящими на Украине, в России, да и во всем мире. История столетней давности абсолютно проецируется на нашу действительность. Точно так же хорошо видна мотивация людей, которые хотят развалить страну и армию. Точно так же Россию втягивают в противостояние. В 1914 году тоже был огромный подъем русской нации, и все считали, что наших братьев–сербов обязательно нужно спасать. В итоге Россия ввязалась в кровавую войну, получила у себя Февральскую революцию, Октябрьский переворот, а потом еще и Гражданскую войну. Я все время пытаюсь понять, как это могло произойти, почему мы дали себя так растерзать и почему сейчас, ровно через сто лет, у этого сценария есть риск повториться. Наши так называемые партнеры снова нас провоцируют, бросают нам перчатку.

Царь–батюшка заплатил золотом за снаряды, которые должны были из Англии прийти. Они не пришли. Ни один. Вот так союзники замечательно воевали с нами и против нас. И конечно, монархия себя исчерпала — безусловно. И в этом вина нашего государя. Он потерял абсолютно нить управления государством. А казнокрадство, мздоимство, коррупция в высших эшелонах власти были чудовищными — и они еще подначивались из–за океана, англичанами и теми же немцами. Сегодня важно не поддаваться всеобщему психозу и не совершать фатального шага, потому что дальше будет снежный ком и опять 1914 год…

— И потому вы снова вернулись к Первой мировой? Повторение — мать учения?

— Первая мировая война считалась у нас забытой, и забыта была намеренно. Большевики считали ее империалистической — значит, изучать ее и не стоит. А между тем в той войне погибло более миллиона наших предков. В Первой мировой войне погиб мой прадед. Во Второй мировой войне погиб мой дед. И у меня есть большие претензии к немцам.

Мы решили не бросать идею альманаха, нашли других партнеров — французов, немцев и англичан — и проект завершили. Надо понимать, что с каждой новой войной количество мирных людей по отношению к солдатам погибает все больше и больше. Вот что ужасно и к чему, собственно, обращена наша картина. Она говорит о ненависти и прощении. Мы с вами относимся к французам спустя две сотни лет после войны с Наполеоном без всякой ненависти, верно ведь? Да, война и по тем временам была серьезная, но не идет ни в какое сравнение с жестокостью, которую проявили по отношению к русским людям немцы во Второй мировой войне. Ненависть и жестокость когда–то должны прекратиться. Английская новелла в этом смысле очень точная, там речь о том, как два солдата–противника, ненавидящие друг друга, казалось бы, уже находят возможность если не прощения, то хотя бы какого–то перемирия… Но нет. Когда они расходятся, один стреляет в спину другому. Это очень психологичное кино, и я видел, как после сеанса выходят люди — взрослые мужики — и долго потом не могут говорить.

Феномен зомби

— А как вы относитесь к украинскому феномену? Что происходит с огромными массами людей? Откуда это коллективное помешательство? И нет ли мысли снять фильм об этом?

— Когда мне принесли сценарий о Хатыни, мы долго думали, снимать его или нет. Например, я не стал снимать фильм о расправе над Хатынью, хотя в сценарии была историческая правда. Рядом с этой белорусской деревней партизаны убили проезжавшего мимо любимца Гитлера, олимпийского чемпиона и красавца Вильке, который в пропагандистских целях ездил по фронтам. После чего фюрер отдал приказ уничтожить всю деревню. Но поскольку немцев в том районе было раз–два и обчелся, доказать верность рейху поручили недавно сформированному батальону с Западной Украины. И они с жаром взялись за дело… Когда читал об этом, у меня шевелились волосы. С какой жестокостью одни люди убивали других, особенно женщин и детей, как изощрялись, чтобы выслужиться, да еще и фотографировались при этом. Во как мы можем! Оттуда и документальные свидетельства тех событий. Нужно ли сегодня снимать такой фильм? Решил, что нет. Так что западенцы всегда были настроены против русских — исторически. Кстати, в самой Брестской крепости в самые первые часы сдались именно западенцы.

А насчет всеобщего помешательства… Да, есть механизмы управления массами, вызывающие коллективный психоз. И эти механизмы, к сожалению, срабатывают. У меня с украинской родней тоже беда на эту тему. Двоюродный брат так прямо и говорит: «Вы, русские, — негодяи, сволочи и убийцы». У Нонки Гришаевой брат в Одессе живет, и там тоже в семье кошмар. Но снимать об этом пока преждевременно, должно время пройти, надо пока отстраниться. Сейчас занимаемся проектом о революции 17–го года.

С Лениным в башке, с наганом в руке

— Тоже история неоднозначная. Как могла в одночасье рухнуть такая мощная империя? Отчего вдруг глубоко православный народ вдруг допустил порушение храмов, убийство священников?

— Истинный патриотизм — в понимании всего трагизма нашей истории. Когда мы спорим с моим отцом, он всегда говорит: не трогай революцию, не трогай большевиков, ты не имеешь права! Я очень много времени провожу в архивах, изучаю документы, в том числе секретные и совсекретные. В 1913 году патриотический подъем нации был необыкновенным. Наши предки считали тогда, что великая русская держава настолько крепка, а православие как основа государственности, семьи и общества настолько незыблемо, что это как небо, как солнце, как луна. И вдруг все рухнуло в единый миг! Потому что нельзя столько красть. Нельзя столько предавать. Когда это стало повсеместным, все взорвалось изнутри. И в дальнейшем — попрание веры, убийство священников… Петроград захватили гопники. Петроградская сторона была вырезана за 10 дней. На подводах привозили из соседних губерний людей, давали им новые паспорта, и они начали жить в этих разгромленных домах. Прилично одетого человека на улице убивали.

— По части казнокрадства и предательства параллели напрашиваются очевидные…

— Да, сейчас из России тоже денег уходит много, не хватает на пенсии, на социалку, на науку, образование, на армию, в конце концов. Внутри — большие проблемы. Когда в страну запустили западный капитал, было особым условием, чтобы деньги оттуда могли свободно уходить. И мы вынуждены наши договоренности соблюдать. Иначе они нам снова устроят переворот…

Когда мы говорили о революции с президентом Путиным, он сказал: «Игорь, вы поймите, что далеко не все будут к ней готовы сейчас». Народ разобщен, и как к этому подойти — непонятно. Но попросил его дать нам возможность хотя бы начать этот разговор — нашим фильмом. Как аккуратно к этой теме ни подойди, а полемика в обществе все равно будет жесточайшей. Но если мы будем говорить правду, может быть, это однажды сработает. Кстати, все эти годы не прошли даром для Владимира Владимировича — он сегодня совсем другой, нежели 16 лет назад. Он стал и более уверенным, и более дипломатичным, и более сдержанным, и более жестким, и более справедливым. Все — более.

А вот Ельцина я бы с удовольствием выкопал и на лобном месте выставил бы народу на обозрение. Потому что его влияние чудовищно по отношению к России. И, кстати, Михаил Сергеевич на славу постарался для развала великой империи.

Я говорю это, даже несмотря на то, что по сей день остаюсь членом КПСС, свой билет не жег и не рвал. Почему должен рвать свое прошлое?

Предчувствие войны

— Нет ли у вас сейчас предчувствия большой войны? Ведь Россию снова втягивают в противостояние…

— Всегда втягивают, и Россия, кстати, охотно втягивалась в переделы мира. Но когда государь–батюшка вышел на балкон Зимнего дворца и объявил о том, что, верные союзническому долгу, мы должны помогать нашим братьям–сербам, подъем нации, в том числе и в Риге, был огромен. Людей в военной форме носили на руках, потому что они были спасителями своих братьев. Но никто не думал тогда, что война затянется на несколько лет. Все думали: ну, месяц–два — русский солдат моментально наведет порядок в Европе. Ан нет. И в результате произошло разрушение всех четырех империй — и Австро–Венгерской, и Османской, и Российской, и Британской. Они перестали существовать в своем прежнем виде. Мир стал иным.

Если знать историю и понимать, почему возникали войны и чем заканчивались, и применить это знание к сегодняшнему дню, то все предпосылки существуют. Другое дело, что страх глобальной войны, когда не солдаты будут решать, жить нам или не жить, а чья–то воля нажатия одной кнопки, думаю, останавливает от большой войны. Хотя то, что происходит сейчас в Сирии, — это большая, чудовищная война, навязанная и разыгранная некими кукловодами, которые сначала всех вооружили, потом привили ненависть, потом провели серию терактов, потом ослабили сознание людей и разобщили их, потом ограбили — и все, дело сделано. Так обычно и бывает. Поэтому вы правы, предчувствие есть…

Вот сейчас мы сидим с вами на территории бывшей Российской империи. И тогда, когда Рига была в ее составе, как, собственно, Львов и Варшава, ни у кого не вызывал каких–то резких чувств национальный вопрос. Удивительно, правда? Русский человек не считался поработителем, захватчиком. Как меня тут однажды назвали на премьере «Брестской крепости»: ваш дед был оккупантом и вы тоже оккупант! Никто не воспринимал русского царя и русских людей оккупантами. Величайшая Российская империя — еще год–два, и стала бы действительно первой империей в мире. Это очень не нравилось англосаксам. А если бы еще и царь был сильный да Столыпина не убили бы… Но история не терпит сослагательного наклонения.

Элина ЧУЯНОВА