Андрей Кайков: «Не было бы «6 кадров», не было бы ничего остального»
«На вступительных экзаменах в театральное училище я читал рассказ Чехова и басню Крылова. А гвоздем...
«На вступительных экзаменах в театральное училище я читал рассказ Чехова и басню Крылова. А гвоздем программы считал игру на балалайке — меня папа немного научил. Ситуации балалайка не спасла: во всех институтах получил отказ», — вспоминает актер Андрей Кайков.
— Андрей, вашей фильмографии можно позавидовать, а в «Содружестве актеров Таганки» вы играете более четверти века. Но популярность вам принес «несерьезный» телепроект — знаменитые «6 кадров»...
— Сначала программа называлась «Дорогая передача». И в нее никто, кроме ее создателей, не верил. Когда мне позвонили: «Мы ищем актеров в новый проект, завезите свою фотографию», я ответил: «Если вам надо — оставлю фото на служебном входе театра, забирайте сами...» Дело в том, что я не понял, что это за проект. Какие-то коротенькие истории, скетчи. Ну кому это может понравиться? Воспринимал как очередную актерскую халтуру — легкий и быстрый заработок. Типа рекламы, в которой в то время много снимался... Фото на служебном входе оставил и благополучно про «Дорогую передачу» забыл. Уехал к родителям, на родину, в Брянск. Когда через несколько дней мне позвонили: «Вы утверждены», не сразу и сообразил, о чем идет речь.
— Проснулись знаменитым после первых же выпусков?
— А вот и нет, все шло постепенно. Помню, снимали на рынке один из первых сюжетов. Мимо идут два пацана лет 15—16. Слышу, один спрашивает у друга: «А что тут снимают?» Второй отвечает: «Так это же «Дорогая передача»!» Я подумал: «Ого, значит, нашу программу смотрят!» Затем разрисовали мое фото в театре — значит, стал народу небезразличен. В одном спектакле у меня была небольшая роль, мой персонаж выезжал из-под сцены. И всегда я появлялся в тишине. А потом вдруг стал слышать шепот — зрители узнавали. В родном Брянске приключилась такая история. Сидим с мамой в кафе. Вдруг подходит ко мне парень: «Можно с вами сфотографироваться?» Мама чуть не расплакалась от гордости за сына — она у меня очень чувствительная. Однажды Юрий Стоянов мне так про популярность сказал: «Когда «Городок» появился на экране, Илья Олейников сразу начал меня спрашивать: «С тобой здороваются на улицах?» Отвечаю: «Нет». — «И со мной тоже нет». Так прошло несколько месяцев. А потом однажды Илья прибегает и говорит: «Поздоровались!» Так мы поняли, что нас признали, приняли...»
— Некоторые артисты считают, что из-за подобных успешных проектов актер застревает в одном амплуа.
— Конечно, «6 кадров» дали мне некую клишированность, когда становишься заложником одного — комедийного — амплуа. Но куда тут деваться. Зато благодаря проекту я стал узнаваем, имею гораздо больше предложений. Не было бы «6 кадров», не было бы ничего остального. И потом, у меня же есть кино. И театральная сцена, где играю самые разные роли. В конце прошлого года в театре «Русская песня» состоялась премьера музыкального спектакля «Горько!» по «Свадьбе» Чехова и одноименной комедии Зощенко. У меня там главные роли.
— Те самые произведения, которые в свое время были великолепно экранизированы…
— Да! В фильме «Свадьба» моего персонажа играл Эраст Гарин, а в «Не может быть!» Гайдая — Леонид Куравлев. А до этого, в постановке «За двумя зайцами» (тоже в театре «Русская песня»), я исполнил роль Голохвостого, которую в кино прекрасно сыграл Олег Борисов… С одной стороны, такие роли — мечта любого актера. Ведь текст особо учить не надо, потому что фильмы знаешь практически наизусть. (Улыбается.) А если серьезно, было сложно именно потому, что потрясающие картины стоят перед глазами. Сам замечаю, что порой интонация, пластика оттуда проскакивают. Ну от этого не уйдешь — великие артисты сделали в этих ролях все что можно. Но тебе ведь надо создать свой образ... Кстати, я понятия не имел, что в театре Надежды Бабкиной ставят серьезные спектакли. Думал, тут только песни поют и хороводы водят. А здесь серьезная режиссура («Горько!» поставил Роман Самгин), высший пилотаж музыкальных номеров, шикарные костюмы и декорации, роскошные партнеры. В нашем спектакле и сама Надежда Георгиевна участвует. В «Горько!» она играет… грека, который в кино говорит «в Греции все есть». Играет в мужском костюме, в маске — неузнаваемая совершенно! Когда в финале снимает маску, зал ахает. А в спектакле по Зощенко она теща, которая недолюбливает жениха, то есть меня.
— Вы там даже трюки выполняете…
— Да, эти постановки достаточно трудны физически: надо и петь, и танцевать, и трюки исполнять. Когда в финале рассказа Зощенко моего героя бьют, приходится кувырки разные делать, фляки. Выручает спортивная подготовка. Несмотря на свой возраст (улыбается), я бегаю, много хожу пешком, люблю футбол, горные лыжи.
— Давно на лыжи встали?
— Еще в детстве. Я же родом из Брянска. А у нас там много очень глубоких оврагов, которые зимой превращаются в горнолыжные склоны. И я пять лет занимался в секции горных лыж.
— А я думала, вы в детстве пропадали за кулисами. У вас же папа возглавлял местный кукольный театр…
— Нет, за кулисами я не рос — у отца в театре был всего раза два. И о профессии актера не мечтал. Хотя любил и театр, и кино, но даже помыслить не мог, что буду сидеть за одним столом с Пьером Ришаром — как случилось в Благовещенске на фестивале «Амурская осень». Оказавшись с ним бок о бок, думал: «Боже мой, ведь в 80-е годы я столько раз ходил в кино на «Игрушку» и «Высокого блондина в черном ботинке». И вот Ришар рядом со мной!»… А в моем детстве мы пацанами пропадали на улице, бегали по крышам, плавали в речке, лазали на водокачку. Но при этом я очень много читал: недаром мама у меня — библиотекарь. Поэтому в школе постоянно выступал со стихами на концертах, пионерских линейках. Отец увидел, что у меня это хорошо получается, и отвел в литературно-поэтический театр «Факел». Там мы читали со сцены серьезную литературу: «Корабль дураков» Себастьяна Бранта, «Девушку и смерть» Горького, «Графа Нулина» Пушкина, поэзию Серебряного века. И в конце концов я все-таки решил поступать в театральный. Поехал в Москву…
— Родители легко вас отпустили?
— А я же одним днем оборачивался, без ночевок. В шесть утра приезжал в Москву и шел на прослушивания. Везде были толпы абитуриентов — мы по пять-шесть часов ждали, когда вызовут. Показывался комиссии, а вечером уезжал в Брянск... Читал на экзаменах рассказ Чехова и басню Крылова (в театральных институтах любят именно Крылова, даже Сергей Михалков не проходит). А гвоздем программы считал игру на балалайке — меня папа немного научил. Но играл, честно скажу, корявенько. Ситуации балалайка не спасла: во всех институтах получил отказ.
— Судя по всему, провал вас не обескуражил?
— Абсолютно нет! Не видел в нем проблемы, потому что верил — на следующий год у меня все получится. В Брянске поступил в культпросветучилище, на факультет режиссеров самодеятельных театров. Там были очень хорошие, интеллигентные педагоги. Но проучился я недолго. Почти сразу после «картошки» — тогда в сентябре студенты уезжали в колхозы помогать собирать урожай — был отчислен. Юношеский максимализм, бунтарские настроения взыграли, и я начал разваливать комсомольскую организацию. Тогда от греха подальше меня «уволили».
— Родители сильно переживали?
— Да нет, потому что они в меня всегда верили. Конец 80-х был очень неблагополучным для молодежи, но родители видели, что я занят делом. Усиленно готовился к поступлению в московские училища, пропадал с утра до вечера в театре «Факел» — мы и на гастроли ездили. Весной, в марте, отправился в Москву на предварительные прослушивания. Снова везде пролетел. Но вскоре «Факел» пригласили на фестиваль в Калугу. А там ко мне подошла педагог Щепкинского училища Наталия Алексеевна Петрова и сказала: «Молодой человек, вам надо поступать в театральное училище». — «Да я поступаю...» И рассказал про свои неудачи. А она дала мне свой домашний телефон: «Будете в Москве, обязательно позвоните, познакомлю вас с кем надо...» Представляете, вот так в меня поверила... В следующий раз я приехал в Москву с отцом, он позвонил Наталии Алексеевне. А она привела меня к моему будущему художественному руководителю Николаю Алексеевичу Верещенко. Он послушал и сказал: «Да! Возьму». Поменял кое-что в моем репертуаре — сразу отмел монолог Гамлета. И в 1990 году я поступил в «Щепку».
На нашем курсе учились Женя Дмитриева (с которой мы потом поженились, а через полтора года разошлись, оставшись друзьями), Андрей Чернышов, Денис Матросов, Денис Константинов, другие ребята, ставшие прекрасными артистами. Когда встречаемся с однокурсниками, то говорим о студенческих годах как о вчерашнем дне, хотя прошло тридцать лет. Да, бывало, что есть было нечего, что ни копейки денег в карманах, но жилось тогда прекрасно. Особенно когда родители передавали с проводниками сумки с картошкой, соленьями, салом. Однокурсники помогали их дотащить до общаги, и мы устраивали пир... А однажды я попробовал себя в роли бизнесмена. Тогда на Арбате иностранцам с лотков продавали всякие сувениры. В том числе шапки-ушанки. У нас в училищной костюмерной их много хранилось. Вот мы и пообещали одному арбатскому торговцу — самим бы нам никто не дал торговать, в лучшем случае побили бы — принести много шапок. Он сказал: «Давайте, по пять долларов возьму». Мы принесли целый мешок. Он глянул и говорит: «Я иностранцам шапки продаю! А ты сам такую наденешь?!» Мы же принесли старый театральный реквизит — крысами обгаженный, молью проеденный. В общем, вернули их в училище. Но я вспомнил, что в Москве один мой одноклассник служил каптерщиком. И в его хозяйстве шапок было навалом — новеньких, с иголочки. На этот раз нам по пять долларов заплатили. На эти деньги мы съездили в Санкт-Петербург, посмотрели музеи, дворцы, театры.
— После училища хотели работать в театре или мечтали о кино, популярности?
— У меня не было задачи засветиться, стать звездой. Я просто хотел, чтобы было много работы. Сначала никуда не брали. Помню, прусь в училище с огромными сумками (там костюмы, реквизит) с очередного показа — пробовался в Театр Маяковского, но неудачно. Настроение ужасное, вокруг весна поганенькая такая, грязь, дождь моросит. И вдруг что-то бах по голове. Понимаю, что голубь меня «пометил». Это меня добило.
— А говорят, хорошая примета…
— Да? В таком случае она оправдалась. Ситуация действительно изменилась: понравился в одном театре, в другом. Выбрал «Содружество актеров Таганки». Потому что Николай Николаевич Губенко немедленно предложил мне главную роль. Правда, я не сразу понял, что она главная! Губенко и Леонид Филатов задумали спектакль «Белые столбы» по очерку Салтыкова-Щедрина. Но когда Губенко дописал пьесу, Леонид Алексеевич, которому и предназначалась главная роль, тяжело заболел... Николай Николаевич дал мне пьесу и сказал: «Почитай...» Я переспросил: «А какую роль мне смотреть?» Он уточнил: «Провинциала». Я подумал: «Какой-то провинциал... Наверное, роль без слов. Ну ладно...» Открываю пьесу, а там на первой же странице Провинциал уже говорит. Обрадовался: «Роль со словами!» Читаю дальше, а мой герой и на второй, и на третьей, и на четвертой страницах. Оказалось, главная роль...
— Вы работаете в штате «Содружества актеров Таганки» уже 27 лет. Откуда такое постоянство?
— Для меня ответ прост и очевиден — Губенко. С ним было настолько интересно, настолько увлекательно! Мы все за ним были как за каменной стеной. Если кто-то заболевал, Николай Николаевич был первый, кто оказывался в палате у человека. Он устраивал детей сотрудников в школы, в детские сады. Если актерам совсем было туго, буквально подкармливал. Когда я только пришел в театр и мне негде было жить, сказал: «Живи в театре... Я сам в свое время в театре жил — в котельной». И я несколько лет провел в комнатке рядом со сценой. Очень удобно: от кровати до работы ровно минуту идти... Губенко был человеком такой мощи, такого таланта, что к этой высокой планке хотелось тянуться. Без него театр будет другим. Возможно, с хорошим режиссером — неплохим. Но второго такого, как с Губенко, уже не будет. И, конечно, очень хочется, чтобы творческое наследие Николая Николаевича театр сохранял.
— Андрей, у вас трое сыновей: Василий, Валерий и Никита. Они не хотят пойти по вашим стопам? Или мальчики, как и вы, не росли за кулисами?
— Не росли. Но постановки с моим участием, конечно, видели. Я хочу, чтобы у сыновей было нормальное детство. Поэтому в кино их не снимаю, на кастинги не вожу — ни в коем случае! Смотрю, как малышей на площадке накручивают, дрессируют, и мне кажется, что это ломает детскую психику. Если сыновья сами захотят попробовать себя на актерской стезе — помогу. А специально подталкивать не буду. Ведь наша актерская профессия такая непредсказуемая. И не всем везет так, как мне...