Как бугульминцы защищали Францию (полная версия)
100 лет назад продолжилась «година испытаний» России в первой мировой войне. Бугульминцы по-прежнему были полны веры в то, что не оставит их Господь и дарует победу. Многим нашим землякам пришлось сражаться с неприятелем на территории Франции.
Шёл 1916 год. Михаил Филиппович Федин, в прошлом крестьянин, освоил несколько рабочих профессий на паровой мельнице Кузьмина. Начал с кочегара и масленщика, а за сметливость был поставлен на обслуживание динамо-машины, которая вырабатывала электроэнергию, приводящую электродвигатели всей мельницы. Жил Михаил в достатке в собственном доме на улице Широкой (теперь Гафиатуллина) с матерью и двумя детьми.
Дела на Восточном фронте у союзников шли плохо. Российская империя, входившая в ройственный союз, по просьбе Французской республики согласилась отправить на её фронт стрелковый экспедиционный корпус. Третья бригада корпуса была сформирована из чинов запаса Казанской, Самарской и Уфимской губерний.
Михаил несмотря на 32-летний возраст, как и многие жители города и уезда, получил извещение о мобилизации на военную службу. Дежурный по станции Бугульма ударил в колокол, ему отозвался гудок паровоза, и состав, набирая скорость, двинулся по железной дороге на восток, к конечной станции Челябинск. Здесь, в полевом лагере, началась военная подготовка резервистов с использованием стрелкового оружия.
Бугульминцев зачислили в 109-й стрелковый батальон, загрузили в товарные вагоны и повезли через Самарскую губернию в город Архангельск. Затем пересадили на большой пароход. В море узнали, что судно обогнуло Англию и взяло курс на Францию. Плыли без сигналов и огней, спасались немецких подводных лодок. Впереди плыл эсминец-тральщик, он очищал путь от множества установленных неприятелем мин. Участники экспедиции благополучно причалили в порту города Бреста. Собравшиеся жители встретили российских солдат как освободителей. Мужчины и женщины распевали «Марсельезу», выкрикивали: «Виват ля России!». Забрасывали цветами, дарили сигареты, вино…
На вокзале посадили в пассажирские вагоны и повезли в Париж. На остановках девушки раздавали напитки под названием «какава» и «кофейя». Невиданное питьё всем понравилось. Большой колонной они прошли по столице, которая поразила мощёными улицами, многоэтажными домами и великолепными памятниками. Затем их посадили в автомашины и привезли в лагерь Майи. Всех переодели в новую форму, выдали винтовки и ранцы. Начались уучения, смотры.
Через месяц за кончилась парадная жизнь, бойцы оказались на фронте в Шампани, под городом Реймс. Окопы стали для Михаила домом на долгие шесть месяцев. Между боями командование снимало роты на отдых в лагерь.
Монотонная жизнь разбавлялась забавами с бурым медведем, которого привезли с собой солдаты первой бригады. Они ехали во Францию через Сибирь и Дальний Восток, ради забавы купили косолапого зверя на одном из разъездов. Дали ему кличку Земляк, другие просто называли Мишкой. Зверь оказался на редкость дружелюбным. Забавы ради его приучили к сладкому вину, отчего он восторженно ревел и кувыркался всем на потеху.
Приметив балагурство русских, французы подарили диковинную обезьяну. Узнав, что она девочка, солдаты решили, что непристой но обнажённой даме находиться в обществе мужчин, ей сразу снарядили юбку. Новый наряд так пришёлся ей по вкусу, что бойцы, пытавшиеся снять юбку, получали в ответ хорошую трёпку. Шутники, не любившие слабые французские сигареты, раскурив, предложили обезьяне. Та охотно её приняла и потом постоянно просила лакомое угощение.
В январе 1917 года немцы предприняли мощную атаку отравляющим веществом – хлором. Об атаке сообщение разнеслось вовремя. Но эффективной защиты от газа не было. Имевшиеся маски не спасали. Все из окопов бросились в тыл. Многие, обессиленные от долгого быстрого бега, опускались на землю. Это означало смерть. Силы покидали и крепкого Михаила. На счастье, он приметил невдалеке знакомое очертание кузницы. Из последних сил с товарищем нарвали зелёной травы, стали бросать её в ещё горячий горн. От въедливого дыма слезились глаза, мучил нестерпимый кашель. Примкнувший спутник не выдержал, бросился бежать дальше. Михаил остался. Казалось, прошла вечность. В безмолвной тишине он вышел из кузницы. Ужасная картина представилась его глазам. Насколько хватало глаз лежали трупы российских солдат, валялись брошенные ранцы, винтовки. Погибло много лошадей, в панике их никто не отвязал от кормушек. Потом говорили о гибели пятисот россиян, французов же – в несколько раз больше.
Известие о чудесном спасении солдата в кузнице дошло до командования. Михаила вызвали в штаб на допрос. Секрет был прост. Дым, заполнив кузницу, оттеснил хлор, не давая ему проникнуть в помещение. Впоследствии было приказано в окопах иметь запас дров, которые разжигали при очередной атаке хлором. Михаил был представлен к награде медалью и переведён из окопов в тыл кузнецом. В тот трагический день погибли все кузнецы, пытавшиеся спастись бегством.
Новое дело пришлось по душе. Приставили подручных. Подковывали лошадей, ремонтировали разбитые повозки, оружие. Месяца через два поползли пугающие слухи: в России власть захватило Временное правительство, царь отрёкся от престола. И без этого у фронтовиков, недовольных войной, в головах был хаос.
Добровольные агитаторы появлялись как грибы после дождя, наперебой предлагали многочисленные идеи мирного разрешения войны и изменения жизни в России. Агитаторов-меньшевиков сменили большевики, социал-революционеров – социал-демократы. Попробуй, разберись. О Ленине говорили почти все. Хочет он отобрать землю у помещиков, а у капиталистов – фабрики, царя расстрелять, а власть передать в руки рабочих. Другие утверждали, что Ленин - немецких кровей, а значит, шпион и изменник, вместе с жидами хочет продать Россию немцам. Михаил с опаской выслушивал всех, но так и не мог понять, как же жить без царя.
В окопах и в тылу страсти накалялись: пусть французы воюют за свою республику.
«Что делают комитетчики? Как же они, безграмотные крестьяне, будут командовать ротами и полками? Немцы нас всех перебьют. Это же смута, предательство», – рассуждал Михаил.
В июне три неуправляемые российские бригады были сняты с фронта и направлены в лагерь Ля-Куртин. Но и здесь митинги и собрания проходили ежедневно. Не было единства в ротах даже среди товарищей. Большинство стояло за возвращение домой. Но и при этом одни – за возвращение с оружием и войну за свободную Россию, другие – за возвращение без оружия и делёж земли.
Михаил примкнул к единомышленникам, которые сошлись на простом понятии: «По домам». Командование, видя неуправляемость бригад, предложило сдать всем оружие и выйти из лагеря. Михаил, не задумываясь, покинул смутьянов.
ышедших из лагеря, переформировали. Вокруг оставшихся мятежников окопались пулемётчики, в отдалении была размещена батарея артиллеристов. Пехотинцу Михаилу досталось рытьё окопов. Наступила развязка.
Командующий русскими войсками во Франции, генерал-майор Занкевич отдал приказ штурмовать лагерь. Михаил с единомышленниками не стали стрелять по своим однополчанам и укрылись за толстыми стенами казармы. Осаждённые ратники не сдавались, отвечали огнём из пулемётов и траншейных орудий. Один из снарядов угодил в казарму. На укрывшихся посыпались камни и штукатурка. Когда канонада стихла, Федин вышел посмотреть на повреждение и увидел в разбитой каменной кладке донышко неразорвавшегося снаряда. Возможно, это спасло им жизни. Защитники лагеря сдались.
В ноябре пришли известия о перевороте в России и приходе к власти Ленина. Солдаты революционной России стали опасными в тылу чужой страны. Французское командование предложило свои пути решения конфликта. После сдачи оружия нижние чины могли записаться в иностранный легион и продолжить войну в армии Франции, либо отправиться на принудительные работы в колонию Северной Африки, либо самостоятельно искать работу по свободному найму в тылу, тем и кормиться.
Михаил с земляками сдали винтовки, сняли погоны и пошли в чём были, куда глаза глядят.
– О, бедные русские подёнщики, – вспоминал он, спустя 40 лет, рассматривая сохранившиеся фотографии, – на кого они стали похожи. На одной из них – группа нижних чинов, откомандированных из окопов на отдых в лагерь Ля-Куртин. На фуражках блестят кокарды. Все улыбающиеся, подтянутые. В руках и петлицах букетики цветов. На другой фотографии – 18 солдат, но уже подёнщиков. Понуро сидят они на стожке сена. Ни улыбки, кто в шинели, кто в кителе или просто в гимнастёрке. В руках – вилы для уборки сена.
Принудительная жизнь тянулась своим чередом. Русские свободно говорили по-французски, читали ходившие по рукам местные газеты, стали своими в многочисленных кафе и погребках. С местными жителями, напившись кислого вина, пели чужие песни на чужом языке. В винных погребах русских жалели, угощали бесплатно, приговаривали: «Мы помним французскую революцию, вы ещё не знаете, сколько крови прольёт ваша русская революция».
Приходили слухи – многим удалось на пароходе отплыть на родину. Группы бывших рехотинцев потянулись в город Марсель. Михаил был в их числе. Бывшие союзники искали пути избавления от неуправляемых толп русских. Подходящих пароходов не было. Тогда подыскали большую баржу, организовали посадку. Каждому вручили ранец с продуктами и по винтовке. Буксир взял баржу на длинный канат и потянул по Средиземному морю.
Прошли Турцию, в Чёрном море присоединился французский эсминец. Неожиданный крик расколол трюмную тишину: «Земля!». Побежали на палубу, думали о Крыме, Одессе, а оказалось – Очаков. На буксире отрубили канаты, пустив баржу дрейфовать недалеко от разбитых причалов. «Прощай Франция, прощай оружие!», – с этими словами Михаил швырнул винтовку в море. Волны прибили баржу к причалу. На берегу солдаты ликовали, обнимались, целовали камни. Михаил опустился на колени и стал молиться.
Вскоре выяснилось, их здесь не ждали. Сделали общий сход, избрали солдатский комитет и приняли решение строем двигаться за 50 вёрст, в город Николаев, через который проходила железная дорога. На пустынном вокзале города они осмыслили трагедию своего положения. Поезда не ходили. Комитет направил группы вооружённых солдат на поиски транспорта. Часть вагонов нашли в тупиках. Их катили руками и конфискованными лошадями. Организовали засады на дальних подступах, в одну из них попал паровоз и несколько вагонов.
Машинист и кочегар в страхе сбежали. Нашли местного пожилого мужчину, ранее работавшего на паровозе. Под страхом расстрела заставили сформировать поезд. Другая группа громила дворы в поисках дров. Наконец поехали, ощетинившись штыками. На пути следования вдоль железки шла гражданская война.
Первыми остановили эшелон деникинцы. Агитаторы убеждали присоединиться к походу на Москву. Решили не присоединяться. В пути вагоны были обстреляны из винтовок и пулемётов. Михаилу вновь вручили винтовку убитого солдата. Белые, анархисты, самостийные отряды, красные – все бьются друг с другом за свободу и Россию. Проезжая угрюмые брянские леса, услышали прерывистый гудок паровоза. Так машинист сообщал об очередной проблеме на дороге. Солдаты выбежали из вагонов, привычно заняли круговую оборону.
– Пути разобрали, – разнеслось по цепи. Появились парламентёры с ультиматумом, требовавшие присоединения к защитникам революции: «Впереди стоит бронепоезд красных, откажетесь, он вас разнесёт». Решили защищаться. С бронепоезда стало стрелять орудие. Тогда решили штурмовать бронепоезд, но тот отъехал. Восстановив рельсовый путь, поехали дальше.
Впереди снова завязался бой, среди солдат началась смута. Михаил воспользовался сумятицей, бросил в лесу четвёртую по счёту винтовку и пошёл один дремучим лесом на восток. Из опросов местных узнал: идти надо на Брянск, Тамбов, затем на Симбирск, оттуда рукой подать до Бугульмы. В Симбирске он узнал: за Волгой тоже неспокойно. По железке движутся остатки австро-венгерской армии, к Уралу подступает Колчак, местами воюют отряды армии Тухачевского. Остаток пути Федин проделал на крыше вагона Волго-Бугульминской железной дороги.
Безмерная радость охватила Михаила, когда он увидел знакомые очертания привокзального здания станции Бугульма. Не ощущал под ногами мощёной дороги, ведущей мимо мельницы. Каким родным показался покосившийся и вросший в землю по окна родной домик, в котором каким-то чудом еле теплилась жизнь трёх дорогих женщин – матери и дочерей.
Владимир САЛЬНИКОВ,
краевед
Фото из архива автора