Всесоюзная книжная палата в моей жизни. Продолжение-3
Александра Гавриловна была человеком с очень трудным характером, такие люди от своего характера больше всего страдают сами. Я таким людям очень сочувствую. И возиться с ними - это моя профессия. И Александру Гавриловну мне было жалко, и я вела себя соответственно. Как-то ей на работе стало плохо, мы вызвали скорую. Врачи скорой сказали, что больную надо госпитализировать. И в машину с нею села я. По дороге медики обсуждали состояние Александры Гавриловны, пытались поставить диагноз и не сошлись во мнениях. То ли это синдром Меньера, то ли не синдром Меньера. Диагноз не поставили, а препараты какие-то кололи. Я спрашивала, что колют и всё запоминала. Хотела потом позвонить Феликсу и рассказать ему всё, если Меньер, то это прямо по его части, и вообще он хороший врач. Отвезли Александру Гавриловну в 23-ю больницу им. Медсантруд на Радищевской улице. Я эту больницу хорош знала, когда мы жили в Зарядье, это была наша больница и наша поликлиника, я была раза что Александру Гавриловну отвезли именно туда. В воскресенье я пришла её навестить, а так как мы с Игорем по воскресеньям не расставались, то он пришел со мной. Было лето, палата была на первом этаже, окна были открыты. Я стояла под окном и мы с Александрой Гавриловной могли общаться как угодно долго. А Игорь сидел на лавочке в больничном сквере. Александра Гавриловна увидела его, сказала: «И Игорь пришел...». То, что у меня муж русский приводило ее в некоторое недоумение, ставило в тупик, она не знала как этот понять и оценить.
Мне показалось, что после болезни и скорой помощи Александра Гавриловна стала ко мне хорошо относиться. Но она скрывала это не только от меня, но и от себя. Ее мнение о том, что евреи плохие все до одного, не могло измениться. Этим принципом она поступиться не могла.
С первых же недель работы в Книжной палате я подружилась с Галей Старицыной. Она сидела в комнате, которая выходила окнами на Большой Каменный мост, где размещалась редакция "Книжной летописи", а наша маленькая редакция "Списка изданий ограниченного распространения" сидела в большом зале, где размещалась редакция "Печатной карточки". Как, сидя в разных комнатах, мы заметили друг друга, я не знаю, но мы заметили и потянулись друг к другу. Те два года, что мы обе работали в Книжной палате, мы были близкими подругами. Такой близкой подруги у меня не было со школьных времен. Я рассказывала Гале про себя всё. То, чего никому никогда бы не рассказала. И она была со мной так же откровенна. Мы не могли наговориться. Про Галю, про ее знаменитого мужа, про невероятную домашнюю библиотеку этого мужа я расскажу потом подробно, а сейчас я ее упомянула только в связи с Александрой Гавриловной. Александра Гавриловна с недоумением наблюдала за нашими отношениями. Галя была не просто русская, она была воплощением русскости. Значит, мы не могли испытывать друг другу искренние дружеские чувства, что-то здесь было не так. Александра Гавриловна спросила: "Вы дружите с Галей? Я думала, вы дружите с Эллой". Я сказала, что в Станиславе я дружила с двоюродным братом Эллы, он нас познакомил, и Элла привела меня в Книжную палату. Но мы с Эллой мало знакомы, а с Галей я дружу.
Мы с Галей вместе обедали. В подвальном этаже здания Книжной палаты был буфет, и в обеденный перерыв там можно было получить горячий обед из двух блюд. Конечно, эти обеды не готовили в Палате. Неподалеку от нас, на набережной, ближе к бассейну "Москва" (он находился там, где сейчас Храм Христа Спасителя), был трест, кажется, он назывался "Подземстрой", мы его называли "Подземка". Так вот, "Подземка" была богатая организация и там готовили приличные обеды. Перед началом нашего обеденного перерыва наши буфетчицы с бидонами на ручной тележке отправлялись в "Подземку" и привозили оттуда обеды. В какой-то день я сказала Гале, что сегодня не буду обедать, у меня денег нет. Галя сказала, что она тоже не будет обедать по той же причине, наверное, это было накануне зарплаты. Но перед самым обеденным перерывом Галя зашла ко мне и сказала: "Лина, мне удалось одолжить 1 рубль, нам как раз хватит на двоих, пошли скорее". Этот рубль на двоих окончательно доконал Александру Гавриловну. Игорь меня как-то спросил: "Ты говоришь, в "Подземке" готовят приличные обеды. Но что значит "приличные"? Просто съедобные, или вы получаете удовольствие от еды?" Я рассказала об этом разговоре Гале. В тот день она обедала молча, погруженная в себя, не поддерживала разговор. Я спросила, о чем она думает. Она сказала: "Я хочу ответить на вопрос Игоря, хочу понять, получаю ли я удовольствие от еды".
Книжная палата была в моей жизни первым местом, где я работала полный рабочий день все дни недели, и первым местом, где у меня был обеденный перерыв. В Станиславской областной библиотеке у меня обеденного перерыва не было. Мы библиотеку на перерыв не закрывали, обедали по очереди за стеллажами, когда есть захочется. В редакции армейской газеты у нас тоже не было обеденного перерыва. Мы читали гранки, верстку, сигнал, когда их принесут из типографии, и обедать могли в любое время. А в Книжной палате у меня был строго обозначенный обеденный перерыв, который продолжался один час. Работа была скучноватой и монотонной, поэтому я хотела провести обеденный перерыв как можно интереснее, ярче. Обед в буфете отнимал полчаса, и полчаса еще оставалось. Вокруг бассейна был большой замечательный цветник, его почему-то называли цветником Академии наук. Может быть, действительно соответствующий НИИ Академии наук занимался этим цветником. Там были каких я никогда не видела, изумительно красивые, вероятно селекционные сорта. И за время с апреля по сентябрь цветы меняли два раза. За полчаса можно было быстрым шагом дойти до цветника, обойти его, полюбоваться на цветы и вернуться. Закончив обедать, я пулей вылетала из здания Палаты и быстрым шагом шла к цветнику. Как-то мне встретились две сослуживицы и спросили, куда я спешу. Я сказала, что хочу посмотреть на цветник. Они спросили: "Посмотреть на цветник? Мы уж думали, что муку дают". Мука в продаже тогда появлялась очень редко. Перед всеми праздниками муку выдавали в ЖЭКах всем жильцам по списку. На семью полагался двухкилограммовый пакет.
Когда Гали не было на работе, она была в отпуске или болела или брала бюллетень по уходу за детьми, у нее было два сына-школьника, я не обедала в нашем буфете, разнообразила свою жизнь. Иногда ходила в пирожковую, она была недалеко от Палаты. Там прямо у нас на глазах жарили пирожки с мясом и с повидлом. Пирожок стоил 10 коп. Еще там можно было получить за 9 коп. чашку прекрасного крепкого бульона, в котором варилось мясо для начинки пирожков. Два пирожка с мясом и чашка бульона - это был обед. А если не наешься, то можно было взять на десерт пирожок с повидлом. А иногда я добегала до ресторана "Прага", там на первом этаже была "стоячка", стояли высокие столы, а стульев не было. В этом стоячем кафе был экспресс для варки кофе. Кроме кофе там можно было взять какую-нибудь булочку, булочек был большой выбор, или коржик, или кусок торта "Прага", но я туда бегала не ради кофе и булочек, а ради женщины, которая варила кофе. Она мне очень нравилась. Она была похожа на актрису, которая играла главную женскую роль в американском фильме, в нашем прокате он назывался "Судьба солдата в Америке" (герой вернулся с Первой Мировой войны), а оригинальное его название было "Ревущие двадцатые". Действие происходило во времена "сухого закона", герой был бутлегером, его играл очень известный актер, кажется, Хэмфри Богарт. А женщина, похожая на ту, которая в "Праге" варила кофе, играла подругу этого бутлегера. Она его очень любила, а он изменил ей с молодой певичкой. Певичка пела песенку, ее тогда напевала вся Москва:
Приходи ко мне, мой грустный бэби,
Исчезай печали след.
Выдумал беду мой милый бэби,
А беды в помине нет.
Есть у тучки светлая изнанка,
Лишь проглянет солнца свет
Бэби, не горюй, осушит слезы поцелуй,
Нам с тобой грустить причины нет!
Женщина, варившая кофе, была очень похожа на героиню внешне. Черты лица, волосы, фигура, но главным было не внешнее сходство, она была таким же человеком, как героиня американского фильма. Мне даже казалось, что у нее та же судьба. Она мне так нравилась, что я на нее просто насмотреться не могла. В выходной день я привела туда Игоря, чтобы и он на нее посмотрел. Мы с Игорем стояли в очереди, впереди нас стоял высокий парень. Когда его очередь подошла, женщина сказала: "Ты, красивый, я тебе двойной сварила". Парень растерялся, смутился, не знал что сказать. Женщина продолжала, любуясь его смущением: "Не хочешь? Я кому-нибудь другому отдам, а тебе сварю послабее. Ты скажи, какой ты любишь". Парень пришел в себя и сказал: "Я возьму двойной, спасибо". Сценка была прелестная, я была рада, что Игорь ее наблюдал и смог оценить мою любимую женщину. Когда мы с Игорем стали пить кофе, я спросила у Игоря, как она ему понравилась. Он показал большой палец и сказал: "Когда ты рассказывала о ней, я, конечно, тебе верил на слово, но что она такая, я себе все-таки не представлял".
Продолжение следует.